Сделка (СИ) - Вилкс Энни. Страница 35

— Подожди, — остановила я ее, не понимая, как относиться к ее рассказу. — Я видела здешних рабов. Они ведь не несчастны. Никто не бьет их и не морит голодом.

— Так они ж с рождения рабы, — махнула рукой Янка. — Они знают свое место и не перечат. И верят в тысячу богов еще. И все делают, как им говорят. Всем довольны. У них все хорошо, я бы тоже так хотела. Валне удалось стать послушной, а мне нет. Но она все равно со мной убежит.

Она хотела бы быть рабом с рождения! Это звучало по-настоящему жутко. Задавать вопрос, откуда берутся рожденные рабами, смысла не было: и так было ясно, что это дети рабынь.

— Тебя должны казнить за то, что не приносишь пользу? — дрогнувшим голосом спросила я. — А ты можешь ее приносить? Или сделать вид, что приносишь, чтобы отстали.

— Не, какой вид! — рассмеялась Янка, расправляясь с последним персиком. — Ты можешь сделать вид, что вынашиваешь ребенка?

Я подумала, что ослышалась.

— Ребенка? — тупо повторила я, не желая верить. — Тебе так предложили приносить пользу?

— Ну да. Я ж безрукая, — пожала Янка плечами. — И уже стало пятнадцать. Так — или горящая клетка. И потом, мне привели раба, старого и страшного такого, жуть, у него все вислое… — Она расширила глаза. — Ну я и… Я его укусила и убежала. Меня средняя хозяйка хотела задержать, а я ее случайно толкнула, она упала и ударилась… В общем, теперь меня точно хотят казнить. Точно-точно. Но я не дам. И ты мне поможешь, ты обещала.

— Янка, — медленно сказала я, пытаясь уложить в голове услышанное. — А если я тебя выкуплю? У меня есть деньги. Могу забрать с собой. Будешь как будто моей рабыней, но на самом деле свободной.

— И что я буду делать свободная? Тут светлокожие свободными бывают только если умеют делать магические вещи. А так мне даже хлеба на рынке не продадут. Да и нельзя меня купить, — сокрушенно покачала девушка головой. — За вред хозяевам рабов запрещают передаривать, только казнят. Считают опасными. Это был как будто мой последний шанс. Но теперь я убегу, а потом спрячусь на корабле и выпрыгну за борт где-нибудь недалеко от Фортца. Вот.

На глаза навернулись слезы, когда я вспомнила, как и сама рассуждала так. Сейчас я ясно видела: ничего у Янки не выйдет. Ее поймают, и сестру ее поймают, и отправят обеспечивать Пар-оол настоящими, счастливыми, полезными рабами, с детства приученными к своему месту как какие-нибудь сторожевые псы. Если повезет. А не повезет — как она сказала, горящая клетка?

Ее нужно было забирать с собой. Я помнила, как строго Келлфер сказал, что мы не должны проявлять жалости, но он говорил о тех, кто живет здесь всю жизнь и собирается жить дальше, так какая разница, если Янка все равно собирается бежать? Все решат, что девочке удалось исчезнуть.

И еще одна мысль как ножом взрезала мой разум: а остальных и не спасти. Никого не спасти, кроме этой храброй девочки и ее сестры. Я объясню это Келлферу — и он согласится. Пожалуйста, пусть согласится!

24.

Глубокой ночью Янка тихонько выскользнула из наших комнат, помахала рукой и бесшумно прикрыла за собой дверь. Я поежилась от саму меня удивившего ощущения близкой опасности и опустила тяжелый засов, не поддавшись искушению выйти в коридор и проводить маленькую фигурку взглядом.

За несколько часов мне удалось отговорить девочку от ее самоубийственного плана, так что теперь Янка собиралась забрать свою младшую сестру, которую никак не хотела оставлять на милость хозяек, и вернуться ко мне. Я дала ей с собой скрывающий амулет и объяснила, как им пользоваться. Конечно, Келлфер не похвалил бы меня за такое решение, но мне здесь ничего не грозило, а девочка собиралась принести амулет назад совсем скоро. Мы решили, что Янка и ее сестра переночуют у меня, а когда вернется Келлфер, я попробую убедить его выкупить Валну, а Янку, скрытую магически, просто взять с собой. Если же он не согласится, то девочки просто убегут на день позже — тут Янка была совершенно непреклонна — и попытаются попасть на корабль.

Вообще-то я понимала, что, получив такой артефакт, Янка может пропасть, не возвращаясь ко мне, и я была готова к тому, что никогда ее не увижу. Девочка смекнула, что амулет мог дать ей шанс выжить, и со свойственной детям ультимативностью преувеличивала этот шанс до почти удавшегося плана.

И все же, она хотела покинуть Караанду не одна, а вдвоем амулетом было не укрыться. Так что я уже думала, что сказать Келлферу, когда он увидит, кого я приютила.

Из соседней комнаты, где спал Дарис, по-прежнему не доносилось ни звука. Вообще-то теперь дверь туда была открыта: стоило мне отвлечься, непоседливая Янка заглянула к нему, а потом, ойкнув, выскочила с виноватым выражением лица. Она спросила меня, почему мой красивый брат так крепко спит, почему не шевелится, почему тяжело дышит и выглядит несчастным, и мне снова пришлось насочинять небылиц про стылый пот. Больные иногда впадают в такой беспробудный сон, сказала я, делая вид, что удивлена, как могла Янка об этом не слышать. Девочка погрустнела и насупилась: она боялась заснуть до того, как сбежит.

.

Продолжая делать вид, что все в порядке, я старалась не бросать взгляда на приоткрытую Янкой дверь. Но когда она ушла, я рванулась к Дарису. Не знаю, в чем мне хотелось убедиться больше: что он все еще без сознания или что с ним все в порядке, и сон его совсем не мертвецкий, как обозвала его состояние Янка.

Мой мучитель лежал на спине, веки его по-прежнему были плотно сомкнуты, и под их тяжестью быстро двигались глаза. Дышал он действительно тяжело, грудь вздымалась и опадала, лоб был влажным, будто ему снился плохой сон. Я не была уверена, является ли пот иллюзорным, или же Дарису действительно плохо, поэтому, превозмогая дрожь, я отерла его лицо краем простыни. Влажный блеск лба пропал, так что я вздохнула с облегчением: иллюзия. От мысли, что он, спеленутый магией, страдает, мне было не по себе, и я была рада, что на самом деле он не мучился. Некоторое время я вглядывалась в незнакомое смуглое лицо. Он был сейчас так беспомощен, но вместе с тем был сосредоточением власти надо мной. Пока Дарис был собой, просто существовал, в мою шею намертво впечатался ошейник. Я ненавидела его.

Я напомнила себе, что была бы уже кучкой пепла, если бы Дарис меня не спас, но ненависть никуда не делась. Стыдясь, я робко вспомнила про Идж: быть может, ненавидит она? Идж недовольно отозвалась желанием провести кончиками пальцев по скуле лежащего мужчины, чтобы ощутить эйфорию прикосновения его голой кожи. На мгновение, слившись с ней, я тоже захотела лечь на него сверху, щекой к щеке, чтобы чувствовать вздымающуюся в дыхании грудь. Я отшатнулась, испугавшись, и выбежала из комнаты.

Чем это было?

Я любила Келлфера. Я мечтала быть только с ним, чтобы только он обнимал и целовал меня, чтобы он гладил меня по волосам. И я ненавидела Дариса так сильно, что в глубине души желала ему смерти. Так почему же?..

«Фатиум подчинил его разум. Это не он. Он просто зависим от этого ужасного наркотика». Так говорила мама, когда просила меня быть снисходительнее к ее двоюродному брату, дяде Баи, в помрачении набросившемуся на меня и умолявшему отвести его в порт на встречу с торговцем наркотиком. Он рыдал у моих ног, пытался меня ударить, просил связать его, требовал открыть замок двери, рассказывал, как фатиум наполнил его счастьем и сокрушался о разрушенной ложным счастьем любви. Много позже, когда он продержался без наркотика неделю, он разоткровенничался со мной, тогда еще совсем девчонкой.

Выходило, что фатиум, даривший Баи ощущение абсолютного блаженства, эйфории, даже счастья, до которых было далеко всему, что он испытывал раньше, продолжал влечь его со страшной силой даже вопреки пониманию, как сильно изменилась его жизнь. Баи был еще молод, он мог бы восстановить отношения с семьей, построить дом, снова заняться рыбной ловлей, и хотел этого всем своим существом, но стоило прийти в его голову мысли о фатиуме, все иное блекло на фоне того, что он связывал в своей памяти с горько-сладким вкусом и миндальным запахом «алебастрового порошка», как уважительно звали эту пахучую рассыпчатую субстанцию пристрастившиеся к ней люди.