Место под солнцем (СИ) - Эльберг Анастасия Ильинична. Страница 88

— Прекрати эту сцену, солнышко. Прошу прощения. Это то, что ты хотела услышать? Теперь мы можем вернуться к приятной беседе?

— Я знаю, в чем дело. Ты привык, что женщины вешаются тебе на шею. Ведь ты красавчик. Думаешь, что достаточно улыбки и дурацкого комплимента — и женщина твоя!

— Не люблю вести религиозные споры на трезвую голову, но бог, которого почитает твоя матушка, вряд ли одобрил бы такие речи. Его жрецы проповедуют жизнь с открытым сердцем и абсолютную любовь. А что он говорит о ревности к глупой потаскушке?

— Не называй ее так! Она моя подруга!

— Конечно, конечно. О ревности к милой леди, имя которой я уже успел забыть, потому что думал только о тебе.

— Ты спал с ней этой ночью, но уже успел забыть ее имя?! И теперь смотришь мне в глаза, говоря, что искал меня по всей вилле?! — Она швырнула книги на стол. — Не могу поверить! Как ты мог!..

— Вы забываетесь, миледи. Не припомню, чтобы я давал вам какие-то обещания.

Дверь библиотеки скрипнула, и на пороге появился Ринальдо.

— Прошу прощения. Госпожа, — он с опаской глянул на Грацию, которая больше походила на фурию, чем на молоденькую девицу: щеки раскраснелись, глаза метали молнии. Халиф решил, что гнев ей к лицу. — Синьор, хозяин просит вас заглянуть в его кабинет. Он хочет сказать вам пару слов.

Поймав взгляд Ливия, девушка вздернула подбородок.

— Не смею мешать. Мужчины будут говорить о бизнесе. Дама посидит за вышиванием.

— Прошу прощения, если обидел вас, миледи. Надеюсь, мы увидимся сегодня, потому что завтра меня уже здесь не будет.

— И слава богу, — бросила Грация, направляясь к двери. — Не забудь позвать Исидору для того, чтобы она согрела тебе постель!

***

Рабочий кабинет Гектора выглядел в точности так, каким его представлял Ливий: массивная мебель из темного дерева, большие окна, пушистые ковры и камин. Несмотря на сорокаградусную жару, растопленный на славу. Понаблюдав за потрескивающими поленьями, на которых плясали язычки пламени, Халиф подошел к столу румына и опустился в кожаное кресло.

— Вы хотели меня видеть, — сказал он.

Несколько секунд хозяин кабинета изучал документы в тонкой папке, делая вид, что не замечает посторонних. Наконец он поднял глаза и одарил Ливия улыбкой.

— Ринальдо сказал, что ты отказался от еды. Ничего не ел за завтраком, ничего не ел за обедом. Утром я решил, что ты на диете, но теперь задумался: а не объявил ли ты голодовку? Это твой способ выражения протеста, малыш? Ты не в тюрьме.

— В тюрьме с королевскими условиями. От этого она тюрьмой быть не перестает.

— Тебе надоела здешняя еда? Я попрошу повара приготовить что-то поизысканнее.

— Мне надоела здешняя еда, здешние удобства и ваше общество. И я рад, что завтра избавлюсь от всего перечисленного.

Гектор со вздохом закрыл папку и подпер голову рукой.

— У тебя взволнованный вид, малыш. — Он прикоснулся к своей щеке. — А это что? Решил приударить за Исидорой посреди дня, но она ответила отказом, потому что у нее много работы, и подняла на чересчур настойчивого гостя руку? Не расстраивайся. Я прикажу всыпать ей пару десятков плетей, и она станет посговорчивее.

— Лучше бы вы всыпали пару десятков плетей вашей дочери.

Впервые за все время пребывания в доме румына Халиф заметил на его лице живые эмоции. Он был удивлен, и удивление выглядело искренним.

— Моя дочь?..

— Грация. Невоспитанная леди, которая любит подглядывать за гостями, когда они принимают ванну.

— Грация. — Гектор нахмурился с таким видом, будто впервые слышал это имя. Ливий запоздало вспомнил, что при рождении наглую девицу нарекли иначе. — Ах, Грация. Паршивая девчонка. Сколько ее помню, всегда была такой. Дикая, как волчонок. Прячется от гостей, отказывается от еды, при каждом удобном случае убегает из дома. К счастью, не в одиночестве, так что я за нее не переживаю. Ей достался характер матери. Она еще та стерва. Ну, полно. Так что ты говоришь? Мелкая негодяйка подсматривала за тобой? И чем она оправдала свое поведение, будучи пойманной на месте преступления?

Ливий без особых на то причин почувствовал себя нашкодившим мальчишкой и нервно заерзал в кресле.

— Преступление? Не сказал бы, что это… м-м-м… миледи не совершила ничего предосудительного. Мы всего лишь перекинулись парой слов. Она развлекала меня невинной беседой.

— Любопытно. На моей памяти она впервые говорит с гостями, да еще и по собственной инициативе. Ну, а за что ты отхватил пощечину? За проведенную с Исидорой ночь, должно быть. — Румын легкомысленно махнул рукой. — Не обращай внимания на эту глупышку. Она слишком много времени проводит в одиночестве, читая любовные романы. Я могу запереть ее в комнате до твоего отъезда, и она не будет тебе докучать.

— Все в порядке, мистер Минц. Я тоже сказал лишнее, мы с ней квиты. О чем вы хотели побеседовать?

— Во время разговора за завтраком я был чересчур резок. Хочу себя пояснить.

Халиф окинул взглядом заваленный бумагами стол и остановился на бронзовой фигурке орла с распростертыми крыльями.

— Не стоит. Я все понял.

— Наша с Аднаном вражда не имеет к тебе никакого отношения. И я уж точно не хочу превращать тебя в орудие борьбы в этой войне. — Гектор положил ладонь на папку, содержимое которой просматривал минуту назад. — Обо мне говорят много плохого, Ливий, и большая часть этого — чистая правда. Я забирал чужие деньги, убивал близких друзей, предавал союзников. Я не думал только об одном: что будет, когда я взберусь на вершину. И вот я здесь, на самом верху. У меня есть все, о чем мечтал, от денег до власти. Но я болен, одинок, никому не верю, плохо сплю и каждую минуту оглядываюсь по сторонам, ожидая пули или удара ножом. Женщина, которую я люблю, приезжает сюда только тогда, когда у нее нет других, более важных дел — а чаще всего она их находит. Я забыл, как звучат голоса моих сыновей в телефонной трубке, не помню, как выглядят письма, написанные их почерком, не говоря уж об их лицах. Твой поступок — не задумываясь, рискнуть всем ради своих друзей — восхитил меня не потому, что ты смелый и решительный парень. Я смотрю на тебя и думаю, что хотя бы в ком-то, кто находится рядом со мной, осталось что-то благородное. Честное. Человеческое, если хочешь. Что кто-то до сих пор знает, что такое настоящая дружба и верность. И я считаю, что у таких ребят, как ты, должно быть будущее, Ливий. Я хочу дать тебе шанс. Реальный шанс, а не замки из тумана и обещания, которые, может статься, никогда не станут явью. Возьми с собой всех, кого пожелаешь. Северина, Фуада, Насира. Когда-нибудь криминальный мир забудет про законы чести, и им будут править только деньги. Но такие мужчины, как ты, продолжат жить в соответствии с нашими законами, даже если против них поднимется целый свет. Вы — наше будущее. В противовес сосункам, которые прячутся за спинами своих покровителей и ждут, пока кто-то решит их проблемы.

Ливий молчал, по-прежнему глядя на орла. Статуэтка была старой, и кое-где ее покрывали зеленые пятна. За завтраком он был полон решимости уйти отсюда прямо сегодня, пусть и на своих двоих, не задумываясь об опасностях, которые таит пустыня, но теперь прежней уверенности не чувствовал. Что его ждет по возвращении в Алжир? Корона, которой восточный король работорговцев Аднан Саркис отметит своего главного прихлебателя? Игры тявкающих друг на друга мальчишек? Что изменится после того, как он станет королем? Аднан по-прежнему будет тянуть его за поводок. При учете нового статуса — даже чаще, чем обычно.

— Я должен подумать, мистер Минц.

— Взгляни. Кое-кто рассказал мне, что ты просишь расписки даже в тех случаях, когда кто-то одалживает тебе пару долларов. И в чем-то ты прав. Документы придают сделкам вес.

С этими словами румын положил перед Халифом бумагу, извлеченную из тонкой папки. Гость пробежал написанное глазами и медленно поднял голову.

— Это часть моего завещания, — пояснил Гектор. — Мой юрист уже внес изменения. Осталась самая малость. Твоя подпись.