Дворец сновидений - Кадарэ Исмаиль. Страница 9

Проклятая работа, пробормотал Марк-Алем, при этом сам удивившись случившемуся у него приступу сознательности. Да и ладно, пошло оно все к черту. Он наложил резолюцию «не представляющее ценности» на одном из листов, но над следующим вновь задумался. Поскольку он так и не решил, что делать с листком, который держал в руке, он принялся непроизвольно перечитывать написанный на нем текст: «Заброшенный пустырь у основания моста; что-то вроде помойки. Посреди всякого выброшенного хлама, грязи, осколков битой глиняной посуды валяется какой-то древний музыкальный инструмент, доселе невиданный, который играет сам по себе, и молодой бычок, разъярившийся, похоже, от звуков этого музыкального инструмента, злобно фыркает у опоры моста».

Это что-то связанное с искусством, решил про себя Марк-Алем. Какой-нибудь недовольный музыкант, оставшийся без работы. Он начал уже выводить «не представляющее ценности» на листке. Он успел написать только «не», когда взгляд его упал на первые строчки, пропущенные им, где указывались имя сновидца, дата и род его занятий. Как ни странно, хозяин сновидения был не музыкантом, а столичным продавцом цветной капусты. Этого мне еще только не хватало, пробормотал Марк-Алем, не сводя взгляда со страницы. Чтобы возник какой-то чертов торговец овощами и все мне запутал! Да к тому же еще из столицы, а значит, обратиться с жалобой в случае чего ему будет проще простого. Марк-Алем тщательно зачеркнул написанные уже на листке буквы и перевел сновидение в разряд представляющих ценность. Идиот, пробормотал он еще раз про себя, искоса взглянув напоследок на страницу со сновидением, как смотрят на человека, которому делают какое-то совершенно им не заслуженное благо. Окунув перо в чернила и уже не перечитывая во второй раз, написал «не представляющее ценности» на нескольких других листках. Когда раздражение несколько улеглось, он снова взял себя в руки. Оставалось еще восемь сновидений, после первого прочтения которых он просто голову себе сломал. Он пересмотрел их спокойно, одно за другим, и, за исключением одного, переведенного в разряд представляющих ценность, остальные оставил там, где были. Лишь совершенно тупой не разглядит в них отражение семейных дрязг, проблемы с глистами или отсутствие женской ласки. Хотя у него уже начали болеть глаза, Марк Алем извлек еще несколько листов из папки с необработанными сновидениями и положил перед собой. У него появилось ощущение, что он больше уставал, когда делал вид, что читает, чем когда на самом деле читал. Он выбрал те из листков, на которых было поменьше текста, и, даже не взглянув на данные сновидца, стал читать одно из них: «Черная кошка схватила в зубы месяц и убегает от преследующей ее толпы. Везде, где она пробежала, остаются следы раненого месяца».

Ну вот, тут овчинка стоила выделки, это сновидение стоило того, чтобы им как следует заняться. Перед тем как переложить его в папку представляющих ценность, Марк-Алем перечитал его еще раз. Это было действительно серьезное сновидение, вызывающее желание с ним поработать. Марк-Алем подумал, что в любом случае работа толкователей, сколь бы сложна она ни была, приносит гораздо большее удовлетворение, особенно если речь идет о подобных сновидениях. Ему и самому, несмотря на усталость, захотелось разгадать это сновидение. Поскольку месяц являлся символом государства и веры, понятно было, что черная кошка символизировала враждебные силы, действующие против них. Такое сновидение, похоже, имело все предпосылки быть объявленным главным сном, подумал Марк-Алем и взглянул, кто был отправителем. Сон доставлен из далекого города в европейской части государства. Оттуда даже сновидения присылают более красивые, подумал он, перечитал его в третий раз, и оно показалось еще более красивым и полным смысла. Положительным и внушающим надежду моментом было также то, что в сновидении, помимо прочего, присутствовала толпа, которая несомненно должна была догнать черную кошку, чтобы вырвать месяц у нее из зубов. Наверняка ему суждено стать когда-нибудь главным сном, пробормотал он про себя и чуть ли не с улыбкой взглянул на обычный листок бумаги, где оно было записано, как человек смотрит на девушку, до поры до времени ничем не примечательную, но которую, как ему известно, ожидает судьба принцессы.

Марк-Алем удивительным образом почувствовал облегчение, хотел было прочитать еще две-три странички с другими сновидениями, но отложил их, даже не начав, поскольку не хотел портить ощущение радости, оставшееся у него от сновидения с месяцем. Он повернулся и взглянул на большие окна, за которыми уже сгущался мрак. Сейчас уже не хотелось больше ничем заниматься. Он дожидался окончания рабочего дня. Хотя уже заметно смеркалось, головы сотрудников по-прежнему склонялись над папками. У него почти не было сомнений, что, даже если бы наступила ночь и вечный мрак, эти головы не поднялись бы, пока не прозвенит звонок об окончании работы.

Наконец он действительно прозвенел. Марк-Алем быстро собрал листки. Со всех сторон доносился грохот ящиков, открывавшихся и тут же снова закрывавшихся. Марк-Алем тоже запер свое дело на ключ и, хотя и вышел одним из первых из зала, на свежем воздухе оказался лишь спустя полчаса.

На улице было холодно. Сотрудники, покидавшие здание большими группами, расходились в разных направлениях. На противоположной стороне площади, как и всегда по вечерам, на тротуаре собралась толпа зевак. По сравнению с другими важными государственными учреждениями, в том числе дворцом Шейх-уль-Ислама и службами Великого визиря, Дворец Сновидений был единственным, возбуждавшим любопытство людей до такой степени, что сотни прохожих останавливались и дожидались появления на улице его сотрудников. В полном молчании, подняв от холода воротники, люди разглядывали таинственных сотрудников, занимавшихся самой загадочной работой в государстве, следили за ними, не сводя глаз, словно пытаясь разглядеть у них на лицах следы сновидений, и не расходились до тех пор, пока тяжелые двери огромного Дворца не затворялись со скрежетом.

Марк-Алем ускорил шаги. Уличные фонари еще не зажглись. После начала работы в Табире он стал немного побаиваться темноты.

На улицах было полно прохожих. Время от времени проезжали кареты с окнами, завешенными занавесками. За ними наверняка скрывались прекрасные ханум, спешившие на тайные свидания. Марк-Алем вздохнул.

Когда он добрался до своей улицы, уже зажглись фонари. Это была тихая улица, можно даже сказать — с определенным налетом шика, некоторые здания на ней были обнесены тяжелыми железными оградами. Продавцы жареных каштанов собирались уходить. Они уже сложили в мешки каштаны и уголь и, похоже, дожидались, пока жаровни не остынут еще немного. Уличный полицейский почтительно приветствовал Марк-Алема. Из кофейни на перекрестке выходил пьяный в стельку сосед, Беч-бей, отставной офицер. С ним были двое друзей, и он что-то им прошептал, увидев Марк-Алема. Проходя мимо них, Марк-Алем почувствовал, что те уставились на него осоловевшими глазами, в которых явно читался страх, и ускорил шаги. Еще издали он заметил, что оба этажа дома были освещены. Значит, приехали гости, решил он и непонятно почему ощутил холодок вдоль спины. Подойдя ближе, возле ворот дома он увидел карету со знаком семьи Кюприлиу, буквой О, вырезанной на обеих дверцах, и вместо того, чтобы успокоиться, забеспокоился сильнее. Ворота открыла старая служанка, Лёка.

— Что это? — обратился к ней Марк-Алем, кивнув головой в сторону огней, горевших на втором этаже.

— Приехали ваши дядья.

— Что-то случилось?

— Ничего. Приехали в гости.

Марк-Алем облегченно вздохнул. Да что же это со мной, укорял он себя, идя по двору к двери дома. С ним часто бывало, что его вдруг охватывал страх, когда он поздно возвращался домой и вдруг видел зажженные по всему дому огни, но никогда еще не пугался так сильно, как сегодня. Это все из-за новой работы, подумал он.

— Тебя спрашивали после обеда двое твоих дружков, — продолжала говорить Лёка, следуя за ним. — Сказали, чтобы ты приходил с ними нови даться завтра или послезавтра в этот… тгггг… как он называется, проклятый, клоб или клуб.