Темная половина - Кинг Стивен. Страница 2

— Не значит ли это, что вы хотите вырезать ему мозги? — спросил Глен со своей обычной деликатностью и тактом.

— Я не собираюсь действовать подобным образом, мистер Бомонт, но полагаю, что хирургия здесь была бы своевременна. И он подумал: «Если Бог действительно существует, и он действительно создал нас по образу и подобию своему, мне бы не хотелось выяснять, почему чертовски много людей типа этого субъекта распоряжаются судьбами столь многих и причем намного лучше их».

Глен молчал несколько долгих мгновений, опустив голову и наморщив лоб в тяжелом раздумьи. Наконец он поднял голову и задал тот вопрос, который беспокоил его больше всего на свете.

— Скажите мне правду, док, — сколько будет стоить вся эта канитель?

Ассистирующая операционная сестра первой увидела это.

Ее вопль казался еще более пронзительным и неожиданным в операционном зале, поскольку последние пятнадцать минут там слышались лишь команды Притчарда, отдаваемые им шепотом, да жужжание систем жизнеобеспечения пациента, перемежаемое коротким шуршанием хирургических пилок.

Она отшатнулась назад, ударилась о поднос с разложенными двумя дюжинами инструментов и опрокинула его. Поднос ударился с громким лязгом о кафельный пол, вызвав продолжительное эхо, сопровождаемое грохотом от падения более мелких, но тоже очень громогласно заявивших о себе хирургических принадлежностей.

— Хилари, — закричала старшая сестра. Ее возглас был проникнут ужасом и изумлением. Она настолько потеряла самообладание, что сделала полшага вслед за своей убегающей подругой в зеленом хирургическом комбинезоне.

Доктор Альбертсон, ассистировавший Притчарду, просто оттолкнул старшую медсестру назад как непослушного теленка, пробурчав:

— Помните, где вы находитесь, пожалуйста.

— Да, доктор. — Она тотчас встала на свое место, не взглянув даже на открытую дверь операционной, откуда продолжая вопить пулей вылетела Хилари.

— Положите инструменты в стерилизатор, — сказал Альбертсон. — Немедленно. Быстро-быстро.

— Да, доктор.

Она начала собирать инструменты, тяжело дыша и готовая разрыдаться, но уже приходя в себя.

Доктор Притчард, казалось, ничего не заметил. Он с неослабевающим вниманием рассматривал экран, надетый на череп Тада Бомонта.

— Невероятно, — шептал он. — Просто невероятно. Это просто для учебников. Если бы я не видел этого своими глазами...

Шипение стерилизатора, казалось, заставило его оглянуться, и Притчард взглянул на доктора Альбертсона.

— Я хочу провести всасывание, — сказал он твердо. Притчард взглянул на сестру. — Чем вы занимаетесь? Живо шевелитесь!

Она подошла с инструментами в новом поддоне.

— Сделайте всасывание, Лестер, — обратился Притчард к Альбертсону. — Прямо сейчас. И я покажу вам нечто, чего вы никогда не увидите на ярмарочных шоу уродцев.

Альбертсон запустил операционную всасывающую помпу, не обращая внимания на старшую медсестру, которая пронеслась с инструментами прямо перед ним, словно глухая и безучастная машина.

Притчард взглянул на анестезиолога.

— Обеспечь мне хорошее давление крови, дружище. Давление — это все, что я прошу.

— У него сто пять на шестьдесят восемь, доктор. Стабильно, как скала.

— Хорошо, его мать говорит, что перед нами здесь лежит новый Уильям Шекспир, а потому держи давление на этом уровне. Очищайте его, Лестер, — не щекочите его этой чертовой штукой!

Альбертсон наложил отсос для очистки крови. Пульт управления работал ритмично и монотонно, гудя где-то в глубине операционной. Затем Альбертсон услышал свой собственный глубокий вздох. Он вдруг ощутил себя вздернутым на крюке в животе.

— О, мой Бог. Иисусе. Иисус Христос.

Он на мгновение в ужасе отшатнулся. Затем наклонился ближе. Над хирургической маской и за стеклами очков в роговой оправе его глаза вдруг выразили живое любопытство и изумление. — Что это?

— Я думаю, вы видите, что это, — сказал Притчард. — Я читал об этом, но никогда не ожидал увидеть это наяву.

Мозг Тада Бомонта был цвета наружной поверхности раковины улитки — умеренно серый с розоватым оттенком.

Сквозь гладкую поверхность коры мозга выступал слепой и уродливый человеческий глаз. Мозг слабо пульсировал. Глаз пульсировал вместе с ним. Это выглядело так, словно он пытался им подмигнуть. Именно это — подмигивание глаза — заставило ассистирующую медсестру удрать из операционной.

— Святой Боже, что это? — снова воскликнул Альбертсон.

— Это ничто. — сказал Притчард. — Когда-то это могло стать частью жизни, человеческой жизни. Сейчас это — ничто. Кроме беспокойства. А это беспокойство мы попробуем устранить.

Доктор Лоринг, анестезиолог, сказал:

— Можно и мне взглянуть, Притчард?

— Он в порядке?

— Да.

— Тогда валяй. Об этом ты сможешь рассказывать внукам. Но поспеши.

Пока Лоринг все это рассматривал, Притчард обернулся к Альбертсону.

— Мне нужен аппарат Негли. Я собираюсь приоткрыть его чуть-чуть пошире. Тогда мы попробуем. Я не знаю, смогу ли я добраться до этого, но я сделаю все, что смогу.

Лестер Альбертсон, заменивший старшую медсестру, вложил свежестерилизованный зонд в руку Притчарда. Притчард, мурлыкая про себя песенку «Бонанза», обработал разрез быстро и почти без нажима, лишь иногда посматривая на зеркальце, закрепленное на конце зонда. Он работал, полагаясь в основном на ощущения при прикосновениях. Альбертсон затем утверждал, что никогда в жизни не встречал такой изощренной хирургии действительно на кончиках пальцев.

В добавление к глазу, они нашли часть ноздрей, три ногтя и два зуба. Глаз продолжал пульсировать и пытался подмигнуть даже в ту секунду, когда Притчард начал его пунктуру с последующим вырезом. Вся операция, от начального зондирования до конечной ампутации, заняла всего двадцать семь минут. Пять кусочков ткани шлепнулись на поднос из нержавеющей стали позади раскроенной головы Тада.

— Я думаю, мы все прочистили, — наконец произнес Притчард. — Все посторонние включения тканей были, по-моему, присоединены рудиментарным ганглием. Даже если остались другие включения, у нас, я полагаю, были хорошие шансы убить их.

— Но... как объяснить, что мальчишка все еще жив? Я подразумеваю, что они были частью его самого, не так ли? — спросил в изумлении Лоринг.

Притчард указал на поднос.

— Мы обнаружили глаз, несколько зубов и ногтей в башке этого малого, и вы считаете их частью его организма? Вы видели недостающие ногти на его пальцах? Хотите проверить?

— Но даже рак есть лишь часть собственно пациента...

— Это не был рак, — терпеливо сказал Притчард. Его руки делали свое дело, пока он ораторствовал. — В очень многих случаях, когда мать рожает единственного ребенка, этот младенец фактически начинает существование в ее чреве как двойня, друг мой. Пропорция достигает соотношения два к десяти. Что происходит с другим утробным плодом? Сильнейший поглощает слабейшего.

— Поглощает его? Вы подразумеваете, что он съедает двойника? — спросил Лоринг. Он выглядел немного бледным. — Мы говорим о внутриутробном каннибализме?

— Называйте это как хотите, но происходит оно весьма часто. Если им удастся разработать сонаграмное устройство, о котором столько болтают на всех медицинских конференциях, мы действительно сможем узнать, как часто это случается. Но сейчас не важно, сколь часто или редко это происходит; то, что мы увидели сегодня — это куда большая редкость. Часть двойника этого мальчика осталась непоглощенной. Так случилось, что эти части проступили в передней доле лба. Столь же легко они могли оказаться в его кишечнике, селезенке, позвоночнике, еще где-либо. Обычно единственными врачами, встречающимися с чем-то аналогичным, являются патологоанатомы — это происходит при вскрытиях, — но я никогда еще не слыхал о случае, когда посторонние включения послужили бы причиной смерти пациента.

— Так что же произошло здесь? — спросил Альбертсон.

— Что-то заставило эту массу ткани, которая была, наверное, микроскопических размеров еще год назад, начать снова расти и развиваться. Часы развития поглощенного двойника, которые остановились по крайней мере за месяц до родов у миссис Бомонт, были снова каким-то образом заведены... и проклятая штуковина действительно начала расти. Нет никаких секретов во всем последующем, поскольку одного внутричерепного давления было вполне достаточно для жестоких головных болей и конвульсий у мальчика.