Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 19

С преувеличенной аккуратностью он достал из запаса под стойкой небольшой стаканчик и выпустил из крана несколько капель темной золотистой жидкости. Задумчиво рассмотрев ее в свете лампы, он повращал стакан, пару раз нюхнул и махом опрокинул его содержимое себе в рот.

Лицо трактирщика не изменилось, хотя глаза повлажнели, а горло слегка задрожало. Его жена и Эск увидели, как у него на лбу выступили крошечные бисеринки пота. Прошло десять секунд, но Скиллер, очевидно, намеревался побить какой-то героический рекорд. Может быть, из его ушей шел пар, а может, это всего лишь слухи. Его пальцы выбивали на поверхности стойки странную дробь.

Наконец он проглотил то, что было у него во рту, и, казалось, придя к какому-то решению, торжественно повернулся к Эск и спросил:

— Еохха, хы хнаэх, ххо эхо хахоэ? Он наморщил лоб, еще раз прогоняя фразу у себя в уме, и предпринял новую попытку:

— Хах хы эхо ххевава? И сдался:

— Эхо хе хиуо!

Его жена фыркнула и взяла из мужниной безвольной руки стакан. Понюхала. Посмотрела на бочки — на десять бочек.

Встретила нетвердый взгляд Скиллера. В своем отдельном раю на двоих они начали беззвучно подсчитывать сумму, которую можно выручить за шестьсот галлонов трижды очищенного белого горного персикового бренди. Но вскоре у них кончились цифры.

Госпожа Скиллер соображала быстрее, чем муж. Она нагнулась и улыбнулась Эск, которая чувствовала себя слишком усталой, чтобы толком сощуриться в ответ. Улыбка вышла не очень удачной, поскольку госпоже Скиллер явно не хватало практики.

— Как ты сюда попала, малышка? — спросила трактирщица голосом, который наводил на мысли о пряничных домиках и захлопывающейся дверце большой печи.

— Я была с матушкой и потерялась.

— А где сейчас матушка, дорогуша? “Бум-м”, — снова грохнули дверцы печи. Всем блуждающим в метафорических лесах предстояла тяжелая ночь.

— Полагаю, где-то.

— Ты хотела бы поспать на большой перине, славной и теплой?

Эск посмотрела на госпожу Скиллер с благодарностью — хотя у нее появилось смутное ощущение, что лицо женщины напоминает мордочку нетерпеливого хорька — и кивнула.

Вы правы. Чтобы разобраться с этим, одного проходящего дровосека мало.

Матушка тем временем находилась в двух кварталах от трактира. Согласно общепринятым стандартам, она тоже заблудилась. Правда, сама она взирала на создавшуюся ситуацию с несколько иной точки зрения. Матушка всегда знала, где находится, просто заблудилось все остальное.

Выше уже упоминалось о том, что отыскать человеческое сознание гораздо труднее, чем, скажем, сознание лисицы. Человеческое сознание, которое наверняка узрит в этом какую-то инсинуацию, обязательно поинтересуется почему. А вот почему.

У животных сознание простое и потому очень четкое. Животные не тратят времени на то, чтобы разделять переживания на мелкие кусочки и раздумывать о том, что они упустили. Все великолепие Вселенной четко выражается для них в виде а) того, с чем спариваются; б) того, что едят; в) того, от чего убегают, и г) камней. Это освобождает животных от ненужных мыслей и придает их сознанию остроту, направленную только на то, что действительно имеет значение. По сути дела, ни одно нормальное животное даже пытаться не станет одновременно ходить и жевать резинку.

Средний же человек сутками напролет думает о самых разнообразных вещах, постоянно отвлекаемый десятками биологических календарей и хронометров. У него бывают мысли, которые он вот-вот произнесет вслух, личные мысли, настоящие мысли, мысли о мыслях и целая гамма подсознательных мыслей. С точки зрения телепата, в человеческой голове царит какофония. Это железнодорожный вокзал, где все репродукторы говорят одновременно. Это весь спектр станций длинных, средних и коротких волн — причем некоторые из станций нельзя даже назвать приличными, это пираты-отщепенцы, промышляющие в запретных морях и проигрывающие полуночные пластинки с непристойными стихами.

Матушка, пытающаяся отыскать Эск при помощи чтения сознаний, с равным успехом могла искать иголку в стоге сена.

У нее, конечно, ничего не вышло, но сквозь многоголосые завывания тысячи одновременно думающих мозгов пробилось достаточно отголосков смысла, чтобы убедить матушку, что мир и в самом деле так глуп, каким она всегда его считала.

На углу она встретилась с Хильтой. Та несла с собой метлу, чтобы начать поиск с воздуха (хотя ей нужно было соблюдать осторожность, ибо жители Охулана обеими руками голосовали за Поддерживающее Притирание, но летающие женщины, по их мнению, — это уж чересчур). Хильта была расстроена.

— Понятия не имею, куда она подевалась, — развела руками матушка.

— А ты к реке спускалась? Она могла свалиться в воду!

— Тогда бы она мигом выпрыгнула обратно. Кроме того, она умеет плавать. Я думаю, она где-то прячется, черт бы ее подрал.

— И что нам делать?

Матушка смерила подругу испепеляющим взглядом:

— Хильта Козлиха, мне за тебя стыдно, ты ведешь себя как трусиха. Вот я, к примеру, разве я обеспокоена чем-нибудь?

Хильта посмотрела на нее:

— Да. Немного. Твои губы стали тонкими-тонкими.

— Я просто сердита, вот и все.

— Сюда на ярмарку приходят цыгане. Они могли ее украсть.

Матушка была готова поверить чему угодно насчет городских жителей, но в вопросах, касающихся цыган, она чувствовала себя как рыба в воде.

— В таком случае они гораздо глупее, чем я считала, — бросила она. — Послушай, у нее же есть посох.

— А какой от него толк? — вопросила Хильта, которая готова была расплакаться.

— По-моему, из того, что я тебе говорила, ты ровным счетом ничего не поняла, — сурово произнесла матушка. — Нам просто нужно вернуться к тебе домой и ждать там.

— Чего ждать?

— Воплей, грохота, огненных шаров, чего угодно, — неопределенно ответила матушка.

— Это бессердечно!

— О, горожане сами на это напрашиваются. Давай, лети вперед, поставь чайник на огонь.

Хильта озадаченно посмотрела на нее, после чего уселась на метлу и медленно, рыская в разные стороны, скрылась в темноте среди дымоходов. Если бы метлы можно было сравнивать с машинами, данный экземпляр подметательного аппарата весьма смахивал бы на “жучок”-малолитражку с разбитыми окнами.

Матушка проводила Хильту взглядом и затопала следом по мокрым улицам. Для себя она решила твердо: ничто на свете не заставит ее подняться в воздух на одной из этих штуковин.

Эск лежала на огромной, мягкой и слегка влажной перине, покрывающей кровать на чердаке “Шутки”. Девочка чувствовала себя усталой, но заснуть не могла. Во-первых, кровать была слишком сырой и холодной. Эск с беспокойством спросила себя, хватит ли у нее смелости попытаться согреть перину, но потом передумала. Ей почему-то никак не давались заклинания, вызывающие огонь, как бы осторожно она ни экспериментировала. Они либо не срабатывали вообще, либо срабатывали чересчур хорошо. В лесу вокруг домика стало опасно ходить из-за ям, оставленных исчезающими огненными шарами. Матушка сказала, что если из затеи с обучением на волшебника ничего не выйдет, то, по крайней мере, Эск сколотит кругленькое состояние, строя нужники или выкапывая колодцы.

Девочка перевернулась на другой бок, пытаясь не обращать внимания на идущий от перины слабый грибной запах. Она вытянула руку и нащупала в темноте посох, стоящий у спинки кровати. Госпожа Скиллер упорно настаивала на том, чтобы забрать его вниз, но Эск вцепилась в посох мертвой хваткой. Это была единственная вещь в мире, которая абсолютно точно принадлежала ей.

Отполированная поверхность с необычной резьбой казалась странно успокаивающей. Эск заснула, и ей снились браслеты, неизвестные свитки и горы. Далекие звезды над горами и холодная пустыня, где неведомые существа ковыляли по сухому песку и смотрели на нее фасетчатыми, как у насекомых, глазами…

Где-то скрипнула ступенька. Немного погодя скрип повторился. Потом наступила тишина, именно та задыхающаяся, мохнатая тишина, которая происходит оттого, что кто-то старается стоять как можно более неподвижно.