Закон Фукусимы - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 18

– Я так и понял, что вы китаец, – заметил Савельев.

– В городе работают люди со всего света, Оми-но ками, – отозвался хозяин дома.

– Вы знаете, как нас зовут? – удивился я.

– Конечно, – пожал плечами Чжанцин. – После того, как вас зафиксировали наши видеокамеры, не так уж сложно было пропустить ваши фото через систему распознавания лиц и узнать, кто это к нам пожаловал.

– Интересно, – усмехнулся я. – Ну и зачем мы понадобились Организации?

Кстати, несмотря на чай Чжанцина, взбодривший меня на несколько минут, усталость все-таки брала свое. Я вдруг почувствовал, как она внезапно навалилась на меня, словно тяжелое ватное одеяло. Китаец, сидевший напротив, стал расплывчатым, словно я смотрел на него через мутное стекло, а руки и ноги отяжелели настолько, что сдвинуть их с места было просто нереально. Я безвольным мешком расплылся на стуле, чувствуя, что вот-вот сорвусь в черную пропасть беспамятства. Но я все-таки до этого успел услышать и осознать слова Чжанцина:

– Дело в том, что членам Организации нужно постоянно доказывать лояльность Трем, иначе б ее давно уже уничтожили. Например, в данном случае для моего социального статуса будет очень полезно сдать администрации города двух хорошо подготовленных шпионов, незаконно проникших в Новый Пинфан.

Вокруг был океан. Бескрайний, как вечность. И холодный, как чертоги Сестры, куда постоянно раньше времени попадают идеалисты, верящие в светлое будущее и в свое Предназначение.

Плыть куда-либо было бесполезно, ждать помощи – неоткуда. Когда вокруг тебя только ледяная вода, а сверху лишь пустое, равнодушное небо, самое разумное – это расслабиться и дать телу утонуть. Какой смысл барахтаться, оттягивая неизбежное?

Что я и сделал. Закрыл глаза, открыл рот и начал медленно погружаться. Трудно, конечно, дать команду организму не препятствовать воде, заполняющей легкие, но мне не впервой заставлять себя делать невозможное.

И у меня почти получилось.

Внезапно все мое тело сотряслось. Его скрутило в дугу, вода, успевшая залиться в трахею, вылетела оттуда, точно снаряд из пушки, а сверху, с равнодушного неба, раздался голос, сказавший по-японски:

– Тонуть нельзя.

После чего меня снова неслабо тряхнуло, отчего я окончательно пришел в себя и открыл глаза.

Понятно.

Океан и небо оказались то ли сном, то ли галлюцинацией.

На самом деле я сейчас находился в бассейне, заполненном ледяной водой. Руки и ноги у меня были профессионально связаны веревками, так, что вырваться нереально, но в то же время мясо не пережато и кровоток не перекрыт. А еще вокруг моей талии была обернута цепь с замком, пристегнутая к кольцу, вмурованному в стенку бассейна. По идее, утонуть все-таки можно, погрузив рот и нос в воду, но вряд ли получится, так как за мной, судя по тени на дне бассейна, стоял какой-то хрен, долбанувший меня электрическим разрядом, как только я решил отдать концы.

Кстати, на противоположной стороне бассейна в воде сидел Савельев в таком же положении, как и я. За его спиной маячил хмырь азиатской наружности, в белом халате, в резиновых перчатках и с планшетом в руках. На поясе у него висели дубинка-электрошокер и кобура с пистолетом. Хмырь сосредоточенно и фантастически быстро тыкал пальцами в планшет – записывал что-то, не забывая периодически кидать взгляды на Виктора.

Впрочем, Савельев, в отличие от меня, топиться не собирался. Глаза его были закрыты, но, судя по связанным ногам, которые Японец умудрился сложить в воде калачиком, он сейчас пребывал в состоянии медитации. Или же просто дрых, спать в такой позе Савельев тоже умеет.

Кстати, помимо двух хмырей имелся тут еще один персонаж: в дальнем конце бассейна возле самой воды стоял стул, на котором развалился японец в униформе военного покроя. На коленях японца лежал автомат. Ясно. Посадили палача на случай непредвиденных осложнений, и, судя по его самодовольной, откормленной роже, ему только дай повод пристрелить нас обоих – хоть какое-то развлечение будет на нудной, опостылевшей работе.

А еще к нам обоим, ко мне и Савельеву, раздетым до трусов, была прилеплена куча датчиков. Беспроводных – оно и понятно, Япония же ж в плане технологий впереди планеты всей. Думаю, что хрен, долбанувший меня шокером, позади меня тоже стучит пальцами по своему планшету. Ученый, стало быть. Изучает, как быстро я ластами хлопну в ледяной воде – которая, кстати, потихоньку начала покрываться коркой льда. Пока что поверхность характерно помутнела лишь по краям бассейна, но помаленьку лед захватывал все большее пространство, подбираясь к нашим шеям…

И такое меня зло взяло, прям жуть! Не люблю себя таким, могу много всякой неконтролируемой фигни наворотить. Но когда тебя считают подопытной обезьяной, проводя над твоим телом садистские эксперименты, это уже край. Это уже просто вообще ни в какие ворота. А уж лупить электрошокером человека, сидящего в воде, вообще скотство – я ж так и помереть мог!

И тогда я начал действовать.

А именно: послал мысленный приказ «Бритве» аккуратно вылезти из моей руки, перерезать веревки, а дальше – как пойдет. Лучше уж помереть в битве, чем покорно сдохнуть с башкой, торчащей надо льдом…

Но – ничего не получилось.

Может, потому что я уже не чувствовал ни рук, ни ног – окоченели в ледяной воде. А может, потому что мой нож не счел нужным выполнить дурацкий приказ: какой смысл вылезать из руки, которая не двигается и которую я вообще не чувствую?

Ну да, смысла никакого, если подумать… Хотя подумать было тоже довольно проблематично. Удивительно, что еще голова как-то работала. Но, возможно, это просто последствия электрошока, которым меня наградил гребаный ученый? Разогнал напоследок разрядом умирающий мозг…

И тут меня осенило! Если ток простимулировал мои мозги, может, он и конечностям поможет?

Подумано – сделано. Я сосредоточился и весьма натурально изобразил, что снова решил утопиться. Настолько натурально, что ученый, забористо выматерившись на японском языке, вновь с недетской силой выдернул меня из воды и опять приложил шокером. На этот раз – подольше. Он до боли воткнул металлические контакты мне в шею, после чего нажал на кнопку.

Треск разряда был мощным, показалось, что это кожа на шее рвется. Ученый держал меня за волосы – фигли ему, в резиновой перчатке-то! – и, казалось, твердо вознамерился прожечь дыру в моем мясе. Даже его напарник на другом конце бассейна флегматично заметил:

– Не перестарайся. Ты поджаришь его раньше времени.

Садист-ученый совету внял. Отпустил меня, процедил сквозь зубы:

– Еще раз такое выкинешь – убью.

Но мне было наплевать, что он там пытается до меня донести. Главное, что мое тело, сквозь которое прошел разряд, теперь нестерпимо болело.

Все тело. Включая конечности!

Они, конечно, не двигались. Их, конечно, намертво свело от холода и электрического удара. Но они – болели, и это было главное!

Я закрыл глаза, сосредоточился и послал «Бритве» не приказ – просьбу. Как старому другу, от которого ждешь помощи и очень надеешься, что он не откажет.

«Помоги. Мне нужна твоя энергия. Нужно тепло. Иначе я просто сдохну. И ты вместе со мной».

И «Бритва» отозвалась, словно ждала моего мысленного посыла. Да так, что я невольно застонал: когда окоченевшую конечность внезапно начинают отогревать, причем довольно интенсивно, это очень больно.

А тот ученый, что стоял за моей спиной, заволновался.

– Фиксирую повышение температуры тела сару, – зачастил он у меня над ухом. – Датчики показывают аномальное отклонение: один градус в две секунды. Внешние источники тепла отсутствуют, получается, что сару разогревается изнутри.

«Вот сволочь, – подумал я, ощущая, как жар, исходящий от «Бритвы», расходится по мне стремительной волной адской боли, словно цунами, что сметает все на своем пути. – Сейчас я покажу тебе, кто тут обезьяна».

– Это бывает, – отозвался ученый с другого конца бассейна. – Скорее всего, какой-нибудь из датчиков барахлит. Меньше надо было твою сару током бить.