Княжья воля (СИ) - "Константин". Страница 9

Дую на кулак как ковбой на дымящийся шестизарядник и подмигиваю Морозу.

— Вот это я называю образцовое задержание!

Глава четвертая

Нет, все таки бурлят во мне Валеркины гены! Наверное все бандиты и преступники в душе немного легавые. Собственно, как и хороший сыщик должен быть чуточку вором.

Голец потом еще долго недоумевал как я догадался, что бродяги в корчме готовят нападение на купцов и как просчитал их действия. Я объяснял мою проницательность банальным наличием глаз и чуйки на кипиш. Ни одного меча, копья или топора я при них не заметил, значит расчет строился на неожиданности и быстроте нападения. Затолкать, повалить, срезать ножами сумки и незамедлительно делать ноги. Классика жанра. Кучу-малу ребята устроили знатную. Новгородцы не сразу поняли, что полегчали на несколько килограммов, пока наши не стали лупить налетчиков и в стороны растаскивать.

— Благодар вам, люди добрые! Отец бы мне не простил! — говорит младший по возрасту, но старший по положению среди купцов, когда все улеглось и мы вдвоем с Гольцом отправились на пристань проводить новгородских гостей в дальний путь.

— Простил бы, — говорю. — Не твоя вина. Даже дядька твой ничего не прочухал, хоть и опытнее тебя.

Все таки умею я иногда сам себя удивить. Это ведь и не основная версия была. Единственное, что на ум пришло без напряга, оказалось верным. Пацан этот именем Садок — отпрыск одного из самых крутых новгородских купцов. Батя ему путевку в жизнь таким необычным макаром выписал, дал двоюродного дядьку с сынком на побегушки и для пригляду, да товару два насада для торговли. Не продав все до нитки, домой возвращаться заказал. Вот так воспитание! А вдруг мальчишка вовсе не торгаш, не лежит душа? Хотя у этого вроде бы лежит, недавнее приключение восхитило его до блеска в глазах прямо-таки нестерпимого, аж подпрыгивает от удовольствия.

— Вот переломит отец посох о твою спину, неслух, — желчно предсказывает горькую судьбу племянника дядька Валкун.

— Не переломит! — белозубо хохочет Садок. — Если бы не я, ни за что не сбыть нам все добро! Пустыми возвращаемся, как и велел отец! Только рад будет!

— Ты для начала вернись, потом смейся. Вот-вот лед на реках встанет. Едва мошну не потеряли, осталось кораблей лишиться.

— Да не ворчи ты дядька, не лишимся! Видишь ветер меняется, тепло несет, как раз нам в спины будет. Как птицы полетим!

— Снег он несет ветер твой…

Но Садок уже не слушает нытье опекуна, увлеченно наблюдает как люди на его насадах проверяют снасти, расправляют паруса, готовят весла. Работают быстро, но без суеты, чувствуется выучка и ответственный подход к делу. Довольный происходящим на вверенных ему плавсредствах, Садок обращается ко мне с неожиданным вопросом:

— С татями как поступите?

— Как положено, — жму плечами, — князю на правеж потащим.

— И что князь? Живота лишит иль отпустит?

В лоб спросил. Я откуда знаю как Рогволд в таких случаях поступает.

— А ваш как бы поступил?

— У нас князя своего нету. Мы город вольный. Посадник от Великой княгини киевской Ольги судит когда по Правде, когда не очень. Кто больше в лапу сунет того и правда. С этих, скорее всего, виру большую просить стал бы, не убили ведь никого.

— Говоришь вольный город, а заправляет посадник из Киева, как так?

— Ну вот так у нас завелось. Не моего ума дело. Да, думаю, и не твоего, Стяр. Вы князю Рогволду поклон передавайте от Бодра, отца моего. Объясните, что из-за спешки не смогли зайти, вести передать с Киева да других мест где побывали.

— Что за вести? — встрепенулся Голец. — Может о княжиче Рагдае слыхать чего? Скоро ли вернется в Полоцк?

В некотором недоумении поворачиваюсь к Гольцу. С каких это пор ему про княжича интересно? Вот же любопытный!

Садок с Валкуном мотают головами, морщатся — ничего, мол, значительного.

— Княжич Рагдай как в Болгарию с князем Святославом воевать ушел, так больше и не возвращался. Сказывают, что жив-здоров, дружину полоцкую сохранил. Да вы и без меня, должно быть, это все знаете.

Лично я не знал. Про поход в Болгарию уже слыхал от кого-то. Подумалось еще тогда: где Киев, а где Болгария. Чего Святослава туда понесло? Болгары, вроде как, братья нам, даже язык похожий. Но это в будущем, сейчас, может, все иначе, не знаю. Понесло князя киевского воев/ть, значит так надо, не нас же сирых ему спрашивать.

Садок, гляжу, того же мнения, храповик из панциря далеко высовывать не обучен. Я с удивлением нахожу, что юный купчишка не по годам разумен. Разумен и щедр. Один из бегунков при падении выпустил из рук добычу, сумка грянулась о землю и расползлась по швам, обнажив блеснувшие золотом внутренности. Шесть золотых кругляшей Садок вложил в мою ладонь, отказавшись выслушивать возражения. М-да, скоро будет чем папаше гордиться если сынок свою головушку буйную по случайности раньше времени где-нибудь не сложит.

— Ты побереги его, дядька Валкун, — говорю тихонько, пока Садок отдает последние приказания гребцам. — Хороший парень, далеко пойдет.

— Пойдет, — уверенно кивает гривой новгородец. — Он ведь, знаешь, в Индию плыть намеревался, едва отговорил, уломал по нашим торжищам торговлю повести на первый раз. Он мне в отместку до последнего тянул с возвращением, до пылинки все продал. Хваткий как щука.

— Значит еще и в Индию сплаваете, какие ваши годы!

Обнимаемся напоследок как старинные друзья. Руки Садка неожиданно сильные, жилистые как у гимнаста.

— Ну бывай, Садок! Удачи в будущей торговле!

— Прощай, Стяр! Прощай, Голец! Прощайте, люди добрые, авось свидимся!

Возвращаемся в корчму. Там кроме сторожащих налетчиков дружинников и хозяина никого. Лицо корчмаря корежит виноватая гримаса, небось переживает как бы не привлекли к ответственности. Одариваю его строгим взглядом и подхожу ближе к сидящей на полу в левом от входа углу пятерке. Спинами к стене привалились, рожи напуганные, злые. Все не старше тридцати молодые мужики одинаковой лохматости и запущенности в одежде.

— Ну-с, граждане мазурики, а вот и я! Соскучились?

Не сразу замечаю, что один из них полулежит, неудобно подмяв под себя ногу.

— Что с ним?

— В Навь отошел, — отвечает Истома. — Жила ему кистенем затылок проломил.

— Ненароком я, — бурчит Жила. — Вдарил чуть сильнее, не рассчитал.

— Никто ему вечной жизни и не обещал, да, пацаны?

Носком войлочного полусапога я дотрагиваюсь до колена одного из налетчиков.

— Местные?

— С разных весей, — пряча глаза отвечает тот, что первым выбегал из корчмы. Он, видимо, является и душой криминальной компании.

— В городе давно пробавляетесь?

— С лета.

— Собираетесь где?

Вскидывает глаза пронзительного василькового цвета, прищуривается, пытаясь сообразить зачем мне это нужно и почему он должен делиться секретной информацией. В течении двух минут даю ему возможность проявить свои умственные способности, но все мыслительные потуги неудачливого грабителя не приносят ему никакой пользы. Так и не сумев ничего прочесть на моем непроницаемом лице, жиган снова отворачивается.

Решаю его немного постращать.

— Я жду, а вот княжеский кат ждать не станет. Так что лучше говори по-хорошему. На вас групповой разбой висит. Мы ведь легко можем показать, что новгородцы с собой несколько трупов увезли, тогда одной вирой князю не отделаетесь, тут свежеотесанным колом попахивает.

— В старом зимовье у Барсучьего камня, — нехотя признается жиган.

Я так и думал, мог и пооригинальнее что-то загнуть…

— Значит так, забирайте своего жмурика и валите отсюда. Вот вам пока на пропитание. Нужны будете — найду.

Щелчком большого пальца поднимаю свою золотую монету в воздух. Пятерня в замызганном рукаве проворно цапает ценность так же неуловимо как язык хамелеона хватает муху. Забрав покойного приятеля, группа злоумышленников стремительно исчезает за дверью корчмы.

— Ну ты даешь, Стяр! — с изрядной долей возмущения произносит Голец. — Он же наврал тебе!