Анатомия любви - Шварц Дана. Страница 6

– Приношу свои извинения, Хейзел, – повторил лорд Алмонт, как только стихло эхо захлопнувшейся двери, – за то, что тебе пришлось стать свидетельницей этой ужасной сцены. Хотя, помнится, Бернард как-то упоминал, что тебя интересуют подобные вещи. – Он потер скулу. – Мерзкое дело, но на что не пойдешь ради здоровья. Полагаю, ты не знакома с уважаемым доктором Эдмундом Стрейном из Эдинбургского анатомического общества? Доктор Стрейн, позвольте представить вам мисс Синнетт, дочь моей сестры Лавинии.

Доктор Стрейн повернулся к Хейзел. Не закончив убирать инструменты, все еще с маленьким, испачканным кровью скальпелем в руках, он едва заметно склонил голову.

– Как поживаете? – спросила Хейзел.

Доктор Стрейн не ответил. Его здоровый глаз уставился прямо на чернильные пятна на руках девушки. Она поспешно спрятала их в юбках. И без того узкие губы доктора сжались еще сильнее.

Когда доктор все же заговорил, его слова были обращены к лорду Алмонту.

– Непременно следите за тем, как жевание сказывается на зубе, ваша светлость.

Не сказав больше ни слова, он подхватил свой саквояж, развернулся на каблуках и вышел через заднюю дверь, махнув на прощание полами черного пальто.

– Боюсь, манерам он не обучен, – шепнул лорд Алмонт, стоило Стрейну уйти. – Но мне сказали, что он лучший в городе. Только представь, был протеже великого доктора Бичема, пока тот не умер. Ты, конечно же, останешься на чай?

Уже два года минуло с тех пор, как отец Хейзел заступил на свой пост на острове Святой Елены – в качестве капитана Королевского флота, назначенного следить за сосланным императором Наполеоном, – и с тех пор лорд Алмонт возложил на себя обязанность присматривать за племянницей. И Хейзел приходилось раз или два в неделю отправляться в экипаже в Эдинбург, чтобы присоединиться к Алмонтам за чаем или ужином, или почитать лорду Алмонту книгу в утренней гостиной, или составить Бернарду компанию на одном из тех социальных событий, которых не удалось избежать. По крайней мере, в Алмонт-хаус память о Джордже не давила мрачным облаком, как в Хоторнден-касл.

Когда она станет женой Бернарда, а затем, со временем, и новой леди Алмонт, тяжелые воспоминания, возможно, скроются, как страницы книги под обложкой. У нее будут новое имя и новый дом. У нее начнется новая жизнь. Она станет новым человеком, который не боится печали.

– А, Бернард! – произнес лорд Алмонт, едва его сын появился на верху лестницы. – Вы двое будете обедать здесь? Я уверен, Сэмюель успеет предупредить кухарку.

– На самом деле, дядюшка, – сказала Хейзел, – я надеялась, что Бернард сопроводит меня на прогулку.

Бернард спрыгнул с последней ступеньки и галантно подставил ей локоть. К тому моменту, как они покинули дом, слуги успели убрать все следы хирургической операции, проведенной здесь считаные минуты назад.

3

– Нет.

– Пожалуйста.

– Ни в коем случае.

– Но меня не пустят без тебя. Никаких шансов. А вот в паре с виконтом Алмонтом меня выгнать не посмеют.

– С будущим виконтом Алмонтом. Мой отец все еще жив, благодарю за беспокойство.

– Ну, ты ведь и сейчас кто-то, так? Наверняка ты, по крайней мере, баронет. А это что-то да значит, будущий виконт Алмонт.

– Хейзел, – одернул ее Бернард.

– Тебе не обязательно смотреть. Можешь вообще просидеть все время с закрытыми глазами.

– Но я ведь все равно буду это слышать.

Хейзел помахала зажатой в руке листовкой.

– Да брось, Бернард. Разве я раньше просила тебя сделать для меня хоть что-нибудь? Если я не попаду туда, то не смогу думать ни о чем другом всю оставшуюся жизнь. Буду припоминать это на званых ужинах, когда мы оба станем седыми и старыми, и ты пожалеешь, что не пошел тогда, хотя бы ради того, чтобы закрыть мне рот.

Бернард шагал дальше.

– Нет.

На нем был новый цилиндр цвета голубиного крыла, и пусть даже он сейчас отвернулся от Хейзел, та видела, что он старается показать его под удачным углом, так, чтобы свет должным образом падал на поля и подчеркивал его резко очерченный подбородок. Пиджак на нем тоже был серым, а еще он надел канареечно-желтый шелковый жилет.

Несмотря на то что в начале дня царила приятная осенняя прохлада, за время их прогулки она успела смениться удушающей жарой. Хейзел почувствовала, как по спине, под слоями ткани, ползет капля пота.

– Ты беспокоишься, что моя матушка будет сердиться на тебя за это?..

Бернард, повернувшись, перебил ее:

– Да. Признаться честно, да. Я беспокоюсь, что твоя мать будет сердиться на меня, но более того, Хейзел, я беспокоюсь, что она рассердится на тебя. Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, в какие неприятности попадешь, стоит твоей матери – или отцу, если уж на то пошло, – узнать, что ты побывала на лекции по анатомии? На публичной лекции по анатомии! Кто только не приходит в подобные места! Пьяницы… насильники! И… и… театральные актеры!

Хейзел закатила глаза, подтягивая перчатки цвета слоновой кости. Их купил ей отец еще до того, как отбыл на Святую Елену.

– Студенты, Бернард. Вот кто ходит в подобные места. В любом случае я все продумала: скажу матери, что иду с тобой на пикник в Сады Принцесс-стрит и что меня не стоит ждать до вечера. Мы можем пешком прогуляться с холма и добраться до тебя уже к чаю.

Мимо проехал роскошный экипаж, и Бернард замешкался с ответом, вежливым, полным достоинства кивком приветствуя джентльмена, едущего в нем. Затем снова повернулся к Хейзел, уже не скрывая раздражения.

– Изучать медицину – одно дело. Это даже полезно. Мой друг из Итона, Джон Лоуренс, сейчас учится в Париже и вскоре станет неплохим терапевтом, а затем удачно женится и будет дорогим гостем на всех наших званых вечерах. Если тебе хочется верить в то, что ты сможешь стать врачом – или медицинской сестрой – полагаю, это еще допустимо. Но хирургия, Хейзел, хирургия – для людей без средств. Без статуса. Они же просто мясники, в самом-то деле!

Он успел пройти несколько шагов, прежде чем понял, что Хейзел не идет рядом с ним.

– Хейзел?

– Что ты имел в виду под этим «хочется верить»?

– Что я?..

– Ты сказал «хочется верить в то, что» я «смогу стать врачом».

– Я лишь хотел сказать… Хейзел. То есть. Ты же в самом деле не рассчитывала… – Он помолчал, а потом заговорил снова: – Твои умения обрабатывать царапины и сбивать жар будут весьма кстати, когда мы поженимся!

– Ты же всегда знал, что я хочу быть хирургом, – выдохнула Хейзел. – Мы сотни раз это обсуждали. И ты всегда меня поддерживал.

– Ну да, – согласился Бернард, уставившись на носки своих ботинок. – Когда мы были детьми.

Внезапно Хейзел ощутила привкус меди во рту. Язык словно распух. Они находились всего в квартале от Алмонт-хаус, отсюда уже видны были его белые колонны, сверкающие в лучах послеполуденного солнца.

– Послушай, – сказал Бернард, демонстрируя готовность идти дальше. – Давай вернемся в особняк. Выпьем чаю.

Пальцы Хейзел, сжимавшие листовку, ослабли, и Бернард воспользовался этим, чтобы выхватить ее. После этого он разорвал бумагу пополам и еще раз, и еще, пока от нее не остались мелкие кусочки. Они улетели в грязь сточной канавы и на глазах у Хейзел погрузились в нее один за другим