Тамралипта и Тиллоттама - Ефремов Иван Антонович. Страница 25

Тиллоттаме было хорошо в эти дни, лишь вечерами накатывала непонятная тревога, мучили беспокойные сны, иногда она погружалась в тоскливые предрассветные часы в долгие раздумья. Но Тамралипта больше не упоминал ни о своей любви, ни о Тантре. Лишь иногда девушка ловила его пристальный, напряженный и бесстрастный взгляд, в упор устремленный на нее. Она не могла понять значения этого упорного раздумья и тревожилась, думая, что любимый опять терзается демонами ревности, но молчала.

Внезапно, в одно из таких мгновений, художник сказал: «Пришло время!»

— Пришло время для тебя, звезда моя — тебе будет трудно… Хотя это должно быть радостно — служить всему нашему народу, всей Индии, победить безграничную и роковую власть времени…

Тиллоттама поняла, огромные глаза ее засияли.

— Милый, я давно жду тебя. Владей мною, как глиной, покорной твоим искусным пальцам!..

Дом на берегу превратился в убежище двух отшельников — Тамралипта и Тиллоттама проводили в мастерской целые дни, а нередко и ночи.

Большая комната стала храмом труда и творчества, в котором безраздельно властвовал художник, требовательный, нетерпеливый, ушедший в себя.

Теперь, когда ему стало ясно, что надо выразить в статуе Сундарты Анаупамы, когда он выносил, выстрадал этот образ, он понял нечеловеческую трудность выполнения задачи.

Образ женщины, пронизанный древней силой страсти, здоровья и материнства, звериной гибкостью и подвижностью, сочетавшийся с высшей одухотворенностью человека. Как прав был бхагаван Дхритараштра, говоря о великом противоречии животного тела и человеческой души!

Предстояло до предела отточить животное совершенство, наполнив еще более совершенным и сильным огнем мысли, чувства и воли, внимания и доброты, заботы и ласки — всем, чем живет душа человека — женская душа. Это было не проще, чем идти над пропастью по лезвию меча! Ничего, ни единой капли нельзя было утерять из драгоценного совершенства животного, но и ни капли лишней! Нельзя было применить столь выручающее художника усиление, подчеркивание формы для выражения ее силы — только строго в той же мере, в какой ему удастся выразить другую сторону — духовную. Сочетать эти две противоречивые стороны на языке форм и линий, обозначающиеся противоположными чертами…

Если победит животная сторона — неудача. Каждый прочтет в его образе Парамрати призыв к яркому и красивому чувству, но тянущему человека вниз, в пропасть духовного ничтожества. И если увидят, наоборот, в его статуе подавивший природу разум — неудача еще худшая, ибо поставленная им себе цель состоит в том, чтобы сохранить в образе носительницы прекрасной души всю высшую, гармоническую и совершенную целесообразность природы. Боги, как это выполнить?

Тамралипта не подозревал, что поставил себе ту же цель, что и художник древней Эллады — создать Каллокагатию, единство прекрасной души и дивного тела, — что эта цель рождалась в творческом прозрении не раз в истории человечества в разных странах, как только люди начинали понимать силу и красоту своей животной природы, озаренной жаждой познания…

Поза статуи была задумана Тамралиптой уже давно. Однажды он увидел Тиллоттаму коленопреклоненной на прибрежном песке — девушка искала красивые раковинки. Одно колено стояло на земле, другая нога опиралась на пальцы. Тиллоттама придерживала развевающиеся на ветру волосы заброшенной за затылок левой рукой, а правая, прямая, с расставленными пальцами была погружена в песок. Художник окликнул ее — девушка повернула к нему задумчивое лицо с широко раскрытыми огромными глазами, сосредоточенная в каких-то своих мыслях. Через мгновение лицо Тиллоттамы осветилось ее особенной, несказанно милой и приветливой улыбкой. Она поднялась на кончики пальцев, упруго распрямив стройное тело. В этот момент художник и увидел свою Парамрати-Тиллоттаму, чуть изогнувшуюся с откинутыми назад плечами и продолжавшую удерживать волосы у затылка. Правая рука, по-прежнему вытянутая, отклонилась в сторону в каком-то отстраняющем жесте, плотно сомкнутые ноги напряглись и выпрямились. Момент порывистого и легкого изгиба тела, как бы взметнувшегося вверх, совпал с мгновенным пробуждением задумчивого, почти печального лица, озаренного приветом и радостью. Единственную секунду перехода от одного к другому в теле и в душе сумел уловить и запомнить художник — лучшей позы для статуи нельзя было найти и за тысячу лет!

Эта внешняя форма чудесно совпала с главной, внутренней идеей Тамралипты — создать образ проснувшейся души, потянувшейся к звездам в слитном единении всех чувств юного тела. Благодаря ниспосланной богами находке Тамралипте очень скоро удалось выполнить черновой эскиз статуи.

Но между удачей общего плана скульптуры и ее окончательным завершением лежала огромная пропасть. Тысячи мелких, но важных деталей, вопросов, недоумений и загадок стали на пути художника. И не только художника, но и его модели — любимой. Вместе с ним она решала загадки, преодолевала затруднения иногда такими путями интуиции тела и чувства, которые были недоступны Тамралипте. Поняв, что он хочет выразить в той или иной линии ее тела, Тиллоттама долгие часы танцевала или застывала в неподвижности, переходя из одного совпадения ритма и чувства к другому, пока не находилось наиболее соответствующее, верное. Никогда еще художник не имел дела с подобной моделью, и эта сверхъестественная чуткость тела и души Тиллоттамы, ее удивительное понимание того, что он не мог выразить словами, были залогом успеха.

Тамралипту окрыляла помощь Тиллоттамы, он чувствовал небывалую силу воображения и зоркость ума. В тысячный раз он благословлял судьбу, пославшую ему девушку, в которой так изумительно сочеталось физическое выражение его идеи красоты, чудесная близость к его собственной душе и чистая, сильная любовь к нему, обыкновенному человеку, каких тысячи в Индии, безбрежном океане человеческих душ.

Тиллоттама увлекалась созданием статуи, как и он сам. Много раз она засыпала тут же, в мастерской, после многочасовой работы. Не раз, когда художник, огорченный очередной неудачей, рано бросал работу, Тиллоттама будила его, внезапно поняв сущность затруднения. Или же Тамралипта врывался к девушке, свернувшейся в клубочек в своей постели в детски мирном сне, с ладонью под щекой, будил ее, торопя, пока не исчезла едва наметившаяся, ухваченная за какой-то краешек загадка. Тогда они работали всю ночь напролет, торопясь запечатлеть в форме только что родившееся понимание. Тамралипта создавал и дополнял то, что привиделось ему в образе Парамрати, но еще не проявилось в теле Тиллоттамы, хотя и вычеканенном, доведенном до совершенства страстью и танцами.

И девушка с растущим радостным пониманием смотрела на все более оформляющуюся статую.

Это была она и не она — Тамралипта вещим чутьем соединил в ее теле светлое совершенство одухотворенной плоти с сильными и резкими линиями красивого животного, подчеркнул первые, смягчил вторые. Он понял и то, что еще должно измениться в ее теле, когда… когда она будет совсем его, когда пройдет сквозь пламень страсти влюбленного в красоту Тамралипты. Нет! Нельзя думать об этом, нельзя так много требовать от судьбы… все может случиться! Тамралипта измучен, исхудал, почти не ест, не спит, весь горит опасным пламенем вдохновенного творчества, которое иногда переходит в экстаз, подобный тому, какого достигают садху…

В тревоге за Тамралипту девушка забыла про свою собственную усталость. Она пыталась убедить художника передохнуть, остановить работу на несколько дней, но вызывала лишь взрыв раздражения и несколько новых ночей работы! И статуя была закончена — еще в сырой красной глине. Тиллоттама чувствовала, что художник отдал все, что мог взять от своей души, своей любви, своего вещего сердца и искусных рук. Но странно — девушка не испытывала безумного восторга. Столько дней она мечтала, как когда-то встанет перед законченным образом Парамрати, и это время пришло!

Статуя была великолепная, просто чудесна, но вызывала у нее не те чувства, которые она ожидала от долгожданного осуществления мечты. Тиллоттама старалась скрыть свое огорчение от любимого. Она еще не понимала, что, посвятив себя тонким подробностям, она утратила ощущение цельности, которое придет позже. Но и Тамралипта был недоволен — часами он простаивал перед статуей и, сравнивая с девушкой, поправлял мелкие, почти незаметные детали. Он тревожился и бессознательно откладывал окончание статуи. Он страшился сказать «конец», словно сознаться в своей неудаче, сознаться, что больше нет сил творить, означало крах его творческого кредо.