Без лица - Коул Мартина. Страница 40

Спустя пятнадцать минут после того, как Патрик ушел от нее, Тиффани под действием крэка находилась уже в полном забытьи.

Пити Блэк закрывал дверь своего «форда-сьерра», когда услышал позади знакомый голос. Ужас скован его.

— Как дела, Пити? Еще чей-нибудь дом подпалил сегодня?

Голос Кевина Картера был полон издевки. Пити обернулся, лихорадочно осмотрел улицу, прикидывая, как ему убежать.

— Не суетись, приятель, тебе не смыться, я об этом позаботился.

— Мы не имеем к этому никакого отношения, Кев. — Голос его был почти дружеским.

Клянусь могилой своей матери! Это все психованная сука Карен. Ты ведь ее знаешь. Я говорил ей…

— Заткнись!

Пити увидел пистолет, который Кевин вытащил из пакета.

— Брось, Кев. Что ты делаешь, черт возьми? — забормотал Пити, уставясь прямо в дуло.

Кевин засмеялся:

— Как «что»? Я собираюсь пристрелить тебя.

До Пити наконец-то дошло, что этот человек не шутит. Лицо Пити скривилось, и он заплакал. Он услышал громкий щелчок взведенного курка и инстинктивно закрыл лицо руками.

Вдруг где-то рядом послышался голос:

— Что здесь происходит?

Это был ворчливый голос пожилого человека, и Кевин, выругавшись, быстро пошел прочь. Пити осел на асфальт. Ноги его совершенно не слушались. Он все еще плакал, когда часом позже теща обнаружила его на крыльце дома. Когда ей удалось наконец вытянуть из зятя, что произошло, Рита закурила и уселась на свой любимый стул, вновь и вновь проклиная дочь. Тамара расплакалась.

— Я ненавижу Карен, бабушка, я ее просто ненавижу. Я хочу жить спокойно, с тобой. Я ненавидела свою мать, со всеми ее мужиками и наркотиками. Я ненавидела, когда они сажали меня к себе на колени, гладили меня и говорили, какой я прелестный ребенок. Я ненавидела ее за то, что она позволяла им делать это. Мария Картер оказала мне услугу!

Даже ее бабушка не знала, что на это ответить.

Селли Поттер тихонько постучала в дверь Марии, затем открыла ее и вошла. Мария лежала на кровати в махровом халате.

— Как ты? — спросила Селли.

Та пожала плечами:

— Можно сказать, нормально.

Селли уселась на кровать и улыбнулась, на ее круглом лице, как обычно, было много косметики, хотя она собиралась лечь спать.

— Знаешь, а я все еще работаю. На улице. Наверное, мне никогда уже не вырваться из этого.

Марии стало грустно, но она не показала виду.

— Если узнают, тебя снова упекут за решетку.

— А может, мне самой этого хочется, только я в этом не признаюсь. В тюрьме я чувствовала себя в своей тарелке. У меня там было много подруг и приятельниц. Здесь, на воле, я чувствую себя потерянной. Наверное, я вернулась на панель, чтобы снова почувствовать себя в своей среде, с людьми, которые принимают меня такой, какая я есть.

— Чаю хочешь?

— Лежи, я сделаю.

Пока Селли хлопотала, Мария думала о том, почему Селли решила ей открыться. Наверное, потому, что она в прошлом тоже была проституткой. Для кого-то проституция — форма самоуничижения, другим заменяет семью. Для большинства же это средство существования.

Десять минут спустя женщины сидели рядышком на кровати, болтая, будто знали друг друга всю жизнь.

— Где ты работаешь? — спросила Мария.

Селли сделала глоток чаю и набрала побольше воздуха, прежде чем ответить.

— Какое-то время я работала на Кроссе, но теперь я помещаю объявления в местных газетах и выезжаю на дом. Большинство моих клиентов несчастные козлы, у них в квартирах облупленная мебель и вонючие ванные, но бабки они платят приличные. — Она вздохнула, потом продолжила: — Я работаю на одну женщину в Северном Лондоне. Она дает нам мобильник и первые контакты. Размещает объявления, и мы платим ей процент, так что мне ничего не грозит. Меня могут поймать, если только полиция нагрянет в дом, где я буду в тот момент с клиентом. Но я все равно подрабатываю еще и с девочками на улице, потому что мне нравится общение. Проблема в том, что я должна возвращаться сюда к половине одиннадцатого!

Вдруг открылась дверь, и заглянула Аманда.

— Все в порядке, девочки?

Они закивали, чувствуя себя напроказившими школьницами.

— Извини, Мария, что немного поздно это делаю, но с завтрашнего дня тебе разрешено возвращаться в половине одиннадцатого, — сказала Аманда.

Она ждала, что скажет Мария. Через какое-то время Мария все же поблагодарила ее. Аманде было неловко. Улыбаясь, она вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.

— Ведут себя так, будто делают нам одолжение. — Голос Селли внезапно стал очень злым. — Половина одиннадцатого, в нашем-то возрасте!

Мария помолчала, затем сказала очень серьезно:

— А куда мне ходить-то до половины одиннадцатого?

— Пошли со мной на Кросс! — предложила Сели.

Мария улыбнулась:

— Нет уж, с меня хватит!

— Нет ничего лучше, чем вспомнить старые добрые времена!

— Да уж, старые — как раз про нас!

Селли взвизгнула от смеха, и Мария почувствовала прилив нежности к этой женщине, которая так нуждалась в человеческом общении.

— Осторожнее, Селли. Смотри, чтобы тебя снова не поймали, а то будешь очень жалеть.

— Ты права, Мария. Но знаешь, мне здесь так одиноко. Некоторые девушки, они же совсем молоденькие! Если честно, это просто ужасно. А какие у них истории… С тех пор как мы сели в тюрьму, мир здорово изменился, и далеко не в лучшую сторону.

— Человек сам делает свою жизнь, Селли.

Пухлые губы Селли вдруг задрожали.

— Знаешь, я все еще думаю о нем. О своем парне. Ну и сволочь он был, но я его любила. Я продавала себя, а он в это время трахался со всем, что двигается и младше шестидесяти лет. Он был помешан на сексе. Только о нем и говорил, только о нем и думал. — Селли с невольным восхищением покачала головой. — В один прекрасный день он бы и табуретку трахнул, если бы момент был подходящий и у него не оказалось бы денег.

— Тогда почему ты это сделала? — спросила Мария.

Селли не отрывала глаз от противоположной стены, рисуя в памяти его портрет.

— Он завел себе настоящую любовницу. Влюбился. Я могла принять все его бесконечные траханья, но я не могла смириться с тем, что он в кого-то влюбился. Понимаешь, о чем я? Это величайшее оскорбление. Из-за него я потеряла своих детей. Потеряла семью. Самоуважение. А он взял и влюбился. Я не могла жить с этим, Мария. Лучше было видеть его мертвым, чем с другой. Он был как болезнь, разъедал меня, как опухоль. Я убила его и чуть не убила ее. Самое ужасное, что я снова бы это сделала. Не задумываясь ни на секунду. Я все еще люблю его. Думаю, что всегда буду его любить.

Мария прижата руки к лицу. Ей хотелось плакать из-за Селли и из-за любви. Которая разрушила всю ее жизнь и до сих пор разрушает, даже спустя столько лет.

— Ох, Селли, бедная ты моя…

Селли пожала плечами:

— Я скучаю по нему. Вот что самое ужасное. Его запах. Его голос. Как он ел. Как он смеялся. Когда я закрываю глаза, то вижу, как он мне улыбается.

Слезы лились из ее глаз, и Мария обняла ее за плечи и притянула голову Селли к своей груди, пытаясь утешить подругу. В этот момент Аманда снова заглянула в комнату и, ойкнув, быстро закрыла дверь.

Селли вытерла лицо рукой и громко произнесла:

— Этого только нам не хватало. Теперь она будет думать, что мы — лесбийская парочка.

И они снова захохотали — раскатистым хриплым смехом, который разносился по всему исправительному дому.

Тиффани нервно расхаживала по квартире Патрика. Чувство вины было мучительным. Ее могли отправить за решетку за плохое обращение с Анастасией, самые ее ужасные страхи стали реальностью. Зазвонил телефон, и она вздрогнула от резкого звука, разорвавшего тишину. Она услышала музыку регги и голос Патрика, наговаривающего рэп на автоответчик. Почему-то это раздражало ее. Потом послышался голос девушки, низкий и глубокий.