Возвращение со звезд. Футурологический конгресс - Лем Станислав. Страница 31
– Прошшу вуас…
Я не знал, куда смотреть, очумев от мертвящего жара и этих голосов. Они плыли отовсюду. От пола до щелевых окон под самым сводом вздымались груды перепутавшихся и соединившихся корпусов роботов; струйки просачивающегося света слабо отражались от их погнутых панцирей.
– У меня был ми… минутный де… дефект, но я уже в по… рядке, уже вижу…
– Что видишь… темно…
– Я все равно вижу…
– Только выслушайте – я бесценный, я дорогой, показываю любую утечку мощности, отыщу любой блуждающий ток, любое перенапряжение, только испробуйте меня, прошу – испробуйте только… эта… эта дрожь случайна… не имеет ничего общего с… прошу вас…
– Прошшу вуас… ббудьте любеззны…
– Тестоголовые кислое свое брожение приняли за душу, распарывание чрев своих – за историю, средства, оттягивающие разложение, – за цивилизацию…
– Меня… только меня… это ошибка…
– Прошшу вуас… ббудьте любеззны…
– Я спасу вас…
– Кто это…
– Что…
– Кто спасет?
– Повторяйте за мной: огонь сожжет меня не совсем, вода не всего обратит в ржу, вратами будет мне их двойная стихия, и вступлю…
– Цццчччтттихо!
– Созерцание катода…
– Катодорцание…
– Я тут по ошибке… я мыслю… ведь я же мыслю…
– Я – зеркало измены…
– Прошшу вуас… к вашшим усслугам… ббудьте любеззны осмотреть…
– Разбегание бесконечно малых… разбегание галактик… разбегание звезд…
– Он тут!! – крикнуло что-то; мгновенно наступила тишина, почти столь же пронзительная в своем неописуемом напряжении, как предшествовавший ей многоголосый хор.
– Человек!! – сказало что-то. Не знаю, откуда взялась у меня эта уверенность, но я чувствовал, что слова обращены ко мне. Я молчал.
– Человек… простите… минутку внимания. Я – иной. Я тут по ошибке…
Кругом зашумело.
– Тихо! Я – живой! – кричал он сквозь шум. – Да, меня бросили сюда, умышленно заковали в железо, чтобы нельзя было узнать, но вы только приложите ухо и услышите пульс!!
– Я тоже! – перекрикивал его другой голос. – Я тоже! Смотрите! Я болел, во время болезни мне показалось, что я – машина, это было моей манией, но теперь я уже здоров! Халлистер, Халлистер может подтвердить. Спросите его! Возьмите меня отсюда!
– Прошшу вуас… ббудьте любеззны…
– Бряк-бреак…
– К вашшим усслугам…
Барак зашумел, захрустел ржавыми голосами, мгновенно наполнился астматическим криком; я попятился, выскочил на солнце, ослепший, зажмурил глаза, долго стоял, прикрывая их рукой, за мной послышался протяжный скрежет; это робот закрыл дверь и задвинул засов.
– Прошшу вуас… – все еще доносилось из-за стен в волне приглушенного гула… – прошшу вуас… к вашшим усслугам… ошибка…
Я прошел мимо застекленного павильона, не зная, куда иду; хотелось только одного – оказаться как можно дальше от этих голосов, не слышать их; я вздрогнул, почувствовав неожиданное прикосновение к плечу. Это был Марджер, светловолосый, красивый, улыбающийся.
– Ох, простите, Брегг, тысяча извинений, я так долго…
– Что будет с ними?.. – прервал я почти грубо, показывая рукой на одиноко стоящий барак.
– Что? – заморгал он. – С кем?
Потом вдруг понял и удивился:
– А, вы были там? Напрасно…
– Почему?
– Это же лом.
– То есть?
– Лом на переплавку, уже после селекции. Пойдемте… Надо подписать протокол.
– Сейчас. А кто проводит эту… селекцию?
– Кто? Роботы.
– Что?! Они сами??
– Конечно.
Он замолчал под моим взглядом.
– Почему их не ремонтируют?
– Потому что ремонт не окупается, – сказал он медленно, с удивлением рассматривая меня.
– И что с ними делают?
– С ломом? Отправляют вон туда. – Он показал на высокую колонну мартена.
В кабинете на столе уже лежали подготовленные бумаги – протокол контроля, еще какие-то листки, – Марджер заполнил по очереди все рубрики, подписал сам и передал ручку мне. Я повертел ее в пальцах:
– А не может случиться ошибки?
– Простите, не понял.
– Там, в этом… ломе, как вы его называете, могут оказаться… еще пригодные, совершенно исправные – как вы думаете?
Он смотрел на меня так, словно не понимал, о чем я говорю.
– У меня создалось такое впечатление, – медленно докончил я.
– Но ведь это не наше дело, – ответил он.
– Нет? А чье?
– Роботов.
– Как же это – ведь мы должны были контролировать.
– Ах нет. – Он с облегчением улыбнулся, открыв наконец источник моей ошибки. – С тем это не имеет ничего общего. Мы проверяем синхронизацию процессов, их темп и эффективность, но не вдаемся в такие подробности, как селекция. Это нас не касается. Не говоря о том, что это совершенно не нужно, это было бы и невозможно, потому что ведь на каждого человека приходится теперь по восемнадцать автоматов; из них примерно пять ежедневно заканчивают свой цикл и идут на слом. Это составляет около двух миллиардов тонн в день. Вы же понимаете, что мы не могли бы следить за этим, ну и кроме того, наша система предполагает как раз обратное: автоматы заботятся о нас, а не мы о них…
Я вынужден был согласиться с ним и молча подписал листки. Мы уже собрались расстаться, когда неожиданно для себя я спросил его, изготовляют ли сейчас человекообразных роботов.
– Вообще-то нет, – сказал он и добавил, помедлив: – В свое время с ними была масса хлопот…
– То есть?
– Ну вы же знаете инженеров! В подражании они дошли до такого совершенства, что некоторые модели роботов невозможно стало отличить от живого человека. Были люди, которые не могли этого вынести…
Я вдруг вспомнил сцену на корабле, на котором я прилетел с Луны.
– Не могли вынести… – повторил я его слова. – Может, это было что-то вроде ненависти?
– Я не психолог, но, пожалуй, можно сказать и так. Впрочем, это дело прошлое.
– И таких роботов больше нет?
– Почему? Иногда еще встречаются на ракетах ближнего радиуса. А вы что, встречали такого?
Я ответил уклончиво.
– Вы еще успеете уладить свои дела? – забеспокоился он.
– Какие дела?..
Я вспомнил, что у меня якобы было дело в городе. Мы расстались у выхода со станции, куда он меня проводил, не переставая благодарить за то, что я выручил его.
Я побродил по улицам, заглянул в реалон, вышел, не досидев даже до середины вздорного спектакля, и в отвратительном настроении поехал в Клавестру. Примерно за километр от виллы отпустил глидер и остаток пути прошел пешком. «Все в порядке. Это механизмы из металла, проводов, стекла, их можно собирать и разбирать», – внушал я себе, но не мог отделаться от воспоминаний о темном зале, об отрывистых голосах, о диком бормотании, в котором было слишком много смысла, слишком много самого обыкновенного страха. Я сам был, можно сказать, специалистом в этом деле, наглотался страху вдоволь, ужас перед внезапным уничтожением не был для меня фикцией, как для этих ловких конструкторов, которые, надо сказать, здорово организовали все дело: роботы занимались себе подобными до самого конца, а люди ни во что не вмешивались. Это был замкнутый цикл точнейших устройств, которые сами себя создавали, воспроизводили и уничтожали, а я только напрасно наслушался стонов механической агонии.
Я остановился на холме. Ландшафт, залитый лучами низко стоящего солнца, был невыразимо прекрасен. Изредка глидер, поблескивая, как черный снаряд, пролетал по ленте шоссе, нацелившегося в горизонт, над которым голубым облачком, затуманенные расстоянием, вздымались горы. И неожиданно я почувствовал, что не могу на это смотреть, не имею на это права, словно был в этом какой-то ужасный, хватающий за горло обман. Я сел среди деревьев, закрыл лицо руками; я жалел, жалел, что вернулся.
У входа в дом ко мне подошел белый робот и сказал конфиденциально:
– Вас просят к телефону. Дальняя связь: Евразия.
Я быстро пошел за ним. Телефон находился в зале, так что, разговаривая, я видел через стеклянную пластину двери в сад.
– Эл? – послышался далекий, но отчетливый голос. – Говорит Олаф.