Воспламеняющая взглядом (Порождающая огонь) - Кинг Стивен. Страница 41

— Папочка! — Чарли бросилась к нему и уткнулась в грудь. Он на секунду обнял ее и выехал с площадки. Каждый поворот головы вызывал мучительную боль. Черная лошадь. Этот образ всегда возникал при головной боли после посыла. Он выпустил черную лошадь из темного стойла подсознания, и теперь она снова начнет топтаться в извилинах его мозга. Нужно куда-то заехать и прилечь. Быстро. Он не сможет долго вести машину.

— Черная лошадь, — произнес он заплетающимся языком. Она приближается. Нет… нет. Не приближается, она уже здесь. Цок… цок… цок… Да, она уже здесь. Ее ничто не остановит.

— Папочка, смотри! — закричала Чарли.

Ослепший агент ковылял наперерез их машине. Энди затормозил. Слепой начал барабанить по крышке капота и звать на помощь. Справа от них молодая мать дала грудь ребеночку. Муж читал книжку в бумажной обложке. Парень из справочной будки подошел к двум девицам из красного «пинто» — вероятно, в надежде на какое-нибудь необычное приключение, о котором он мог бы написать в раздел «Форум» журнала «Пентхауз». Растянувшись на асфальте, спал лысый.

Другой оперативник продолжал барабанить по капоту.

— Помогите! — кричал он. — Я ослеп! Сволочь эта что-то мне с глазами сделала!

— Папочка, — простонала Чарли.

Мгновенье — и он почти решил нажать педаль газа до упора. В ноющей голове Энди даже послышался визг колесных покрышек, глухой стук при переезде через тело. Этот человек похитил Чарли и приставлял пистолет к ее голове. Возможно, именно он затыкал рот Вики кляпом, чтобы она не могла кричать, когда ей вырывали ногти. Хорошо бы его убить… но чем тогда Энди будет отличаться от них?

Вместо этого он дал гудок, вызвавший новый приступ острой боли в голове. Ослепший отшатнулся от машины, словно его ужалили. Энди резко вывернул руль, и машина проехала мимо. Последнее, что Энди увидел в зеркало заднего вида при выезде с площадки — ослепший сидит на асфальте, лицо его искажено гневом и страхом, а молодая мать безмятежно поднимает маленького Майкла к плечу, чтобы он срыгнул после кормления.

Не глядя, он влился в поток автомашин, бегущих по автостраде. Раздался гудок, шины пронзительно завизжали. Массивный «линкольн» обогнал «универсал», его водитель погрозил им кулаком.

— Папочка, тебе плохо?

— Сейчас будет хорошо, — ответил Энди. Казалось, голос доносился откуда-то издалека. — Чарли, посмотри по билетику, где кончается оплаченный участок дороги.

Очертания идущих впереди машин стали неясными. Они двоились, троились в его глазах, возвращались на свое место и опять распадались на фрагменты, как в калейдоскопе. От хромированных частей всюду отражалось солнце.

— Застегни ремень, Чарли.

Следующий съезд с дороги был в Хаммерсмите, через двадцать миль. Каким-то чудом ему удалось дотянуть до него. Позже он думал, что лишь присутствие рядом Чарли, ее надежда на него помогли ему удержаться на дороге. Точно так же, как мысль, что он нужен Чарли, помогла ему пройти все последующие испытания. Он нужен Чарли Макги, родителям которой когда-то понадобились две сотни долларов.

Рядом с съездом в Хаммерсмите находился мотель «Бест вестерн». Энди удалось получить в нем номер. Он сказал, что ему нужна комната, не выходящая окнами на автостраду, и назвался вымышленным именем.

— Они будут охотиться за нами, Чарли, — сказал он, — а мне нужно поспать. Но только дотемна, больше времени у нас нет… совсем нет. Разбуди меня, как только стемнеет.

Она что-то сказала, но он уже валился с ног. Все вокруг него слилось в одну серую точку, а затем и точка эта исчезла, все кануло во тьму, куда не проникала даже боль. Боли не было, не было и снов. Жарким августовским вечером в семь пятнадцать, когда Чарли разбудила его, в комнате было душно, его одежда стала влажной от пота. Чарли пыталась включить кондиционер, но не знала, как это сделать.

— Все в порядке, — сказал он, быстро опустил ноги на пол и приложил руки к вискам, сжимая голову, чтобы она не раскололась.

— Ну как, папочка, сейчас тебе лучше? — спросила Чарли с тревогой в голосе.

— Немножко, — ответил он. Ему действительно стало лучше… но только чуть-чуть. — Скоро где-нибудь остановимся и перекусим. Это мне поможет.

— А куда мы едем?

Он помотал головой. У него оставались только те деньги, которые он взял с собой, уезжая утром из дома, — около семнадцати долларов. Были еще кредитные карточки «Мастер чардж» и «Виза», но за место в мотеле он предпочел заплатить двумя двадцатидолларовыми купюрами из дальнего кармашка бумажника (мои деньги на черный день, говорил он иногда про них Вики, говорил он это шутя, но какой зловещей правдой обернулась эта шутка). Использовать карточки значило бы выставить плакат: «К БЕГЛОМУ ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КОЛЛЕДЖА И ЕГО ДОЧЕРИ-СЮДА».

За семнадцать долларов можно будет поесть котлет и полностью заправить бензобак. После этого они окажутся на мели.

— Не знаю, Чарли, — ответил Энди. — Куда-нибудь.

— А когда мы маму заберем?

Энди взглянул на нее. Головная боль опять усилилась. Он вспомнил о пятнах крови на полу и на иллюминаторе стиральной машины. Он вспомнил запах политуры «Пледж».

— Чарли… — Больше он ничего не мог сказать, да и не надо было ничего говорить.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Поднесла руку к дрожащим губам.

— Ой, нет, папочка… пожалуйста, скажи, что нет.

— Чарли…

— Ну скажи, что нет! — закричала она.

— Чарли, те люди, которые…

— Ну скажи, что с ней все в порядке, все в порядке, все в порядке.

А в комнате, в комнате было жарко, душно, вентиляция не работала — духота стояла невыносимая, голова болела, пот струйками стекал по лицу, но теперь это был уже не холодный пот, а горячий, как масло, горячий…

— Нет, — повторяла Чарли, мотая головой, — нет, нет, нет, нет, нет. — Косички прыгали из стороны в сторону, и у Энди возникло нелепое и неуместное воспоминание, как они с Викой впервые взяли Чарли в парк, покататься на карусели… Дело было не в кондиционере.

— Чарли! — крикнул он. — Чарли, ванная! Вода! Она закричала и оглянулась на открытую дверь ванной. Там что-то внезапно вспыхнуло, как будто перегорела лампочка. Лейка душа сорвалась со стены и с грохотом упала в ванну. Несколько голубых кафельных плиток разбились на мелкие кусочки.

Он с трудом удержал рыдающую Чарли, чтобы она не упала.

— Папочка, прости, прости…

— Не волнуйся, — сказал он с дрожью в голосе и обнял ее. Прозрачный дымок поднимался от расплавленного крана. Все глянцевые поверхности мгновенно потрескались. Ванная комната имела такой вид, будто ее целиком протащили через печь для обжига кирпича. Полотенца дымились.

— Не волнуйся, — говорил он, держа ее на руках и покачивая. — Чарли, не волнуйся, все будет хорошо, все устроится, обещаю.

— Хочу к маме, — всхлипывала Чарли.

Энди кивнул. Он тоже хотел к Вики. Он прижал Чарли к себе и почувствовал запах озона, каленого фарфора, тлеющих полотенец мотеля «Бест вестерн». Чарли чуть не сожгла их обоих.

— Все будет нормально, — сказал Энди, покачивая Чарли. Он не особенно сам тому верил, но это звучало как своего рода литания; как заунывное чтение псалтыря; это был голос взрослого, склонившегося над темным колодцем десятилетий и подбадривающего испуганного ребенка на его дне; это были слова, которые родители говорят, когда у детей что-то не ладится; это был слабый свет ночника, который не мог прогнать чудище из шкафа, но всетаки удерживал его на каком-то расстоянии; это был бессильный голос, но он должен был звучать.

— Все будет нормально, — говорил он ей, не особенно сам тому веря и зная, как знает в глубине души всякий взрослый, что в действительности-то ничего никогда не бывает до конца нормально. — Все будет нормально.

Энди плакал. Он не мог сдержаться. Слезы лились потоком, и он изо всех сил прижимал к себе дочку. — Чарли, клянусь, все как-нибудь образуется.

Зима в Ташморе как будто оправдала призрачную надежду, за которую он с отчаяния ухватился тогда, в мотеле «Грезы».