Тяжелая корона (ЛП) - Ларк Софи. Страница 18

— Я говорю от имени Галло, — говорю я. — Не Гриффины. Но я верю, что они сказали бы то же самое. Мир выгоден всем нам.

— Интересно, приносит ли это пользу всем нам в равной степени? — Спрашивает Алексей своим низким голосом.

— Давай, отец, — говорит Адриан. — Себастьян здесь не для бизнеса. Он здесь, чтобы получить то, за что заплатил.

Тон Адриана легкий. Тем не менее, я также хочу прояснить этот момент.

— Я поставил на свидание с Еленой, — говорю я. — Только свидание. Я намерен относиться к ней с уважением.

— Конечно, — говорит Алексей. — Я знаю честь итальянцев.

Я не могу сказать, саркастичен он или нет.

Я чувствую напряжение и неловкость, как будто мне приходится отслеживать каждое движение Алексея. Это напоминает мне охрану соперника на корте, ты должен быть его тенью, двигаться и смещаться в тандеме с ним, подстерегая момент, когда они попытаются обманом заставить тебя споткнуться в неправильном направлении, или когда они будут гнать изо всех сил, чтобы протолкнуться мимо тебя.

Я не знаю точно, что задумал Алексей. Но я чувствую, что мы противники.

— Родион! — Алексей резко зовет солдата, который открыл мне дверь. — Позови Елену.

Елена спускается по лестнице так быстро, что я думаю, она, должно быть, ждала наверху. Она одета в шорты с высокой талией и симпатичный топ в цветочек, завязывающийся спереди. Я хочу сделать ей комплимент, но чувствую себя неловко, когда рядом стоят ее отец и брат.

— Пойдем, — говорит она, даже не глядя на меня.

— Приятно познакомиться, — снова говорю я Адриану и Алексею, на этот раз по-английски.

Елена провожает меня до моей машины. Кажется, она удивлена, увидев, что я езжу на потрепанном F150.

— Что это? — спрашивает она.

— Грузовик, — отвечаю я, открывая для нее дверь. Мой грузовик поднят, поэтому я подаю ей руку, чтобы помочь забраться внутрь, хотя для Елены это не так необходимо, как для более миниатюрных девушек.

— Я думала, мафиози ездят на BMW и кадиллаках, — говорит она.

— Я не очень хорошо влезаю в седан, — говорю я, обходя машину со стороны водителя. — И, честно говоря, ты бы тоже.

Уголки ее полных губ чуть приподнимаются.

— Этот грузовик выглядит старым, — говорит она.

— Он старый.

— Тебе не нравится привлекать внимание?

— Смотря для чего.

Она приподнимает бровь, ожидая, что я продолжу.

Я завожу двигатель, говоря:

— Например… я бы не возражал, чтобы каждый мужчина, которого я встречаю, пялился на девушку, идущую под руку со мной.

Ее улыбка чуть шире, показывая ямочку на правой стороне губ.

— Ты бы не ревновал? Большинство мужчин ненавидят, когда кто-то смотрит на их женщину.

— С такой великолепной девушкой, как ты, я вряд ли мог их винить.

Елена разглядывает меня, поджав губы.

— Ты очень свободен в комплиментах.

— Комплименты от природы бесплатны.

— Русский мужчина указал бы на мои недостатки, чтобы я была скромной.

— Я не уверен, как ему это удалось бы.

— Заставляешь меня смириться?

— Нет, — говорю я. — Не нахожу в тебе изъян.

Теперь Елена усмехается и качает головой.

— Я не доверяю твоей лести.

Я пожимаю плечами.

— Я просто честен. Это то, что мне понравилось в тебе, как только мы встретились. Ты сказала то, что думала. Никакого дерьма.

Тень падает на ее глаза, превращая их из фиолетовых в темно-синие.

— Если бы только это было правдой, — говорит она.

Я думаю, она говорит о своем отце, который оставляет нас по мере того, как мы едем, но недостаточно быстро.

— Я думаю, в этом доме ты не всегда можешь говорить то, что думаешь, — говорю я.

— Нет, если ты хочешь сохранить все свои пальцы, — говорит Елена.

Я бросаю на нее взгляд, задаваясь вопросом, шутит ли она. Он бы на самом деле не причинил ей вреда, не так ли? Она его единственная дочь…

— А как насчет твоего брата? — я спрашиваю.

Напряжение исчезает с ее лица, когда мы переключаемся на эту тему. Елена впервые улыбается по-настоящему, показывая прекрасные белые зубы между этими мягкими губами.

— Адриан — мой лучший друг, — просто говорит она. — Мы близнецы.

Я не знаю других близнецов. В моей голове возникает дюжина вопросов, большинство из которых глупые, и которые Елене, вероятно, задавали уже сотню раз.

Я довольствуюсь вопросом: — Отличается ли это от обычных братьев и сестер? Я знаю, все так думают, но я предполагаю, что на самом деле вы не можете читать мысли друг друга…

Елена тихо смеется.

— Ну, я не знаю наверняка, потому что у меня нет других братьев и сестер. Но да, я думаю, что это другое. Мы понимаем друг друга. Я знаю, о чем он думает или чувствует. Не потому, что я могу читать его мысли, только потому, что он мне так близок.

Я могу это понять. Я чертовски хорошо знаю Данте, Неро и Аиду. Но моя связь разделена между четырьмя. Елена сосредоточена на одном человеке.

— А как насчет твоей матери? — я спрашиваю.

— Она мертва, — говорит Елена тоном, запрещающим дальнейшие расспросы.

— У меня тоже.

— Она умерла? — она поворачивается ко мне лицом, ее голос смягчается.

— Да. Когда мне было восемь. Она была пианисткой. Ты играешь на пианино, не так ли?

Я вспоминаю биографию Елены с аукциона свиданий.

— Да, — тихо говорит Елена, переплетая руки на коленях. У нее длинные, тонкие пальцы красивой формы. Меня не удивляет, что она музыкант. — Я уверена, что я не так хороша, как была твоя мать. Я никогда не играла профессионально.

— Ты хотела бы?

Она поджимает губы, все еще глядя на свои руки.

— Может быть, — говорит она.

— Я бы хотел послушать, как ты играешь.

Она сжимает руки в кулаки и качает головой.

— Я давно не практиковалась, — говорит она.

Я везу нас на Гранд-авеню, где уличная ярмарка в самом разгаре. Это летний фестиваль еды, который проводится каждый год в первую неделю июня. Задолго до того, как мы прибываем, мы чувствуем дразнящие ароматы шипящего мяса и свежеиспеченной выпечки, а также слышим какофонию музыки, смеха и скороговорки уличных артистов.

Елена оживляется при виде всего этого колорита и суеты.

— Сегодня праздник? — спрашивает она.

— Нет, — говорю я. — Летом здесь проходят всевозможные уличные ярмарки. Этот мой любимый.

Мне приходится парковать машину в нескольких кварталах, поскольку улица перегорожена. Елена, похоже, не возражает против прогулки, она спешит вперед, стремясь погрузиться в толпу людей.

Уличные музыканты выступают по обе стороны улицы: фокусы, акробатика, глотание шпаги и фарсовые комедийные шоу. Елена, кажется, особенно заинтригована двумя девушками, которые изгибаются и балансируют в замысловатых позах, уложенные друг на друга.

— Они сильные, — одобрительно говорит она.

— Ты думаешь, что смогла бы это сделать? — я спрашиваю ее.

Она размышляет.

— Не без большой практики.

— Ты голодна? — я спрашиваю ее.

— Да, — она кивает.

Если она не была раньше, то станет, как только почувствует соблазнительный аромат грузовиков с едой, выстроившихся почти в миле вниз по Гранд-авеню. Я пытаюсь объяснить различные предложения, которые она раньше не видела, включая пироги в форме воронки, тако навахо, роллы с лобстерами, уличную кукурузу, сэндвичи с тушеной свининой, винные слякоти и пироги с вупи.

В конце концов, я покупаю дюжину разных вещей, чтобы мы могли попробовать, хотя Елена морщит нос при виде некоторых из них.

— Давай, — поддразниваю я ее. — Я знаю, что в России ты ела вещи и пострашнее этого.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она. — Наша еда совершенно нормальная. Не все жареные и нанизанные на палочку!

— Если ты можешь есть рыбную икру и селедку, тебе, черт возьми, намного больше понравится чизкейк во фритюре, — говорю я ей.

— Я не люблю селедку, — признается Елена.

Она откусывает по крайней мере по одному кусочку от всего, даже от попперсов с халапеньо, завернутых в бекон, на которые она смотрела с особым подозрением.