Девушка индиго - Бойд Наташа. Страница 54

В порту все говорили о бушующем в отдалении шторме, который, возможно, движется в нашу сторону. Неспокойное серое море сливалось на горизонте с аспидным небом. Мы укутались в шерстяные вещи и меха, спасаясь от ветра.

Все шесть миль путешествия в лодке маменька цеплялась за мою руку, а я старалась сохранить содержимое желудка на месте, для чего изо всех сил всматривалась вдаль поверх взбухающих волн. Но ничто не могло омрачить моей радости. Я даже повязала волосы желтой лентой, присланной в подарок отцом – наглядный символ моего ликования. Знаю, в такой угрюмый пасмурный день она была совсем неуместна.

Тем утром я проснулась с четким и неведомым ранее ощущением, что у меня есть цель. Если я ее достигну, это будет успех не только мой и семьи Лукас. Это будет нечто большее.

Как там сказал Плутарх? Золото легко создает империи, но не империи – золото.

Индиго будет моим золотом и серебром. Созданная им империя превзойдет отдельно взятое семейство Лукас. Возможно, империя – это вся Южная Каролина.

Если Кромвель не ошибся в расчетах, плитки красителя должны ждать меня дома по возвращении. И хотя возвращались мы раньше, чем ожидалось, я еще надеялась, что все будет сделано, как обещано. Солнце не показывалось из-за туч несколько дней, однако можно было ожидать, что краситель уже полностью высох.

Как только плитки будут готовы и шторм пройдет вдоль побережья, я сразу отправлю Того с образцом в Чарльз-Таун. И несколько плиток пошлю отцу! Счастливое нетерпение весело бурлило у меня в груди, как пузырьки в воде.

Я все сделала вовремя. Небеса смилостивились надо мной и послали мне Бена, мы собрали урожай индигоферы, до того как все окончательно разладилось в финансовом мире вокруг нас. Оставалось лишь вознести благодарственную молитву.

– Что на тебя нашло? – проворчала маменька, и я поймала себя на том, что улыбаюсь, подставляя лицо ветру.

От мыслей о процветании нашей семьи и о том, как отец будет мною гордиться, кругом шла голова. Мало того – мой успех принесет огромное благо всей колонии. И мистер Пинкни будет весьма впечатлен, узнав, насколько я преуспела в своем начинании.

– Так в чем же дело? – не отставала маменька. – Я думала, после того как вчера вечером ты не сделала ни малейшего усилия, чтобы очаровать какого-нибудь холостяка, тебе сегодня будет хоть немножко стыдно.

– Никто не проявил ко мне интереса, мама, – отозвалась я; неизменная тема замужества мне изрядно надоела.

– Если уж эта замухрышка Мэри Шардон сумела обзавестись мужем, пусть он уже и преставился, ты-то могла бы хоть попытаться.

– Маменька! – ужаснулась я. – Мы каждый вторник ездим к Мэри и ее родителям, пользуемся их гостеприимством, а вы так о ней говорите? Она, между прочим, моя подруга!

– Я говорю чистую правду. Посмотреть на нее да послушать… Серая мышь во всех отношениях. Право слово, Элиза, для нас с твоим отцом сущее оскорбление то, как ты себя ведешь.

– И как же я себя веду?

– Якшаешься с рабами, обращаешься с ними как с ровней. О тебе уже судачат повсюду, знаешь ли. Прошлым вечером я всякого наслушалась. Люди шептались у нас за спиной. Ты могла бы блистать на балу, но все испортила своим поведением.

У меня защипало глаза – слезы навернулись от обиды.

– Почему вы не хотите гордиться мной и тем, что я делаю для нашей семьи? Я не знаю, как можно вести себя иначе. Я не могу притворяться глупышкой из светского общества ради собственной выгоды. Да у меня это и не получится. – Голос мой задрожал. – Почему вы не можете просто любить меня за то, что я ваша дочь, такая, какая есть, мама?

Я знала, что ее представления о моем благе расходятся с моими собственными, я была с ней категорически не согласна, но это не мешало мне чувствовать себя ребенком, отвергнутым матерью.

– Папенька все понимает. Он меня любит.

Мать тяжело вздохнула:

– Любовь тут ни при чем, Элиза. Дело в другом.

– Мне жаль, что вы считаете мой интерес к земледелию и мою решимость помочь нашей семье проклятием, а стремление быть порядочным человеком – недостойным поведением. Я не стану меняться ради вас, маменька, или ради других. Но когда мы вернемся домой и вы увидите нашу первую партию индиго, вы все поймете. Отец будет мною гордиться. Не нужен мне никакой муж!

– Элиза, милая, ты умная девочка. Слишком умная на свою беду, я бы сказала. Ты живешь в воображаемом мире. Делай что должно для своего отца, старайся ради нашей семьи. Но если у тебя не будет мужа… – Она сделала паузу и смерила меня многозначительным взглядом. – У тебя не будет ничего.

– Это не правда! Я…

– Это правда. Что ты себе намечтала? Что ты так хорошо будешь управлять делами на плантациях отца и в результате он передаст свои владения тебе? – Она рассмеялась. – Помимо прочего, эти земли в долгах до последнего дюйма.

У меня в голове вдруг сделалось пусто. Я ненавидела споры с матерью. И чем дольше такие споры продолжались, тем беспомощнее и бесполезнее казалась я самой себе.

– Это неважно, – выговорила я. – В следующем году благодаря индиго мы сможем избавиться от долгов…

– Твое распроклятое индиго нас не спасет! – взвизгнула мать, брызнув слюной.

Я вздрогнула.

– И никто не позволит тебе владеть землей, Элиза, потому что ты женщина!

Ошеломленная этой внезапной вспышкой ярости, я не знала, что сказать.

Мать смотрела на меня злыми глазами. Радужка у нее была того же цвета, что у меня, но белки казались чуть желтоватыми.

– Никто никогда не позволит тебе владеть землей. Никогда.

Я сглотнула.

– Понимаю, маменька. Но я…

– Правда? Ты понимаешь это, Элиза? Если тебе нужна земля, придется выйти замуж за того, у кого она есть. И ты сразу перестанешь быть посмешищем.

– Отец верит в меня. Он сам прислал к нам консультанта, мастера индиго! Разве он сделал бы это, если бы не верил в успех нашего предприятия?

– Он пошел у тебя на поводу, поскольку чувствует свою вину за то, что заставил тебя поверить, будто ты можешь стать тем, чем не являешься.

Я помотала головой. Папенька не мог совершить такую глупость! Он умеет признавать свои ошибки. Если бы он считал, что я не справляюсь, непременно написал бы мне об этом в открытую.

Мать грустно улыбнулась:

– Это правда. К моему сожалению.

– Вы меня обманываете. Отец всегда позволял мне работать на его земле. Я нужна ему. И Джорджу понадобятся мои советы. Особенно по поводу индиго. А если я преуспею, то, возможно, смогу сама выбрать себе мужа, – добавила я под конец, чтобы потрафить ее неутолимому желанию выдать меня замуж.

Маменька опять рассмеялась и покачала головой:

– Не будет у тебя никакой земли, на которой можно «работать», и задолго до того, как ты наконец поймешь, что тебе действительно нужен муж. Впрочем, это уже не имеет значения. Мы возвращаемся на острова.

– Вовсе нет. Откуда у вас эта идея? Помимо прочего, там сейчас опасно из-за нападений испанцев.

– Опаснее, чем здесь, учитывая постоянную угрозу восстания рабов? А испанцы нам повсюду угрожают – и там, и тут. Зато на Анигуа мы, по крайней мере, будем под защитой твоего отца.

– Он не согласится на наш переезд. – Я глубоко вдохнула холодный сырой воздух, надеясь, что это меня взбодрит.

– Согласится, когда узнает, что у тебя ничего не получилось и нам придется заложить последнюю плантацию – Гарден-Хилл. Иначе что мы тогда будем делать? – Мать удовлетворенно улыбнулась, как будто считала, что выиграла спор.

Я ничего не ответила. У меня все получится. Уже почти получилось. Гарден-Хилл вне опасности. Последний урожай риса на подходе, и он даст нам возможность продержаться до следующего года.

Когда мы уже подплывали к причалу Уаппу, я увидела, что Того и Квош беспокойно расхаживают по берегу туда-обратно в ожидании нас. Должно быть, Лиль-Гуллу выставили дозорным, он заметил нашу лодку издалека и предупредил их.