Яма - Акунин Борис. Страница 46

Но три месяца назад, совершая намаз, Имам уловил краем глаза некое странное сияние, повернул голову и увидел, что Туманное Зеркало более не туманно. Оно светилось на стене, словно в нем отражалось солнце, хотя день был пасмурный.

Хасан подошел и замер. Никогда еще он не видел своего лица таким испуганным и жалким.

Око Шайтана открылось! Вернулось в этот мир! Если оно попадет в руки к кому-то другому, этот человек станет могущественнейшим из смертных, а Хасан ибн Ас-Саббах обратится в ничтожество.

Три тысячи лазутчиков были разосланы по всему исламскому миру, от Магриба до Самарканда, выискивать, высматривать, вынюхивать – не мелькнет ли где-нибудь Розовый Камень.

И вот Джафар пришел и сказал:

– Око Шайтана видели в Аль-Кудсе.

Аль-Кудс, который неверные кяфиры называют Иерусалимом, а кривоверные яхуды Ерушалаимом, находился в 400 фарсангах от Аламута. Пешему это два месяца пути, конному – три недели. Но Хасан послал почтового сокола, который за день долетел до Багдада, а еще через день второй сокол влетел в окно лавки близ Иродовых ворот и сел на плечо Шарафу аль-Хатибу, иерусалимскому рафику Братства Горы.

Прочитав послание, написанное на шелковой ленточке секретными письменами, Шараф благоговейно поцеловал легкую ткань, которой касалась рука Имама, и стал думать, как выполнить задание.

Как и все остальные шестьдесят рафиков Братства, Шараф все последние месяцы искал священную реликвию. Это его люди вышли на след Камня и отправили донесение главе лазутчиков, так что аль-Хатиб уже знал всё, что следовало знать.

Несколько месяцев назад рыцарь Тео фон Дорн, маленький военачальник, командовавший отрядом крестоносных лучников, копал со своими людьми колодец неподалеку от городских стен и нашел круглый камешек размером с небольшую сливу, излучавший золотисто-розовое сияние. Кяфир – человек обстоятельный. Он стал ходить по ювелирам и купцам, пытаясь понять цену своей находки, боялся продешевить. Сириец Массум, знаток драгоценностей, определил, что это алмаз, и предложил тысячу золотых, но Дорн не дурак и стал расспрашивать дальше. Теперь генуэзский торговый дом Кьямпи дает уже десять тысяч, но рыцарь по-прежнему думает.

В своем донесении Шараф предложил заплатить пятнадцать или двадцать тысяч. Похитить камень, конечно, легко, но это противоречило бы кодексу Братства. Злые методы позволительны лишь против злодеев и преступников, а немецкий франк (или франкский немец, один дьявол их, неверных, разберет) ничего плохого не сделал – наоборот, вернул миру великое сокровище.

Но приказ, записанный на шелковой ленте, предписывал изъять алмаз силой и с елико возможно большим коварством, ибо Оком Шайтана можно завладеть лишь шайтанскими способами, иначе оно не дастся в руки.

Об этом Шараф аль-Хатиб и размышлял. По части коварства он был великий мастер. Как лучше порадовать Шайтана, чтобы не чинил препятствий?

Мессир Аршамбо де Сент-Эньян стоял на коленях, благоговейно сложив руки. Его очи были полны слез, губы беззвучно шептали молитву. Хозяин дома, ошарашенный визитом столь значительной персоны, переминался с ноги на ногу, поскребывал пятерней волчью щетину на подбородке. Рыцарь фон Дорн вообще напоминал матерого волка: ходил на кривоватых ногах мягко, желтоватые глаза смотрели настороженно и немигающе, движения были скупы и обманчиво неспешны.

Великого воина Дорн видел вблизи впервые. Сент-Эньян, самый доблестный витязь крестоносного войска, покрывший себя вечной славой при взятии священного города, явился в глинобитный сарай, где Тео жил со своими лучниками, без предупреждения и с изысканной учтивостью попросил показать камень, о котором столько говорят.

Дорн вынул из мешочка, висевшего на груди, под рубахой, замотанный в три слоя замши кругляш. Укутывать камень было необходимо. Очень уж он был холодный, прямо кусок льда.

– Это оно, оно! – прошептал Сент-Эньян. Тогда-то он и пал на колени, залился слезами.

Дорн не торопил большого человека, он был терпелив.

Лишь когда Аршамбо поднялся, хозяин переспросил:

– «Оно»?

– Райское яблоко, – сияя счастливой улыбкой, ответил гость. – То самое, сорванное с Древа Познания происками Сатаны. Ты величайший муж всех времен, Тео. Ты вернул пропажу. Теперь всё в мире наладится! Добро одержит победу над Злом, и на земле воцарится Царство Божие. Мне было знамение. Явился архангел и повелел идти в поход к Гробу Господню, ибо там, у возрожденного Храма, воссияет свет. Ныне можно приступать к великому делу.

– Какому делу? – насупил брови Тео. Он был человек приземленный, высоких слов не любил и им не доверял.

– Мы с тобой восстановим Храм Господень и украсим его алтарь Райским Яблоком! Мы соберем благородных соратников и создадим рыцарский орден, Орден Храмовников! Мечом и крестом – и более крестом, чем мечом – мы понесем во все земли Христову Правду, а Райское Яблоко сделает нас непобедимыми! Мы с тобой обретем величие и вечную славу!

Дорн хмыкнул.

– Не хочу я ни величия, ни славы. Я хочу построить хороший дом, который станет моей крепостью, завести семью, прожить жизнь в довольстве и счастье, а потом улечься под пол церкви, как подобает уважаемому человеку. Купи у меня алмаз, и делай с ним что захочешь. А я вернусь на родину, построю собственный замок и женюсь.

Аршамбо несказанно удивился. Долго смотрел на собеседника, качал головой.

– Воистину неисповедимы пути Господни. Почему Он выбрал своим инструментом тебя, тусклый человек?

– Сам ты тусклый, – огрызнулся Тео, кладя руку на эфес. Он ни перед кем не пасовал, пусть даже перед таким грозным воином.

– Проще всего было бы убить тебя и забрать камень, – задумчиво молвил Сент-Эньян.

– Посмотрим, кто кого убьет!

Тео обнажил меч, приготовился к схватке.

– …Но Райское Яблоко нельзя добывать через грех, – продолжил благородный витязь. – Хорошо, сударь. Герцог Годфруа наградил меня за штурм ста штуками индийского шелка. Я собирался пожертвовать драгоценную ткань на нужды будущего ордена, но готов отдать шелк тебе. Ты продашь его в Германии за двадцать тысяч монет, этого хватит на хороший замок. Если же алчность не позволит тебе удовлетвориться этой платой, я вызову тебя на Божий поединок, честь по чести, и зарублю. Это будет грех простительный.

С этими словами Аршамбо ушел, еще раз поклонившись камню, но не его хозяину.

Тео вздохнул с облегчением. Он знал, что, если бы дело дошло до схватки, ему бы нипочем не совладать с таким рубакой.

Угрозы поединка Дорн, однако, не испугался. Подумал, что скажет генуэзцам про шелк, и те предложат больше.

Рыцарь выпил вина и запел швабскую песню. Он тосковал по своей зеленой родине.

Скоро в ворота опять постучали. Лучник доложил, что пришел старик, прикатил тачку, в которой сидит очень красивая девушка.

Дорну стало любопытно. Он вышел во двор. Девушка действительно была красивая, похожая на мраморную статую, только очень худая и бледная. Бедно одетый, сгорбленный старик всхлипнул и заговорил на ломаном греческом, языке всего восточного Средиземноморья. За время похода через византийские земли худо-бедно научился этому квохтающему наречию и Дорн.

– О, милосердный господин! Добрые люди рассказали, что ты владеешь волшебным камнем, способным исцелять болезни. Вот моя дочь Мириам, ей всего семнадцать лет, но ее источил недуг, она скоро умрет. Позволь ей коснуться камня! Вдруг он ее вылечит. Я потратил все свои сбережения на лекарей, у меня осталась только вот эта серебряная цепочка, память о покойной жене. Я знаю, стоимость цепочки невелика, но больше у меня ничего нет. Возьми и позволь моей Мириам коснуться чудесного камня!

Девушка ничего не говорила, просто смотрела на рыцаря огромными прекрасными глазами.