Пятнадцать псов - Андре Алексис. Страница 18

– Имя Бенджи, – ответил бигль, впервые в жизни назвав свое тайное имя.

Несмотря на сомнения насчет того, стоило ли сообщать что-то настолько личное, как свое тайное имя – а тайным оно было потому, что другие псы не могли произнести его, – голос Бенджи прозвучал чисто, высоко и дрогнул лишь самую малость.

– Вот это другое дело! – воскликнул Мигель. – Она научила тебя еще каким-нибудь трюкам? Перевернись, Бенджи. Перевернись, малыш.

Странно, конечно, когда тебя просят «перевернуться» после того, как ты попросил воды человеческим языком, но все эти команды – «перевернись», «встань на задние лапы», «умри», «попроси», «тише», «голос» – были тем, что удавалось ему лучше всего. Они не требовали от него никаких усилий. Он выдержал еще пару секунд зрительного контакта с Мигелем, а потом перевернулся.

Поскольку Мигель не верил, что пес действительно может говорить, подчинение командам он нашел более впечатляющим и забавным, чем просьбу налить воды. Взяв Бенджи на руки, почесывая ему грудку и за ушами, Мигель принес его в комнату Ниры.

– Как тебе это удалось? – спросил он. – Кучу времени, должно быть, заняло.

– Как мне удалось что?

– Как ты научила собаку произносить свое имя?

– Какое имя?

– Да хватит придуряться, а то ты не знаешь! – воскликнул Мигель. – Бенджи великолепен. Он настоящая собака, в отличие от Джима, который целыми днями валяется без дела. Этот может делать всякие трюки. Есть чем гордиться.

– Ты слышал, как он говорит? – спросила Нира. – Я его не учила. Это, должно быть, Джим.

– Ну да, – съязвил Мигель, – ведь Джим-то, конечно, разговаривает.

Мигель даже оскорбился, решив, что жена смеется над ним. Вот что ей стоит рассказать, как ей удалось научить Бенджи произносить свое имя, когда его спрашивали?

– Ладно, – сказал Мигель. – Я сам чему-нибудь его научу.

Чем он и занялся на неделе. «Научу его чему-нибудь необычному, – подумал мужчина, – чему-нибудь посложнее имени и нескольких слов». Он решил выучить с псом первые страницы «Ярмарки тщеславия», одного из любимых романов Ниры. От стиля Теккерея у выпускников английских филфаков случались приступы. Хотя теккереевские предложения отличались объемностью и сложностью, —

Одним солнечным июньским утром, когда нынешний век был еще неоперившимся юнцом, к чугунным воротам пансиона молодых девиц под руководством мисс Пинкертон, что на Чизикской аллее, со скоростью четырех миль в час подкатил вместительный экипаж, запряженный парой холеных лошадей в блестящей сбруе, с упитанным кучером в парике и треуголке.

– Мигель обнаружил, что все оказалось на удивление просто.

Как только Бенджи понял, что от него ждали повторения (в правильном порядке) определенных звуков, он их повторил. Убежденный, что бигль был немногим больше, чем хороший (пусть и довольно необычный) попугай, Мигель был доволен собой, гордясь своим прежде дремавшим талантом дрессировщика. Иной раз ему и в самом деле казалось странным, что бигль со все возрастающим изяществом говорит о треуголках, откормленных лошадях и чугунных воротах пансиона мисс Пинкертон. Это ощущение он от себя гнал, представляя выражение лица Ниры в тот момент, когда его собака (которой он быстро начал считать Бенджи) начнет воспроизводить первые страницы «Ярмарки тщеславия».

Однако этот момент так и не наступил.

Атмосфера в доме изменилась. После инцидента с деньгами Нира не то чтобы невзлюбила Бенджи, скорее, стала относиться к нему настороженно. Молчание Мэжнуна ее не напрягало, а вот взгляд Бенджи действовал ей на нервы. Дошло до того, что она не могла работать, если бигль находился с ней в одной комнате. Поэтому ему пришлось проводить большую часть времени или в компании Мэжнуна, или в одиночестве ждать прихода Мигеля.

Мигель стал относиться к Мэжнуну пусть и с шутливым, но явным пренебрежением. И периодически давал понять, что скептически воспринимает заявления Ниры об интеллекте ее питомца. В подтверждение этого он обычно просил Бенджи «перевернуться» или «притвориться мертвым», как будто выполнение этих команд демонстрировало превосходство бигля. Нира, разумеется, ни за что не стала бы так унижать Мэжнуна. Она отказалась просить пуделя, к которому питала глубокое уважение, кататься по ковру, чтобы доказать наличие у него интеллекта, который, по ее мнению, у него несомненно имелся.

Мэжнун, терпевший близость Бенджи и Мигеля, понимал последствия презрительного отношения мужчины, но не понимал самого чувства. Во-первых, он и представить себе не мог, что «интеллект» может придавать статусность. Ему казалось, то, что люди называли «интеллектом» (знание общепринятых названий вещей, выполнение задач, требующих определенной умственной ловкости), уступало тому знанию, которое он помнил из своей прошлой собачьей жизни, жизни до внезапного наличия «мыслей». Когда стало очевидным, что Мигель наделил Бенджи более высоким статусом только потому, что тот «перевернулся» и «притворился мертвым», Мэжнун был поражен.

Нет, больше, чем поражен. Мэжнун понимал подтекст поведения Мигеля, пожалуй, лучше его самого. Было ясно, что Бенджи стремится занять место Ниры, заиметь статус в доме. Мэжнуну была невыносима мысль об этом – и сама по себе, и потому, что пробуждала воспоминания о том, что он пережил. Но все же, что ему было делать? Он предупредил Бенджи. Теперь, вне всякого сомнения, следовало бы загрызть пса насмерть. Но способен ли он на такое? Это означало бы уничтожение части себя, окончательное отречение от прошлой жизни: от стаи, собачьести, рощи.

Бенджи, однако, был доволен тем, что овладел навыками, снискавшими восхищение Мигеля, и отчасти перенял презрительное отношение мужчины к пуделю. Раньше, к примеру, когда Мэжнун учил его человеческому языку, Бенджи произносил слово, которое они разучивали, повторял его, а затем просил перейти к следующему. Теперь, проводя время с Мигелем, он понял, что у Мэжнуна не поставлен акцент, что слова, которые произносил черный пудель, не были с первого раза понятны людям. Так в случае со словом «вечер» Бенджи даже позволил себе поправить произношение Мэжнуна. Он, пусть и уважительно, поправил его так, как будто это он, а не Мэжнун, лучше владел человеческим языком. Выучив наизусть – не понимая при этом смысла – первую страницу «Ярмарки тщеславия», Бенджи начал демонстрировать свое превосходство: клал морду (легонько) на спину Мэжнуна, когда они лежали рядом; опережал его на пути к тарелкам с едой, обнюхивая содержимое миски пуделя прежде, чем начать есть из своей; всякий раз старался пройти вперед. Бенджи даже не осознавал своих действий, – но Мэжнун все подмечал.

Однажды днем, когда Нира выпустила их на задний двор проветриться, Мэжнун напал на мелкого пса. Они стояли посреди двора, когда пудель укусил Бенджи за шею сзади. Он хотел вцепиться биглю в глотку, но в последний момент тот шевельнул головой. Бигль взвизгнул и сразу понял, что совершил ошибку: Мэжнун не был тем псом, за которого он его принимал.

На земле лежал снег. Было мокро и скользко. Снег-то и спас Бенджи жизнь. Мэжнун поскользнулся, пытаясь зажать бигля челюстями, чтобы разбить ему голову о бетонную ступеньку. Когда пудель потерял равновесие, Беджи вырвался на свободу и начал звать Ниру, но Мэжнун быстро схватил его вновь.

Бенджи помнил, что в заборе была щель, в которую (возможно!) он смог бы пролезть. Он бросился к ней. Дырка оказалась слишком узкой – он застрял на полпути, дав возможность Мэжнуну укусить его вновь, теряя еще больше крови. Однако пудель никак не мог правильно схватиться. Напрягая каждую мышцу, Бенджи вырвался и побежал, спасая свою жизнь. Назад он не оглядывался – не было необходимости. Им обоим было ясно, что Мэжнун хотел его смерти.

Рассудок уступил место ярости.

Минут через десять вернулась Нира, проверить, не просятся ли псы обратно. Снег во дворе местами словно вспенился. Там, где псы боролись, виднелись зеленоватые темные проталины. Рядом с Мэжнуном виднелись пятна крови.