По ту сторону тьмы (СИ) - Полански Марика. Страница 14

— Это прошлое, — негромко ответила я и отвернулась к окну. — И вас оно не касается.

Мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда: то ли оттого, что ведьмолов услышал сказанное Душой, то ли от вопроса, который безжалостно ударил по едва затянувшейся ране. Глаза запекло от обиды и гнева. Впрочем, чего ждать от Охотника из Вальданы? Это только в бульварных романах мужчины обладают благородством и чуткостью. В жизни они, наоборот, стараются надавить на самое больное.

— Может, и не касается, но у вас есть кое-что, что может помочь делу, — спокойно проговорил Риваан. — А именно ваша способность переходить в Межмирье.

Ведьмолов нисколько не изменился в лице. Разве что в глубине разноцветных глаз промелькнула тень удовольствия. Вспомнился холодный змеиный взгляд и тихое шипение «Не хочеш-шь, не делай».

— То есть вы собираетесь меня использовать в своих целях и даже не пытаетесь этого скрыть?

Он пожал плечам — мол, собираюсь, а что здесь такого?

— А знаете, что? — разозлилась я. — А идите вы к чёрту! И вы, и ваш дружок Агосто… Хрен редьки не слаще. Остановите экипаж, я выйду.

— Куда вы пойдёте?

— Вас это не касается.

Наагшур откинулся назад и постучал по стенке. Послышалось грубое «Тпрууу!», и экипаж остановился. Дверь услужливо распахнулась. И в этом чувствовалась некая издёвка — еле уловимая, непонятная. С такой столкнёшься и не сможешь толком объяснить, что конкретно оскорбило.

Я вышла на залитую солнцем улицу и направилась в противоположную от экипажа сторону. Щёки полыхали от обиды. Главное, не показывать ни боли, ни растерянности. Иначе вернётся и попытается добить. А к очередному поединку я не готова. Опустошение и подавленность после перехода взяли верх, и теперь хотелось только одного — спрятаться куда-нибудь.

Ноги сами принесли к библиотеке. Огромное светлое здание с белыми колонами тяжело нависало надо мной. Казалось, будто строгий судья смотрит на меня как на букашку, которая по недоразумению забралась на подол судейской мантии.

Я тяжело вздохнула. За всеми событиями я совершенно забыла предупредить дядю Слава. Старик наверняка весь извёлся. А ведь он единственный, пожалуй, кто ко мне относился с сочувствием. Это было по-свински: про́пасть и не оставить даже записки.

Я потянула дверь на себя. Опомниться не успела, как оказалась на земле.

— О Боги! Простите великодушно! Я совершенно вас не заметил! — тараторил бледный худощавый паренёк в синем камзоле банковского служащего. Он тут же бросился понимать меня.

— Ну что вы… что вы… — растерянно прошептала я. — Ничего страшного. Всякое случается…

И вдруг… расплакалась. Нелепая случайность стала последней каплей. Я поспешила спрятаться от растерявшегося парня за тяжёлыми дверьми и опрометью бросилась в такой знакомый закуток дяди Слава.

— Лада! Лада, что с тобой случилось?! — голос библиотекаря звучал тревожно.

Я рухнула в кресло напротив и, по-детски спрятав лицо в колени, разрыдалась в голос. Библиотекарь поспешно вышел из-за стола и направился к своей заветной тумбочке. Послышался звон стакана и плеск воды.

— Выпей, полегчает. Это настойка сербинского пустырника. Поможет быстро прийти в себя…

Тело трясло, как при лёгочной лихорадке. Только чудом удалось не разлить содержимое стакана. Я залпом выпила его, продолжая всхлипывать. За грудиной сдавило так, что стало невозможно дышать. Настойка подействовала быстро. Постепенно клещи, сдавившие грудь, ослабли, дыхание сделалось более спокойным и размеренным.

Я с силой зажмурилась и открыла глаза. Истерика прошла так же резко, как и нахлынула.

— Простите, — прошептала я. — Я не хотела вас напугать.

— Да уж, напугали вы меня знатно, юная барышня, — с мягкой укоризной покачал головой дядя Слав. — Пропали среди ночи. Теперь появились в слезах… Могу ли я хотя бы рассчитывать на объяснение происходящего? Уж будьте так любезны, уважьте старика.

Судорожно вздохнув, я пересказала ему события прошлой ночи и сегодняшнего дня, благоразумно умолчав о том, что узнала о Наагшуре. Пусть ведьмолов катиться к Черногу. Но выбалтывать случайно раскрывшейся тайны я не собиралась.

Дядя Слав слушал меня с вежливым вниманием. По мере рассказа светлое лицо старика становилось всё более серьёзным и мрачным. Морщины на лбу углубились, а взгляд потяжелел.

— Да, вы попали в скверную историю, — задумчиво произнёс он, потирая подбородок пальцами. — В очень-очень скверную историю.

Я согласно кивнула.

— Знаю. И всему виной моя собственная несдержанность, — грустно произнесла я, глядя на него. Библиотекарь откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. — Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня проблемы. Ведь рано или поздно кто-то обязательно появиться. Наагшур или Агосто… Я даже не знаю, кто из них хуже… Я пришла забрать свой медальон, который оставила под подушкой вчера…

— И что вы намерены делать?

— Не знаю. Попытаюсь покинуть город, пока меня не схватили. А там… А там видно будет. Будем живы, не помрём, дядь Слав, — улыбнулась я. Но улыбка получилась вымученной.

— Беда с этой неуёмной барышней, — библиотекарь покачал головой и открыл ящик стола.

Потом склонился над столешницей и принялся что-то быстро писать. Перо скрипело, выводя строчки на бумаге. Но этот скрип зажёг малюсенький огонёк надежды, крохотный, меньше спичечной головки. Одно неосторожное движение, — и он погаснет. Почему-то я этого боялась больше всего. Ведь так страшно — остаться совсем без надежды. Как оказаться на улице в лютый мороз без единой нитки на теле.

— Это адрес моей сестры в Асконии, — библиотекарь протянул мне листок. — И записка. Я попрошу её, чтобы она приютила тебя на пару дней. Здесь деньги, — кошелёк тяжело лёг на столешницу. — Хватит на дорогу и на неделю в какой-нибудь гостинице. Нешикарной, но всё же. Постарайся придумать за это время что можно сделать. Поскольку, если ко мне придут, то я буду вынужден сказать, куда ты направилась. Но у тебя будет хотя бы фора. Беги, Лада. Беги, пока есть возможность. И думать забудь о том, чтобы сдаться! Жизнь прогибается только под смелых.

— Кто торгует чёрными лизиантусами?

Водянистые глаза-плошки расширились до невероятных размеров. Старый каппа почесал затылок перепончатой рукой, стараясь не зацепить блюдце на макушке, и призадумался. В тусклом помещении с неприятным голубоватым светом бледная кожа старого каппы казалась более серой, почти серебристой. Стариковская рубаха свисала до колен, прикрывая холщовые штаны в заплатках, отчего водяной больше походил на бродягу.

— Ваша благородь, уж что-что, а знать не знаю. Ни сном ни духом, — проскрипел тот. — Никак перед девицей собрались прощение просить? Посмертно… Не обессудьте, ваша благородь. Знамо же, что чёрные лизиантусы на кладбище безвинно убиенным несут. Чтобы вину загладить.

Риваан раздражённо цокнул и окинул взглядом комнату. В шкафах подсвечивались различные артефакты, испещрённые рунами давно забытого языка. Со стороны казалось, каппа решил продать непонятную кухонную утварь, собранную в помойных ямах. Пластины, похожие на крупные осколки тарелок, обрывки бус, украшенные перьями и сушёными стеблями растений, обломанные ритуальные ножи с символическими зазубринами и золотые шарики. Но стоило подойти ближе, как кожу начинало неумолимо покалывать от возмущения магических волн. Будто в крапиву попал. Большинство из артефактов считались опасными и запрещёнными законом.

На длинных каменных столах деловито булькала перламутровая жидкость в стеклянных колбах, подогреваемых синим огоньком спиртовок. В белых чашках покоились редкие драгоценные камни. Их отблески играли на стенах всеми цветами радуги.

Местные каппе дали прозвище Барыга. Официально он торговал книгами и даже имел разрешение от самого володаря. Правда, при условии не покидать пределов Южного переулка — трущобы, где обитали те, кто родился с магическими способностями, и разумная нечисть, соблюдающая человеческие законы постоянному бегству. Однако книжный магазин являлся прикрытием. Основной доход каппа имел с продажи запрещённых артефактов.