Пусть верят (СИ) - "Северный Орех". Страница 2
Пребывая в крайней степени раздражения, я неуклюже запрыгал в прихожую. Взяв деревянные костыли, я уже почти открыл дверь, морально готовясь к сочувствующим соседским взглядам, как раздался звонок. Да ну неужели?! Неужели у курьера проснулась совесть, и он принёс мой заказ?
— Вот так бы сразу! А говорили, что… — открывая дверь, завёл я возмущённо-благодарно, но заткнулся на полуслове. Передо мной стоял «турок» с плотно упакованным крафтовым пакетом в руках. По обшарпанной лестничной клетке плыл восхитительный аромат свежей выпечки. Судя по яркому аромату, солировали чесночные пампушки.
— Здравствуйте, Ярослав. Меня зовут Алим, — произнёс он вежливо. — Тётя Таня отобрала вашу посылку у курьера и попросила меня отнести, — продолжил он, не дождавшись от меня реакции.
— Кхм… Да, она и не такое может… Лет двадцать назад могла и уши надрать, — я прочистил горло, изучая своего гостя.
Вблизи сразу стало ясно, что мальчик нуждается. Вся его полинявшая одежда, которая была мало того, что не по размеру, так ещё и не по сезону, буквально кричала об этом. Худощавое телосложение и тени под глазами только подтвердили мои догадки. Но, несмотря на это, «турок» производил впечатление своей необычной внешностью.
Ровная, смуглая кожа и густые тёмные волосы выдавали в нём восточные черты. Широкие брови и длинные чёрные ресницы ярко выделялись на нежном безбородом лице. Но главное — глаза. Карие, влажные, безумно выразительные… Сама собой вспомнилась золотая антилопа из одноимённого мультфильма. И мальчик, который её спас.
Наверное, я и правда слишком долго просидел дома, если обычный чернявенький парень в тусклом свете лампочки Ильича показался мне таким красивым и необычным. По факту стандартная внешность. Противоположность мне — рослому шатену с трёхдневной щетиной.
— Так вы заберёте заказ?
— А? Да-да. Спасибо, — я взял пакет, неуклюже переступив на пятку и, бросив на Алима ещё один изучающий взгляд, закрыл дверь.
Только разобрав продукты, я понял, что тормознул. Наверное, ему нужно было дать денег. Или накормить, ведь наверняка у Алима от запаха свежих чесночных булок желудок от голода подвело.
***
За следующие пару дней я мысленно возвращался к образу Алима несколько раз. Было в нём что-то такое, что меня зацепило. То ли, несмотря на то что он бродяжка, гордо вздёрнутый подбородок, то ли глубокая печаль в выразительных, словно подведённых глазах — не знаю. Мысли текли в фоновом режиме и особо не меняли мой сложившийся уклад жизни. Я понимал, что такую реакцию вызвало появление нового человека. Если подумать, я живых людей, кроме Костика, особо и не видел за последние месяцы.
Снова вспомнить об Алиме мне пришлось через несколько дней, когда по полу в ванной неожиданно разлилась вода. Сначала я подумал, что сломалась стиралка, которая как раз пошла на отжим, но потом понял, что протекают не шланги, а слив. Кое-как я умудрился перекрыть воду, убрать потоп, не намочив гипс, и заглянуть под ванну. Поломка ерундовая, вот только сам я со своей ногой подлезть не смогу.
Конечно, можно было пригласить нормального, квалифицированного сантехника, а не бродяжку. Но я захотел увидеть Алима ещё раз. И дать ему повод заработать.
Пришлось подождать, пока нелепый пуховик замелькает на горизонте. Дождавшись его приближения, я открыл окно и высунулся на мороз. Какая-то шальная снежинка кольнула в глаз.
— Эй! Парень! Алим!
— Здравствуйте, Ярослав. Вы мне? — он остановился и поднял голову.
— Да. Привет. Хочешь подработать?
— Хочу, — моментально откликнулся Алим. — Что нужно делать?
— Сифон в ванной поменять. Сможешь? — я дождался кивка. — Тогда поднимайся.
Объяснив цели и задачи, я отправил его в магазин. Алим вернулся совсем скоро, аккуратно передав мне пакет с новым сифоном, чек и сдачу. Я объяснил, что нужно сделать, а он только сосредоточенно кивал.
Пока «сантехник» на четвереньках корячился в тесной ванной, я поставил чайник и позволил себе немного понаблюдать. Алим работал несуетливо и обстоятельно. Но делал на совесть. Судя по его лицу, ему приносила удовлетворение проделанная работа. Есть такие люди — которые любят и ценят почти всё в этой жизни. Кто-то бы кривился, прикасаясь к элементам старой канализации, покрытым вековой ржавчиной, а Алим только улыбался одними глазами, не спеша ремонтируя слив.
Пользуясь моментом, я рассматривал и самого бродяжку. Несмотря на мои опасения, от него ничем противным не пахло, и никаких насекомых в волосах я не заметил. Не скажу, что у меня есть знакомые среди бомжей, но, думаю, душ они принимают редко и вши у них в порядке вещей.
Поняв, что «турок» не обладает подобными богатствами, я с облегчением выдохнул. Конечно, я заплачу ему за работу. Но ещё хотелось и накормить. Я не сноб, но будем откровенны, сесть за один стол с человеком, в волосах которого ползают насекомые и висят гниды, я бы не смог. А предложить принять душ с дезинфекцией мне казалось слишком грубо. Был ещё вариант дать еды с собой. Как раньше, когда ещё в моём детстве по незащищённым домофонами подъездам ходили цыгане и побирушки, а жильцы давали им еду с собой в какой-нибудь ненужной посуде.
Я понимаю, что в жизни может всякое случится — что сострадание прежде всего, что все мы люди-человеки и прочую правильную муть — и хорошо размышлять об этом, сидя на диване с книжкой в руках, но, я думаю, все мы понимаем разницу между тем, чтобы сунуть нищему сотню или купить продуктов и помыть его в своей ванне, дать свои полотенца, пустить в свой дом.
Хорошо, что Алим не производил такого гнетущего впечатления. Мне вообще не казалось, что он бродяжка. Слишком воспитан и самодостаточен. Вытирает пол так, словно это чрезвычайно почётно. Я бы так не смог.
— Я закончил, — отвлёкшись на свои размышления о границах сострадания, я не заметил, что Алим завершил работу и навёл за собой порядок.
— Да. Спасибо! Возьми, пожалуйста, деньги, — я сунул ему новенькую тысячную купюру. — Ты голодный? Поешь со мной?
Алим посмотрел на меня в упор своими невозможными глазами и медленно кивнул, чуть улыбнувшись. Я пропустил его на кухню, ковыляя следом, и старался не обращать внимания на зачастивший пульс. Как-то само собой вспомнилось, как он стоял на коленях, заглядывая под ванну и оттопыривая свой ладный зад. И оттенок карих глаз что-то напоминал, но я никак не мог понять, что именно.
— Ты любишь солянку? Садись вон туда.
— Я всё люблю. Спасибо вам, Ярослав! — Алим сел на самый краешек стула и, не отрываясь, следил за мной взглядом. Признаюсь, это оказалось неловко. Неужели ему было так же неуютно, когда я наблюдал за его работой? Нужно учесть на будущее.
— На здоровье. И прекрати мне выкать. Я же не старый. Всего тридцать три, — я поставил перед ним парящую тарелку и заметил удивлённое лицо. — Что, ты думал я старше?
— Эм… Немного.
— Да? И на сколько же?
— Тридцать четыре, — Алим опустил голову. Маленькие смуглые ушки залила краска.
— Ну, судя по твоему стеснению, диагноз был никак не меньше сорока, а то сорока пяти? — я беззаботно рассмеялся, хотя эпизод не сказать, что приятный.
— Вы просто очень строгий, — грустно отозвался Алим. — Поджатые губы, опущенные уголки губ, взгляд исподлобья, нахмуренные брови и сцепленные зубы — это всё отражается на мимике и добавляет возраст. Плюс верхнее освещение даёт неправильные тени. Если расположить источники света под другим углом, то вы… ты можешь выглядеть на восемнадцать. И это только свет! — неожиданно выдал запальчивую тираду Алим. Его глаза увлечённо вспыхнули.
— Откуда ты это знаешь?
— Читал где-то, — отмахнулся он и сменил тему. — Солянка наивкуснейшая! Ты сам готовил?
— Да. Было, знаешь ли, время потренироваться, сидя полгода дома, — я вкратце рассказал «турку» свою историю, умолчав о разрыве с партнёром. За солянкой последовали макароны по-флотски и чай. — А ты? Кто ты?
— Хороший вопрос, — улыбнулся Алим и сделал небольшой глоток. — Я Алим Каримов. Жил в одной из мусульманских республик с русскими родителями. Не так давно они умерли. А я остался один. Вот и вся увлекательная история, — в карих глазах залегла глубокая печаль. Алим явно что-то не договаривал, но я залип на его миндалевидные глаза. Несмотря на то, что Алим из русской семьи, он явно имел кавказских родственников.