Подвиг на Курилах - Гритченко Александр Александрович. Страница 14

Сейчас — совсем другое дело.

Петр вылез из саней возле здания райвоенкомата. Он отряхнул с валенок снег, опустил воротник полушубка и вошел в помещение. Возле обитых черной клеенкой дверей стояли мужчины. Вскоре их увела с собой на медицинскую комиссию высокая молодая женщина в стеганой ватной куртке.

Петр несмело постучал в дверь.

— Разрешите?

— Да.

В кабинете сидел военный в наброшенной на плечи шинели. Он повернул голову, внимательно поглядел на Петра.

— Слушаю.

— Я… У меня заявление.

— Давай.

Прочитав заявление Петра, военный откинулся на спинку стула.

— Семнадцать лет, — мягко, будто подбирая слова, чтобы не обидеть юношу, проговорил он. — Рановато тебе на фронт… Ну-ну, не хмурься. Садись. — И подвинул Петру табуретку. — Ведь я тебя помню. В прошлом году на районном совещании передовиков сельского хозяйства выступал ты. Верно? То-то же! Интересно рассказывал о своей бригаде… Запомнилось мне твое выступление. А с военной службой потерпи.

— Как?

— А вот так…

— Отказываете?..

— Надо подождать.

Ильичев нахлобучил на вихрастую голову шапку.

— Ясно. Чего уговаривать… Не малое дитя.

Повернулся. Шагнул к двери.

— Постой! Ты пойми, не имею я права. Молод ты еще. А за отца другие отомстят…

На защиту Родины

Он все-таки добился своего…

Наталья Сергеевна весь день бодрилась, то и дело поправляя цветастый платок. Она хлопотала у плиты, когда в дверях показался Петр. Его высокая статная фигура закрыла весь дверной проем от порога до притолоки. Мать ласково спросила:

— Ну что, сынок?

— Все в порядке, мама, — ответил Петр. — Завтра в путь-дорожку дальнюю…

Провожали Петра Ильичева, Степана Калябина и Алексея Додуха чуть ли не всем колхозом.

Утреннее солнце медленно разгоняло пелену тумана. По синему небу плыли кудрявые облака. У железнодорожной станции товарищи и родные окружили ребят, желая им доброго пути.

Как только раздался паровозный гудок, мать прижалась к Петру.

— Береги себя!

Так хотелось ей сказать сыну заветное слово, такое, чтобы помогло и врага победить, и самому остаться живу-здорову. Но дыхание перехватило, по лицу лишь слезы потекли.

Ильичев вскочил в вагон и, помахав рукой провожающим, сел рядом с Калябиным и Додухом.

На больших станциях они узнавали последние оперативные сводки, добывали газеты. Бежали с ними в свой вагон.

— Слушайте, ребята, сообщение Совинформбюро…

А поезд, запыхавшись от быстрого бега, стремительно катил на восток. За окнами чередовались поля и степи, тайга и горы, реки и озера. Родной Отчизне, казалось, не было конца и края.

На маленькой таежной станции эшелон задержали и перевели на запасный путь. Призывники гадали-рядили, что бы это могло значить.

— Неужели здесь нам служить придется?

— Не может быть!

— Еще как может…

Петр предложил:

— Чем без толку воду лить, давайте к командиру пойдем и спросим.

— Вот ты и сходи, — сказал ему Додух под молчаливое одобрение других. — Не всем же вместе…

Петр легко спрыгнул на землю и зашагал вдоль эшелона к станции. У самого железнодорожного пути стеной стояли стройные кедры. От высокой травы исходил пряный запах мяты.

Какая-то старушка с лукошком уставилась на Петра удивительно ясными глазами.

— Ты откуда, касатик?

— Издалека, бабушка. Скажите-ка, мне вот что: от вас до моря-то далеко?

— Чего-чего? Какое такое море? У нас тут и ручья путного нет!

— А вы что здесь делаете? — вдруг раздался чей-то голос.

Обернулся Петр и увидел капитана, начальника эшелона, который, конечно же, слышал, как о море спрашивали. Краска стыда залила щеки Петра. Но капитан сделал вид, что не заметил этого.

— Вы из какого вагона?

— Из третьего.

— Пойдите, передайте своим товарищам, чтобы готовились в баню.

— Есть!

…Море Петр Ильичев увидел впервые, когда поезд приближался к Владивостоку.

Эшелон шел побережьем. И в нескольких метрах от железнодорожного полотна бились, закипая, на камнях волны. А дальше, за белопенной кружевной чертой прибоя, сиял под солнцем, искристо вспыхивая, бесконечный морской простор…

Прибывших новобранцев погрузили на катер. Они не сводили глаз с боевых кораблей, могучих, красивых. Было что-то непередаваемо величественное и гордое в строгих очертаниях их корпусов и надстроек, в безмолвии застывших артиллерийских башен, торпедных аппаратов и пулеметов.

«Вот это да, — подумал Петр. — Силища-то какая! Пожалуй, вся держава строила такую махину… Тут и инженерам, и рабочим, и конструкторам работы хватало».

Он даже присвистнул в радостном изумлении. Старшина, видимо, понявший, какие чувства овладели им, спросил:

— Что, дивишься?

— Тут есть чему подивиться! Вон они какие…

— Нравятся? А теперь вот сюда взгляни, левее.

Петр, оторопев, рассматривал проходивший мимо корабль. Такой и во сне ему не снился. Гигант!

Сбывалась давняя мечта парня, мечтавшего о море. Он будет матросом!

Первые шаги

В одном отделении с Петром Ильичевым подобрались матросы очень разные по характеру. Украинец Николай Сидоренко, или, как его с первого дня называли, Микола, еще по-мальчишески узкоплечий, весельчак, любитель песен и плясок, не прочь был, чтобы товарищи выполнили за него какую-нибудь работу. Алеша Додух — наоборот, неразговорчивый, медлительный, но очень трудолюбивый; добрейшей души — Степан Калябин.

Прежде всего, что сделал Петр, — это достал свежую газету. Вокруг него сгрудились матросы, и он начал читать вслух. Дикция у него была хорошая, слова он произносил четко, отдельные места из статей, на которые, по его мнению, надо было обратить особое внимание, повторял дважды.

Позднее, когда приводили в порядок оружие, произошел небольшой, но поучительный инцидент.

— Товарищ старшина! — сказал один из матросов. — Винтовку вычистил. Все в порядке!

Старшина одобрительно улыбнулся.

— Так быстро? Как фамилия?

— Сидоренко, товарищ старшина.

Старшина осмотрел его винтовку и нахмурил брови.

— А это что? — Он указал на пыль в уголке паза. — Разве так надо ухаживать за оружием?

Сидоренко опустил голову.

— Вычистить заново, — приказал старшина. — И как следует. Понятно?

Последними заканчивали работу двое: Ильичев и Додух. Они не спешили, действовали сосредоточенно, вдумчиво. Когда Петр обратился к командиру отделения за разрешением смазать винтовку, тот осмотрел его оружие и одобрительно заметил:

— Та-ак! Вычистили хорошо. Смазывайте!

Через несколько минут все было готово — тщательно вычищенные детали покрыты ровным тонким слоем смазки.

Вечером, после занятий, когда Ильичев, Калябин и Додух находились в Ленинской комнате, к ним подошел радостно возбужденный Сидоренко.

— Слышали, хлопцы, новость? — обратился он к ним. — Завтра присягу будем принимать!

— Нам об этой новости еще неделю назад замполит говорил, — усмехнулся Петр.

— Ну, тогда скажи, почему военные присягу принимают? — не сдавался Сидоренко.

Действительно, почему? Вопрос был неожиданным и, как показалось Ильичеву, трудным.

«В самом деле, — задумался он, — почему мы не делаем этого, когда, скажем, закончив учебу, начинаем работать где-то в колхозе, на заводе, фабрике… Ведь присяга существует только в армии и на флоте».

Он увидел лукавую улыбку на лице товарища и понял, что у того уже готов ответ. Тогда попытался сам размышлять вслух.

— Все-таки у военного человека особые обязанности. Почетные и очень ответственные. Мы как бы часовые всего государства. Тут малейший промах даже одного бойца может дорого стоить. Значит, необходима торжественная клятва на верность народу! Я так понимаю…

— Совершенно правильно понимаете, товарищ Ильичев, — неожиданно услышал Петр за своей спиной голос замполита, который подошел, встал рядом. — Это вы хорошо сказали. Присяга — клятва на верность народу.