Подвиг на Курилах - Гритченко Александр Александрович. Страница 4

В этот же день в Генеральном штабе были уточнены силы и средства, которые предстояло отправить с Дальнего Востока на Запад, а когда через несколько дней мы вернулись во Владивосток, то эшелоны там уже формировались.

Моряки Тихоокеанского флота участвовали в битвах под Москвой и в Сталинграде, в героической обороне Севастополя и Ленинграда, в боях за Северный Кавказ и Заполярье. Их можно было встретить на кораблях и в частях Северного, Балтийского, Черноморского флотов, на военных флотилиях». [1]

Но тогда, глубокой осенью 1941 года, слушая вместе с товарищами в кубрике передачи по радио, Вилков ничего этого не знал. Каждое слово передовой «Правды» от 20 октября больно отдавалось в сердце: «Враг угрожает нашей любимой столице. Во чтобы то ни стало остановить продвижение фашистских орд, задержать врага и затем опрокинуть его — вот задача, поставленная сейчас партией и правительством перед частями Красной Армии…»

После этого Николай написал рапорт с просьбой направить его на фронт. Командир корабля прочитал его, хмуро глянул на старшину и сухо произнес:

— Командование само решит, кому где быть надлежит. — Этим нарочито канцелярским оборотом речи он как бы пресекал всякую попытку продолжать разговор об отправке на фронт.

А вечером, после спуска флага, Вилкова вызвал замполит. При ярком свете электрических ламп видно было, как сильно он изменился: осунулся, похудел, исчез веселый блеск глаз. Еще бы, ведь замполит — уроженец Украины, где-то возле Днепропетровска живут его родители — мать, отец, сестры. Туда на лето он еще в мае отправил погостить жену и сынишку…

— Товарищ комиссар, вы от жены письма получаете? — невольно вырвалось у старшины.

— Какие там письма! Пятихатка вот уже третий месяц оккупирована фашистами… — Замполит подавил вздох. — Ладно, старшина, сейчас не об этом разговор. Не у меня одного семья в беду попала. — Он достал из голубой папки рапорт Вилкова. — Вот ты тут в своем рапорте пишешь, что не можешь оставаться в глубоком тылу, когда идет смертельный бой за свободу Родины, и просишь послать тебя в действующую армию. Так?

— Так…

— Выходит, ты у нас один в бой рвешься? Остальные не стремятся защищать свою землю, меньше тебя любят ее…

Вилков хотел возразить, но замполит предостерегающе поднял руку. Его округлое лицо с продольной ямочкой на подбородке, обычно такое добродушное, сейчас было замкнутым.

— Погоди, старшина, не перебивай. Ты уж выслушай меня. Я тебе первому об этом говорю. Известно тебе, что значит оставить у врага детей, жену, родителей? Может, их в живых уже нет…. — В темных комиссаровых глазах Вилков прочел такое страдание, что ему стало не по себе. — А я даже отомстить за них не имею возможности!

У меня приказ… А командир наш? Не меньше нашего с тобой на фронт рвется! У него же родного брата под Одессой убили! А он свое горе в кулак зажал и ни гу-гу. Вот погляди, старшина. — Он наклонился поближе к Николаю и открыл папку, где лежала кипа исписанных разными почерками тетрадных листков. — Знаешь, что это? Рапорты с просьбой отправить на фронт! Но если нас всех отпустят туда, кто здесь границу будет защищать?

На это Вилкову нечего было сказать.

— Понял все-таки, голова садовая, — обрадовался замполит. — Самураи спят и видят как бы нанести нам неожиданный удар в спину, здесь, на востоке. Вот почему не можем мы отправить таких ребят, как ты, с дальневосточных рубежей… Так что будем делать с твоим рапортом?

— Можно, я заберу его? — тихо спросил Николай.

— Бери. И еще тебе скажу: на наш век боев хватит… Навоюешься.

Несколько дней Вилков ходил, как в воду опущенный. Впервые не обрадовало его сообщение о предстоящих соревнованиях шлюпочных команд на первенство базы. Бывало, раньше, услышав о состязаниях, он сразу собирал краснофлотцев своей команды, чтобы готовить шлюпку, сообща наметить порядок тренировок. Теперь же только по-уставному сказал старпому:

— Есть, подготовиться к соревнованиям.

— Вы что, старшина, заболели?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант, я совершенно здоров.

— Почему же такой кислый вид?

— Просто считаю, что в такое тревожное время заниматься шлюпочными гонками — детская забава. Там война идет, льется кровь, а мы здесь…

Старший помощник командира укоризненно покачал головой.

— Не ожидал от вас услышать такие слова! Хождение на шлюпке — один из видов боевой учебы. Что же, по-вашему, на время войны нам прекратить боевую подготовку? Ладно, идите, старшина. Будем считать, что я не слышал ваших рассуждений. Надеюсь, ваша шлюпка придет первой? Смотрите, не подкачайте!

И Вилков не подкачал. Шлюпка под его командой намного опередила своих соперников, что вызвало ликование командира корабля — заядлого шлюпочника. Тот объявил Николаю и его матросам благодарность, а потом весь день сам ходил именинником.

Победа досталась команде Вилкова нелегко. На всей дистанции за ней почти вплотную шла шлюпка с корабля, где прежде служил Николай. Даже был момент, когда она вырвалась вперед. Только мастерство и опыт старшины помогли обойти ее и первым достичь финиша.

В награду за эту победу Осьминкин потребовал у кока дополнительную порцию компота. Под общий смех он заявил, что хотя в команду шлюпки не входил, но как болельщик так переволновался, что похудел на несколько килограммов.

…Между тем вести с фронта приходили тяжелые. Однажды после подъема флага в каюту замполита заглянул командир.

— Чем занимаешься? — спросил он у него.

— Просматриваю свежую почту.

— Ты помнишь, как в политотделе нас знакомили с гитлеровским приказом о параде на Красной площади?

— Что с них взять! Придет время, и наша армия войдет в поверженный Берлин.

Они помолчали. Потом командир неожиданно предложил:

— Хорошо бы провести с моряками беседу о положении на фронте.

— Я тоже об этом думал. Только лучше на этот раз ты сам проведи ее.

— Почему я? — Капитан-лейтенант удивленно поднял брови.

— А разве командир не несет ответственность за моральное состояние личного состава?

После некоторого раздумья тот согласился.

— Пожалуй, ты прав. Эту беседу лучше провести мне… Итак, завтра, после ужина.

Будучи человеком обстоятельным, командир тщательно вычертил на большой географической карте линию советско-германского фронта. Ярко-красная, цвета крови, она тянулась от студеного Баренцева моря, через леса Карелии, зловещей петлей опоясывала Ленинград, круто поворачивала почти вплотную к Москве, уходила на юг, минуя Тулу, и упиралась в районе Севастополя в Черное море. Тяжко было смотреть на нее…

Коротко охарактеризовав положение на различных участках огромного фронта, капитан-лейтенант подробно остановился на трудных, кровопролитных боях под Одессой, Москвой и на Севастопольском направлении.

— Каждый день сводки Совинформбюро сообщают о массовом героизме советских воинов в боях с фашистами. Вот несколько выдержек из сводок.

Четко выговаривая каждое слово, он прочитал: «Все попытки фашистов прорвать линию обороны Одессы разбиваются о непоколебимую стойкость мужественных защитников города. Героически сражаются на подступах к городу моряки Черноморского флота. В одном из боев отряды краснофлотцев при поддержке наших батарей два раза ходили в атаку против пехотной дивизии противника. В ожесточенных схватках отборные части вражеской дивизии были разгромлены».

С нескрываемой болью командир начал рассказывать о тяжких испытаниях, выпавших на долю советского народа в битве с фашизмом.

— Беда людей роднит, — подал реплику кто-то из матросов.

— Не беда, а правое дело роднит, — жестко поправил командир.

Он строго оглядел хмурые лица моряков и продолжал:

— Сейчас все честные люди на земле с тревогой и восхищением следят за судьбой Севастополя. Защитники города продолжают стойко оборонять главную базу Черноморского флота. Вот послушайте, какой подвиг совершили моряки-черноморцы во главе с Николаем Фильченковым. Это же надо на такое решиться: с гранатой броситься под гусеницы фашистских танков!