И аз воздам (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 7

— Экспромт был, Дмитрий Иванович, сейчас всего и не вспомню, сесть с ручкой надо.

— С ручкой?

— Да, что же это такое сегодня! — Про себя выматерился Брехт. Перри ещё лет через тридцать начнёт перья выпускать. Теперь ещё и перьевую ручку придётся изобретать. Хотя, ограбить англичан — это богоугодное дело.

— С пером естественно гусиным. Это у нас поговорка семейная. Перо же в руке держат. Вот ручкой его и называли папан и маман. И мне передалось.

— Хорошо, только не тяните с этим, дорогой Пётр Христианович. Ваш тост про Матушку Государыню по всему Петербургу разошёлся. Божественно. А теперь ещё это «Чудное мгновение». Завидую вам. Редкий дар пиита у вас. А я бьюсь и бьюсь, и понимаю, что ваших высот, граф, мне не достичь. — Обер-прокурор шмыгнул носом, и, так и продолжая шмыгать, потянул Брехта за руку в соседнюю комнату.

— Вот тут и почил в Бозе (уснуть в Боге) Александр Васильевич. А вон, на бюро, в углу, его саквояж с бумагами и в самом бюро в ящиках ещё есть. Только вы уж письма обещайте не читать. Там личное.

— Торжественно клянусь.

— Что ж, распоряжусь кофею вам сюда подать. — Хвостов опять шмыгнул носом и удалился.

Брехт огляделся. Комната была большой и от этого казалась пустой. Стояла у стены оттоманка. Рядом лавка. Широкая, на которых спят. Вдоль противоположной стены с четырьмя окнами на Крюков канал стояло несколько венских стульев между окнами. И в углу рядом с окном стояло это самое бюро. Старенькое, кое-где поцарапано. На одном из ящиков отломана деревянная пимпочка — ручка. Бедненько.

Только Пётр Христианович стал выдвигать ящики, как опять пришёл хозяин с девкой рыжей-конопатой, которая поставила на подоконник поднос серебряный с малюсенькой фарфоровой чашечкой, в которой было кофе. Запах пополз по комнате, забрался Брехту в нос и дал команду отложить архивариусные дела и заняться организмом. Нужно пять таких чашечек и пару пирожков этих божественных с малиной.

— Пётр Христианович, не буду вас больше беспокоить. Съезжу в Синод. Дел за несколько дней должно быть накопилось.

Брехт вчера проходил по Сенатской площади. Здания Сената и Синода ещё нет. Позднее построят. Синод сейчас располагается в здании Двенадцати коллегий, которое находится на Университетской набережной Васильевского острова. Напротив Английской набережной. Блин. А ведь ему нужно было вчера появиться там. Посмотреть на дом, на Галерной, где сейчас поселился новый английский посол барон Аллейн Фицгерберт. Пора засвидетельствовать ему своё почтение.

— Дмитрий Иванович, а можно мне и завтра прийти к вам, вон сколько бумаг. Боюсь, не успею сегодня.

— Да, хоть переселяйтесь. Не стесните и Марфе Васильевне — хозяйке нашей приятно будет. Скрасите разговором скуку хозяйки дома. Опять же Ин… Опять же и мне вечерами будет с кем словом обмолвиться.

— Спасибо дорогой Дмитрий Иванович, так, наверное, и поступлю. Голова трещит Дмитрий Иванович, нельзя попросить диву вашу рыжую принести ещё четыре таких чашки кофею и пирожки эти божественные с малиной.

— С удовольствие. Дак, может вам в столовую подать и жена моя — Аграфена Ивановна скоро завтракать будет.

— Нет, спасибо, Дмитрий Иванович, неизвестно, сколько у меня времени осталось. Завтра последует команда в Москву отбыть и придётся. А хотелось бы с мыслями генералиссимуса нашего ознакомиться о методах борьбы с узурпатором.

Глава 4

Событие девятое

Нет обороны — заклюют и вороны.

Кто незваный лезет к нам, тот получит по зубам.

„Надо крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке“.

Александр Невский

Брехт поседел, стараясь понять хоть один листок из сотен, что оказались в ящиках. Мрак. Суворов писал на французском в основном. При этом грамоте был обучен хреново. Буквы другие вставлял в слова, падежи и склонения путал. А ещё предложения прерывал, где хотел. Тезисы или конспект человека — студиозуса за лектором не поспевающим записывать. Там же, где Александр Васильевич писал по-русски, было в сто раз хуже ещё. Он не знал ни каких правил, почти церковно-славянский текст с беспрерывными предложениями без знаков препинания.

Ещё одной фишкой было у генералиссимуса вставлять русские слова во французский текст и наоборот — французские в русский. Получалось вообще феерически: «пяххоттных вataillonы». Побившись десяток минут и так и не поняв до конца ни одного предложения, Брехт сел к окну, уставился на муху, засохшую между рамами, и стал думу думать, допивая пятую чашечку кофею. Такая замечательная идея, как написать несколько «советов» от генералиссимуса потомкам трещала по швам. Просто же. Вырыть окопы по всей длине Бородинского поля в три эшелона. Или в пять. Натянуть перед ними колючую проволоку и нарыть ямок небольших, для коняжек. Конная атака захлебнётся, и по ней картечью орудийной вдарить и залпами ружей. Пешую атаку тоже остановить картечью и оружейным огнём, а пока она эта вражеская пехота не знающая, как преодолевать заграждение из колючей проволоки, натянутой перед окопами в три, а то и пять рядов, будет эти заграждения преодолевать, заваливая трупами, солдатушки будут стрелять и стрелять почти в упор из-за бруствера в противника. Контрбатарейной борьбы не надо. Ядра французские не плотные ряды полковых колонн будут выкашивать, а просто тратиться вхолостую. Пусть себе летают. Ну, даже если одно и залетит в окоп на излёте, это в тысячи раз меньший урон, чем французская артиллерия нанесла русским полкам при Бородино в реальной истории. И не надо в этом сражении наступать. Пусть наступают французы, им деваться некуда. Наступающая сторона, при вот такой правильной обороне несёт потери в десять раз большие, чем обороняющаяся. По разным данным русских погибло в той битве от тридцати до пятидесяти тысяч. Пусть тридцать. При сражении от чистой обороны можно просто уничтожить полностью армию узурпатора на этом поле. Триста ведь тысяч получится погибших французов. А ночью на деморализованный лагерь противника пустить кавалерию, нет, гусары безоружных французиков, австрияк, прусаков, испанцев и прочую нечесть рубить не будут. Невместо. Честь! Пустить казаков и татар с башкирами, казахов, вновь приобретённых, пригласить. Горские племена. Что захватите, то ваше, и за каждую голову рубль серебром. И никакого Ватерлоо не будет. Ни один не вернётся домой. Не нужно будет мириться с Прусаками и Австрийцами. Вся сохранённая армия сначала полностью уничтожит Пруссию, разорив её. Всё вывезти, всю промышленность, заставить лучшего друга Александра Фридриха-Вильгельма III все здания каменные в стране разобрать, для чего мобилизовать всех немцев на эту нужную работу. А потом обложить контрибуцией такой большой, чтобы лет сто выплачивали, и денег не оставалось ни на развитие промышленности, ни на просто сытное существование. И повод есть замечательный. Пруссия предоставила в распоряжение Наполеона 20-тысячный корпус, участвовавший в русской кампании, хлопотала о территориальных приращениях за счёт России на случай совместной с Наполеоном победы. Но это только полбеды. Есть просто замечательный приказ Фридриха-Вильгельма III. В июне 1812 года прусский король издал эдикт против прусских офицеров-эмигрантов, поступивших на русскую службу. Все их имущество конфисковывалось, они лишались чинов и орденов, готовился заочный процесс, на котором "при усиливающих вину обстоятельствах" им грозила смерть. Если кто-то думает, что это про лейтенантиков каких, то ошибается, это были лучшие генералы в мире того времени. Вот некоторые имена: Гнейзенау и Шарнхорст, Клаузевиц — будущий всемирно известный военный теоретик, Тидеманн, Лютцов. А Блюхера, героя Ватерлоо будущего отправил король в отставку и запер в Бреслау под надзором и чуть голодом не уморил. Углубить нужно этот эдикт. Под приставленным к виску пистолетом Фридрих-Вильгельм должен лишить всех немецких генералов и офицеров гражданства и выделить им деньги для переезда в Россию и покупки там имений на юге. А чтобы те имения было кому обрабатывать, каждому выделить по тысяче душ крепостных. Хотя. Беда с этим. Потерпев поражение в войне с Наполеоном в 1806-1807 годах, Пруссия пошла на просто неадекватные по тем временам меры. Король отменил крепостное право и ввёл всеобщую воинскую повинность. В результате к 1814 году у четырёхмиллионной Пруссии была армия в 250 тысяч человек. А у сорокамиллионной России 500 тысяч, которую полностью кормили и снаряжали англичане. На войну с 1812 года по 1814 год Российская империя истратила 180 миллионов рублей. И ровно столько же подарила ей Великобритания. Плюс вся Англия несколько лет собирала и передавала деньги на восстановление Москвы после пожара. Новую Москву на 90% процентов отстроили на деньги английских купцов, промышленников и фермеров.