Жребий (Жребий Салема) - Кинг Стивен. Страница 104

Марк в изумлении не сводил с него глаз. От топорища по рукам Бена сползало холодное синее пламя, и вот уже стало казаться, что молодой человек трудится в огненном столбе: склоненная набок голова, натянутые от напряжения мышцы шеи, один глаз горит, второй сощурен. Рубашка на спине между напрягшихся крыльев лопаток лопнула, и под кожей перекатывались канаты мышц. Это был человек одержимый, и Марк, не понимая или не имея нужды понимать, увидел, что ничего христианского в этой одержимости нет — она, подобно извергнутым земными недрами голым слиткам железной руды, была проще, не такой чистой. Лишенная всякой законченности, она являла собой Силу, Мощь, то, что вращает главнейшие колеса вселенной. Дверь в подпол Евы Миллер не смогла перед ней устоять. Топор замелькал так, что слепило глаза: он превратился в рябь, в арку, в радугу, соединившую плечо Бена с разбитой древесиной последней двери. Бен нанес последний удар, отшвырнул топор и поднес к глазам нестерпимо ярко сияющие руки. Он протянул их Марку, и мальчик вздрогнул.

— Я люблю тебя, — сказал Бен. Их руки соединились в пожатии.

Подпол оказался небольшим, похожим на камеру и пустым, если не считать нескольких пыльных бутылок, каких-то ящиков, пыльной корзины с бушелем очень старой, проросшей во все стороны картошки.., и тел. В дальнем конце, прислоненный к стене, как саркофаг, стоял гроб Барлоу. В принесенном ими свете гребень крышки холодно засиял, напомнив огни Святого Эльма.

Перед гробом, как железнодорожные шпалы, лежали тела людей, с которыми Бен делил стол и кров:

Евы Миллер, Проныры Крейга, Мэба Малликэна из комнаты в конце коридора второго этажа, Джона Сноу — инвалида, который жил на пенсию и из-за артрита был едва в состоянии сойти к завтраку, Винни Апшо, Гровера Веррилла.

Перешагнув через них. Бен с Марком стали у гроба. Бен поглядел на часы: без двадцати семь.

— Сейчас мы его отсюда вынесем, — сказал он. — Клянусь Джимми.

— Он, наверное, весит целую тонну, — отозвался Марк.

— Ничего, справимся. — Бен вытянул руку, словно примериваясь, а потом ухватился за верхний правый угол гроба. Гребень крышки бесстрастно блестел, как глаз, дерево на ощупь оказалось неприятным до мурашек, гладким и закаменевшим от времени. В нем, казалось, не было ни отверстий, ни небольших изъянов, чтобы пальцы могли нащупать их и уцепиться. Несмотря на это, Бен без труда раскачал его одной рукой и легонько подтолкнул вперед с таким чувством, будто огромную тяжесть сдерживали невидимые противовесы. Внутри что-то глухо стукнуло. Бен принял тяжесть гроба на руку.

— Теперь, — сказал он, — твою сторону. Марк потянул кверху, и изножье гроба легко поднялось. Лицо мальчика выразило радостное изумление:

— По-моему, я мог поднять его одним пальцем.

— Наверное. Наконец-то дела пошли по-нашему. Но действовать надо быстро.

Когда они проносили гроб в разбитую дверь, возникла угроза, что самая широкая его часть не пройдет, и Марк, пригнув голову, подтолкнул. Гроб с деревянным скрипом пролез, и его отнесли туда, где лежал накрытый шторами Евы Миллер Джимми Коди.

— Вот он, Джимми, — сказал Бен. — Вот эта сволочь. Ставь, Марк.

Он опять взглянул на часы. 6:45. Теперь свет, шедший из кухонной двери над их головами, был пепельно-серым.

— Сейчас? — спросил Марк.

Они переглянулись поверх гроба. — Да, — ответил Бен.

Марк обошел гроб. Постояв над запертым, запечатанным гробом, оба нагнулись, дотронулись до замков, и те раскололись с таким звуком, будто треснула тонкая дощечка. Они подняли крышку. Сверкая обращенными к потолку глазами, перед ними лежал Барлоу.

Теперь это был молодой человек. Черные, блестящие, трепещущие волосы рассыпались по шелковой подушке, лежавшей в головах узкого обиталища вампира. Кожа лучилась жизнью. Щеки рдели, как вино. Из-под полных губ выступали полукружья похожих на слоновую кость, белых с желтыми прожилками зубов.

— Он.. — начал Марк, но так и не договорил. К их ужасу красные глаза Барлоу заворочались в глазницах, наполняясь жизнью и издевательским торжеством. Взгляд вампира пересекся со взглядом Марка и уже не отпускал, мальчик провалился в него, его собственные глаза опустели и стали далекими.

— Не смотри на него! — крикнул Бен, но было слишком поздно. Он оттолкнул Марка в сторону. У мальчика вырвалось горловое хныканье, и он вдруг кинулся на Бена. Тот, захваченный врасплох, шатнулся и попятился. Миг — и руки мальчика проникли к нему в карман, зашарили в поисках револьвера Хомера Маккаслина. — Марк! Нечего…

Но мальчик не слышал. Лицо было пустым, как вымытая классная доска, из горла безостановочно несся скулящий звук, вой пойманного в ловушку очень маленького зверька. Он обеими руками вцепился в пистолет. Началась борьба — Бен пытался вырвать оружие из судорожно стиснутых пальцев парнишки и отвести от них обоих ствол.

— Марк! — рявкнул он. — Марк, очнись! Ради Бога…

Дуло дернулось вниз, к голове Бена, раздался выстрел. Молодой человек почувствовал, что пуля прошла у виска. Он схватил Марка за руки, лягнул, тот откачнулся назад и пистолет лязгнул об пол между ними. Мальчик, поскуливая, прыгнул к пистолету, но Бен изо всех сил дал ему в зубы, вскрикнув, словно сам получил удар. Марк упал на колени, а Бен пинком отшвырнул пистолет подальше. Марк попытался поползти за ним, но Бен опять ударил его. Парнишка с усталым вздохом рухнул на пол. Теперь силы оставили Бена, а с ними — уверенность. Он опять стал просто Беном Мирсом, и ему было страшно. Квадрат света в проеме кухонной двери выцвел до бледно-пурпурного, часы показывали 6:51.

Страшная сила потянула голову молодого человека, приказывая посмотреть на розового обожравшегося паразита, который лежал рядом с ним в гробу.

Смотри, смотри на меня, ничтожество. Смотри на Барлоу, который коротает столетия так, как ты коротаешь с книгой у камина часы. Смотри, смотри на великое творение ночи, которое ты лишишь жизни своей жалкой деревяшкой. Смотри, писака: я писал в жизнях человеческих, и чернилами мне служила кровь. Учти это и оставь надежды, сдайся!

«Джимми, я не могу. Поздно, он слишком силен…» СМОТРИ НА МЕНЯ! Было 6:53.

С полу донесся стон Марка: «Ма? Мам, ты где? У меня болит голова — темно.».

Он придет ко мне на службу кастратом… Бен завозился, вытаскивая из-за пояса кол, выронил его и страдальчески вскрикнул — это был крик полного отчаяния. Снаружи солнце покидало Иерусалимов Удел. Последние лучи косо падали на крышу дома Марстена.

Бен быстро поднял кол. Но где молоток? Где этот чертов молоток?

У двери в подпол. Он сбивал там замок. Бен бросился на другой конец подвала и взял лежавший там молоток.

Марк, чей рот превратился в кровавую рану, приподнялся на локтях, утерся ладонью и тупо взглянул на кровь.

— Мама! — крикнул он. — Где моя мама? 6:55.

Свет и тьма пришли в идеальное равновесие. Подвал погружался во мрак. Бен побежал обратно, одной рукой стискивая кол, другой — молоток.

Раздался гулкий торжествующий хохот. Барлоу сидел в гробу, красные глаза полыхали адским торжеством. Они впились в глаза Бена, и тот почувствовал, что воля покидает его. Издав безумный судорожный вопль, он занес кол над головой и опустил, описав свистящую дугу. Заточенное острие пробило рубашку Барлоу, и Бен почувствовал, как кол входит в плоть.

Барлоу пронзительно закричал — этот жуткий крик боли был похож на волчий вой. Сила, с какой кол поразил цель, отбросила вампира в гроб, опрокинув на спину. Над краями гроба поднялись бешено машущие руки со скрюченными пальцами.

Бен ударил молотком, и Барлоу опять закричал. В левую руку Бена, мертвой хваткой державшую кол, вцепились леденящие могильным холодом пальцы. Извернувшись, Бен оказался в гробу, притиснув коленями колени Барлоу. Он уставился вниз, в изможденное ненавистью и болью лицо.

— ПУСТИ! — крикнул Барлоу.

— Вот тебе, гадина, — всхлипнул Бен. — Вот тебе, кровопийца, вот тебе.

Он опять ударил молотком. Вверх, на миг ослепив его, ударила струя холодной крови. Голова Барлоу моталась по шелковой подушке из стороны в сторону.