Плененные сердца - Кинг Валери. Страница 2

– Но все это я могла бы простить. – заключила Афродита, махнув рукой в сторону Эвелины и леди Эль, – если бы ты не украла мой пояс! Как ты могла пойти на такое? Ты же знаешь, что я не терплю воровства, предательства и лжи!

Для большей выразительности богиня любви стукнула рукой по фортепьяно розового дерева, и гостиную в доме леди Элизабет огласил удар грома.

Психея съежилась под сверкающим взглядом прекрасных глаз свекрови. С самого начала она была покорена дарованиями, красотой и поразительной силой воли вечно юной Афродиты. Осмелься кто-нибудь встать на ее пути, и гнев небожительницы был страшен. Она была богиней в полном смысле слова. Цвет ее удивительных глаз менялся – от лилового и синего до зеленого и коричневого, в зависимости от настроения. Ее волосы, ниспадавшие волнами на роскошные плечи, меняли оттенок при каждом повороте головы, что под лучами солнца, что в сиянии луны. Ее величественная фигура, бесконечно женственная, была видна даже сквозь золототканые одежды. В каждом ее движении, в каждой черте лица была ослепительная красота, существующая только среди бессмертных богов.

Но Психее иногда казалось, что ее свекрови не хватает качеств, часто свойственных смертным, таких, как доброта и сострадание. В этом она им, безусловно, уступала. Впрочем, может, богам не до того. Сама Психея была из смертных и вознеслась на Олимп только силой любви Эрота, сына Афродиты пенорожденной. Психея прикусила губу.

– Я знаю, это нехорошо, – покорно произнесла она, – но я просто не могла не прийти на помощь Эвелине, особенно когда маркиз так дурно с ней обошелся. Не будь он таким высокомерным, из них бы вышла отличная пара.

– Мне нет до этого дела! – Протянув руку, Афродита приказала: – Отдай мне пояс!

Психея неохотно вернула ей это великолепное произведение искусства с вышивкой из листьев и роз по золотому бархату и россыпью бриллиантов, переливающихся, как капли росы.

– Вот так-то лучше, – кивнула Афродита. – А теперь возвращайся на Олимп немедленно, а то…

Угроза ее повисла в воздухе, потому что послышавшийся в тот момент шелест крыльев прервал ее речь.

– Эрот! – Афродита мгновенно смягчилась, и голос ее был полон любви.– Мой милый мальчик. Но что ты здесь делаешь?

– О мама. Арес был совершенно вне себя. Видимо, у него создалось впечатление, что моя жена в опасности, а твой гнев неостановим. Полагаю, он сильно заблуждался.

– Подумать только! – фыркнула Афродита. – Я всего-навсего пообещала свернуть девчонке шею.

– Как вы можете называть меня девчонкой! – возмутилась вдруг Психея. Мне уже скоро две тысячи лет!

Афродита вызывала у невестки еще большую неприязнь и раздражение своей нарочито терпеливой и кроткой манерой, неизменно демонстрируемой в присутствии сына.

– Должна тебе сказать, – начала она со вздохом, обращаясь исключительно к сыну, будто они были тут одни, – твоя прелестная женушка украла мой пояс.

Поскольку она размахивала этим предметом у него под носом, Эроту ничего не оставалось, как обратить укоризненный взгляд на жену.

– Бабочка! – воскликнул он, называя ее обретенным на Олимпе прозвищем. Тон его явно выражал разочарование. – Неужели мама говорит правду?

Повесив голову. Психея кивнула. Она не могла выговорить ни слова. Когда он произнес это нежное «бабочка», у нее захватило дыхание.

– Я знаю, это было ужасно с моей стороны, – произнесла она едва слышно. – Но если бы ты только знал, для чего он был мне нужен, ты бы так не огорчался. – Встретившись с ним взглядом, она заметила в его глазах выражение обиды.

– Ничто не оправдывает воровства. Психея. Надеюсь, мне нет необходимости тебе это повторять!

Психея взглянула на своего прекраснейшего в мире мужа, и сердце у нее сжалось. «О мой Эрот, Амур, Купидон!» Она любила его под разными именами, но одинаково сильно, страстно желая только одного – угодить ему. Он прав, разумеется, ей не следовало воровать, а что же делать? Как иначе помочь Эвелине? По причинам, непонятным самой Психее, ей было чрезвычайно важно устроить счастье этой девушки.

Глядя на своего супруга, Психея разрывалась между желанием просить прощения у его ног и чувством отчаяния. Один вид Эрота даже после многовековой совместной жизни вызывал у нее дрожь в коленях и стеснение в груди. Но Эрот не таков. Ветреный и любвеобильный красавец уже забыл свою прелестную жену. Он скучал и маялся, поглядывал на смертных красоток и мог не замечать Психею по три-четыре года подряд. Что бессмертным время – пустяк!

Любящее сердце Психеи не могло примириться с таким равнодушием. К тому же за последнюю сотню лет муж усвоил чудовищную привычку отвечать односложно, а то и невпопад на ее вопросы, обращенные к нему, надежно закрываясь от нее свитком с последним указом Зевса. Ну, посудите сами.

– Когда ты пойдешь к Гефесту? – спросила она его только сегодня утром. – Я знаю, он изготовил тебе великолепные стрелы небывалой прочности.

– Да, дорогая.

– Ты слышал последние новости из подземного царства?

– М-м-м, – последовал красноречивый ответ.

– У тебя виноград начал расти из ушей, – холодно заметила она.

– Да, – рассеянно пробормотал он. – Я очень люблю виноград, особенно в амброзии.

Психея с негодованием удалилась из-за стола. Эрот только лишь проводил ее удивленным взглядом. Чудовище!

Это невыносимо! Уж не считает ли он, что у нее совсем нет гордости? Быть может, он воображает, что она станет мириться с таким возмутительным равнодушием и даже не попытается как-то иначе устроить свою личную жизнь? Ну уж на это пусть лучше не рассчитывает!

Голос Эрота ворвался в ее размышления.

– Мама, – сказал он, не отрывая глаз от стены за фортепьяно, – посмотри-ка, очень похоже на твою давнюю пропажу. Помнишь, исчезло изваяние царя богов?

Психея побледнела до синевы. Мало ей было того, что ее уличили в краже пояса Афродиты! А если теперь грозная богиня убедится, что это и есть тот самый бюст, который она, Психея, утащила у нее из-под носа тридцать лет назад?

Ну, тогда ей несдобровать!

3.

Тетка как раз заговорила о том, что украденный пояс был из зеленого бархата с украшениями из листьев и роз, пересыпанных бриллиантами, но Эвелина уже перестала ее слушать. За это время Эрот, видимо, присоединился к супруге и матери, и между ними возникла типичная семейная перепалка. Эвелина рассеянно кивала на замечания леди Эль по поводу этой любопытной семейки. Но каким бы занятным ни казался ей их разговор в пересказе тетки, ее собственные тревожные мысли заглушили в ее сознании бредовую болтовню старухи.

Вдевая в иголку белую шелковую нитку, Эвелина взглянула на бюст Зевса, и сердце ее вновь наполнилось уже знакомой болью, которую она просто не могла разделить с леди Эль. Эта прекрасная античная скульптура была единственной памятью об отце. Многие дни провела когда-то Эвелина вместе с ним на раскопках в Греции. Она бы даже не могла вразумительно объяснить, почему она так дорожила этим бюстом; он как будто имел над ней какую-то волшебную власть. Вблизи от него ей было тепло и уютно, острое чувство одиночества, постоянно ощущаемое после смерти отца, на какое-то мгновение смягчалось. Когда по ночам ей снились кошмары, стоило только, проснувшись, спуститься со свечой в гостиную, как от ее страхов не оставалось и следа. Мысль о том, что внучатый племянник леди Эль предлагал целое состояние за эту скульптуру, лишала Эвелину покоя. Как она сможет жить, лишившись единственного драгоценного плода трудов отца? Вопреки здравому смыслу, Эвелине казалось, что с утратой этой античной скульптуры умрет какая-то часть ее собственной души.

Аккуратно пристроив очки на нос, она снова взялась за работу. Вышивка гладью белым шелком с прорезями походила на тончайшее кружево и требовала огромного терпения. Эвелина взялась было за иголку, но мысль ее уже обратилась к лорду Брэндрейту, пальцы задрожали, и она опустила работу на колени.

Эвелина никак не могла понять, почему маркиз, зная ее трепетное отношение к этой скульптуре, настойчиво предлагал леди Эль сумму, от которой обедневшая старая дама не могла себе позволить отказаться. Несомненно, этот презренный тип вознамерился приобрести бюст исключительно из желания досадить ей.