Нежные сумерки - Филлипс Жаклин. Страница 12

Дни шли, и со временем эта взаимная вежливость становилась все более и более напряженной, пока однажды не разразилась буря. В этот день они заканчивали переносить бумаги в новый кабинет. Комната, которая поначалу казалась такой большой, постепенно становилась все теснее: они перетащили в нее письменный стол и две тумбочки с выдвижными ящиками. В образовавшемся ограниченном пространстве никак нельзя было избежать случайных прикосновений. И каждый раз, когда это происходило, Дороти чувствовала что-то вроде электрического разряда, который пробегал между ними.

Как и большинство ссор, эта началась с сущего пустяка. Дороти с большой пачкой счетов в руках наклонилась, чтобы положить их в средний ящик одной из тумбочек, а в это время Гатри, укладывавший что-то в другой, выпрямился и слегка задел ее плечом. Дороти отшатнулась так, словно ее ужалили, и выпустила из рук пачку бумаг, которые рассыпались по всему полу.

— Ну посмотри, что ты наделала! — сказал Гатри раздраженно. — Я весь вечер вчера раскладывал их по датам! Ты нё могла бы быть немного поосторожнее?

— Я ничего бы не рассыпала, если бы ты не толкнул меня так! — ответила Дороти и, опустившись на колени, принялась собирать разлетевшиеся листочки.

— Толкнул? — Гатри уставился на нее в изумлении. — Да я едва до тебя дотронулся!

— Ты налетел на меня как десятитонный грузовик!

— Не смеши! — Он тоже присел на корточки и стал помогать ей собирать бумажки, которыми был покрыт весь пол. — Почему ты все так драматизируешь?

— Ничего я не драматизирую!

— Ну да! Ты все на свете преувеличиваешь. Для тебя не бывает прохлады — всегда мороз; небольшой дождик — это ливень; раннее утро — не утро, а середина ночи; если ты слегка порежешься — все, это инвалидность на всю жизнь. Я бы тебе посоветовал смотреть на вещи проще, но могу представить, что и это ты возведешь в крайность!

Всего несколько секунд потребовалось на то, чтобы от их вежливости не осталось и следа. Дороти хватала счета, не заботясь о том, что они помнутся.

— Я не виновата, что ты такой зануда и не можешь ужиться с кем-нибудь, кто хоть чем-то отличается от тебя!

— Конечно, ты считаешь, что если кто-то ведет образ жизни, отличный от твоего, то он зануда! — Глаза Гатри были холодными, а рот скривила усмешка. — Не сомневаюсь, что эти твои актерские штучки прекрасно проходят с твоим драгоценным Ральфом, но на меня они не производят никакого впечатления!

— Да что может произвести на тебя впечатление?!

— На меня произвело бы впечатление, если бы ты прилагала хоть какие-нибудь усилия, чтобы научиться вести себя как подобает.

— Нечего учить меня, как мне следует себя вести! — гневно отрезала Дороти, ее зеленые глаза метали молнии. — Половина Биндабурры принадлежит мне, и я могу вести себя здесь так, как мне угодно.

Издав возглас нетерпения, Гатри сунул ей в руки собранную им пачку бумаг, и Дороти швырнула их в общую кипу.

— Сколько можно носиться с этой бредовой идеей? — сказал он. — Тебе здесь явно не место, а ты уперлась, как ослица. Если тебе что-то не нравится, почему бы тебе не отправиться домой?

— А тебе бы этого хотелось, не так ли? — набросилась на него Дороти, изливая в гневном крике накопившееся напряжение. — Ты делаешь все возможное, чтобы заставить меня убраться, да?! Ты думаешь, что я клюнула на эту чушь с соглашением? Да это был всего лишь способ сэкономить на домохозяйке! — Она сердито откинула с лица волосы и, повернувшись, взглянула на него горящими глазами. — Что ж, надоело вставать посреди ночи — ах, прости, рано утром, — чтобы готовить твой омерзительный завтрак. Мне надоело мыть посуду, драить пол и чистить овощи! И мне надоело возиться с этими дурацкими бумажками! — Дороти схватила только что собранную пачку, подбросила ее к потолку и поднялась на ноги под листопадом счетов. — Но если ты думаешь, что это заставит меня убраться отсюда, то ты сильно ошибаешься! Это значит только, что тебе придется самому собирать эти счета! — С этими словами Дороти стала пробиваться к двери.

— Куда ты? — осведомился Гатри.

— Пойду, прогуляюсь.

— Где ты собираешься гулять?

— Прогуляюсь по моей собственности, — сказала Дороти с апломбом. — Причем это совсем не твое дело.

— Это будет моим делом, если ты потеряешься!

— Нигде не потеряюсь, — прошипела она. — Я еще не полная дура. И, поскольку это моя собственная земля, я буду гулять где мне только захочется!

Захлопнув за собой дверь, Дороти побежала по коридору к веранде, спустилась по ступенькам во двор, а оттуда направилась к протоке. Это место было ей уже хорошо знакомо, в последнее время она часто прогуливалась здесь на закате, поджидая, пока работники не придут к обеду. Но тенистая протока на этот раз была не в силах успокоить ее возбужденные нервы. Необходимо было пройтись, чтобы выветрилась накопившаяся злость.

Недолго раздумывая, Дороти повернула налево, вдоль линии протоки. Вода уже существенно спала. В ее спокойном течении отражались белые ветви эвкалиптов. Иногда среди них попадались другие деревья, названия которых она не знала.

Дороти шла вдоль крутого берега, пробираясь сквозь заросли кустарника. Когда они сменились редкими деревьями, Дороти повернула в сторону, погруженная в свои мысли, вновь и вновь возвращаясь в памяти к словам Гатри: «Тебе здесь явно не место!»

Он ненавидел ее и ее «актерские штучки». Ну и черт с ним! Дороти обнаружила, что плачет, и сердито смахнула слезы со щек. После этих длинных напряженных вечеров она уже начала подумывать о том, чтобы уехать, но теперь — черта с два!

Дороти шла все дальше и дальше, не обращая внимания, что деревья становились все реже и приземистей, так что некоторые стали больше напоминать редкую низкую поросль. Она остановилась в изумлении, лишь когда оказалась посреди безграничной каменистой равнины, поднимающейся невысоким пологим холмом. Но возвращаться домой Дороти не собиралась. Гатри наверняка снова начнет обвинять ее в том, что она все драматизирует и преувеличивает.

На всякий случай Дороти выбрала себе ориентир в виде необычного высохшего дерева: его раздваивающийся ствол устремлялся к небу в форме буквы V, и с вершины холма она, несомненно, легко его заметит, а от него ей будет легко вернуться к протоке.

Когда Дороти добралась до вершины холма, то почувствовала невероятную усталость. Холм оказался несколько дальше и круче, чем она ожидала, и, усевшись на невысокий плоский камень, она огляделась по сторонам: в некотором отдалении в пелене серовато-зеленой растительности скрывалась протока, а вокруг простиралась бесплодная каменистая пустошь, отсвечивающая металлическим блеском на солнце. В этом почти фантастическом пейзаже было только два цвета — жгучая синева неба и красно-коричневая монотонность равнины. Кому может прийти в голову жить в таком пустынном месте?

Дороти положила руки на колени. Если здраво рассудить, что она сама делает здесь? Почему бы ей не последовать совету Гатри и не вернуться домой, в мир, который был ей хорошо знаком?

Она подумала о своей жизни в Лондоне, о квартире, которую она делила с подругой, ленчах и вечеринках, об этом беспокойном, полном слухов актерском мире. Он составлял всю ее жизнь до тех пор, пока она не приехала в Биндабурру, но теперь он казался ей таким далеким. Дороти не представляла себя больше в нем и грустно подумала, есть ли ей теперь вообще где-либо место.

Самое удивительное, что она никак не могла вызвать в памяти облик Ральфа. То, что в течение многих месяцев вызывало у нее учащенное сердцебиение, теперь превратилось лишь в неясное воспоминание. Она закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на образе Ральфа, но вместо него она увидела суровое лицо Гатри. Дороти была потрясена тем, с какой четкостью она представляла каждую его черту.

Она поднялась в волнении. Что она скажет, когда вернется в усадьбу? Неожиданно ей больше всего на свете захотелось быть там.

Она стала искать дерево в виде буквы V и с ужасом заметила, как много вокруг таких сухих деревьев. Какое же из них она выбрала ориентиром?