Свадьба на Рождество - Кинг Валери. Страница 29

Что думал Сиддонс, когда пятый виконт с каждым днем терял свое состояние? Выражал ля он молчаливое неодобрение посещавшим усадьбу гостям — так же, как сегодня за ужином он выражал свое молчаливое одобрение Мэри?..

Наконец лакеи убрали со стола, и в столовое остался один дворецкий. Хьюго решил, что пора выяснить хотя бы некоторые из мучивших его вопросов.

— Итак, Сиддонс, — начал он, вертя в пальцах рюмку, — вы сегодня выразили свое особое уважение мисс Фэрфилд.

Сиддонс внимательно посмотрел на молодого хозяина.

— Да, — ответил он спокойно и твердо.

— Но почему я при этом чувствую, что мое поведение вы не одобряете? Если вы припомните, я был в отсутствии и ничем, кажется, не мог вызвать ваше неудовольствие.

Сиддонс, судя по всему, не имел ни малейшего желания высказываться. Его губы были плотно сжаты, а карие глаза устремлены на синие портьеры выходившего на север окна.

— Да ну же! — Хью поставил рюмку на стол таким резким жестом, что расплескал вино на белоснежной скатерти. — Ваше нежелание отвечать на мой вопрос так же очевидно, как и ваша неприязнь ко мне последнее время.

Сиддонс бросил на него удивленный взгляд:

— У меня нет к вам неприязни, милорд, вы ошибаетесь! Я просто… мне не по душе то, что происходит у нас в графстве.

— У нас в графстве? — переспросил озадаченный Хью. — Я вас не понимаю.

Переступив с ноги на ногу, Сиддонс откашлялся.

— Некоторые местные господа вершат закон на свой лад, — сказал он, и Хьюго понял, что дворецкий имеет в виду сэра Руперта. — Мне не нравится то, что я слышу последнее время, особенно это касается…

— Говорите все, Сиддонс. Меня вам нечего опасаться. Ни одно слово не выйдет за пределы этих стен, я вам обещаю.

— Я и не беспокоюсь на этот счет, милорд. Вы хороший человек, мне только жаль, что вы не стали здесь хозяином несколькими годами раньше. Но это совсем другое дело. — Он тревожно вглядывался в лицо Хьюго. — Вся беда в том, что вам наверняка не понравятся мои слова.

— Мой добрый Сиддонс, мне не понравилась сегодня за ужином ваша дерзость по отношению ко мне, — Хью заметно улыбнулся. — Но вам ведь это не помешало вести себя как заблагорассудится.

Дворецкий нахмурился:

— Никто не может сказать, что хоть одно дерзкое слово сорвалось у меня с языка!

Хью снова улыбнулся:

— Дерзость может проявляться не только на словах. А как бы вы назвали дворецкого, который отказывается прислуживать своему хозяину и оказывает вместо этого усиленное внимание одному из гостей? И, пожалуйста, не трудитесь уверять меня, что у вас не было такого намерения. Я все равно вам не поверю.

Сиддонс некоторое время молчал, уставившись в пол.

— Я предупреждал: вам не понравится то, что я вам скажу, — произнес он наконец. — Но вы настаиваете, и я исполню ваше желание. Есть люди, которые думают, что Белый Принц — настоящий джентльмен. В большей степени джентльмен, чем сэр Руперт Хаклоу.

Хьюго смотрел на него во все глаза. Ему не приходило в голову, что кто-то может считать Белого Принца благородным человеком.

— Вы шутите, — сказал он наконец. — Джентльмен? Вы хотите сказать, джентльмен по характеру и манерам?

— Нет, милорд. Джентльмен по рождению. Впрочем, по характеру и манерам тоже, что он доказал не раз. Я никогда не слышал ни о каком насилии с его стороны.

Хьюго припомнил свои собственные впечатления о высоком человеке с военной выправкой, державшем пистолет у виска его кучера.

— Я должен признать, что в ту ночь, когда у меня отняли кошелек, я действительно заметил в его поведении что-то необычное.

— И этот кошелек сослужил хорошую службу… то есть я хотел сказать, что надеюсь на это. Белый Принц помогает очень многим, кому сейчас приходится нелегко.

Хью поднялся с места в некотором раздражении.

— Знаете, мне порядком надоели все эти жалобы на тяжелые времена! Какими бы они ни были тяжелыми, я убежден, что немного упорства и прилежания — и каждый может изменить свое положение.

Сиддонс поднял голову и прищурился.

— Если у человека целы руки и ноги, милорд, вы совершенно правы, — сказал он мягко и твердо, как непонятливому ребенку. — Или когда человек образованный и со связями, тогда и спора нет. Но в противном случае, прошу прощения, милорд, я не могу с вами согласиться. Зимой, в ветхом домишке, без топлива — а я такие знаю по соседству — человеку недолго и с жизнью распрощаться или, что того хуже, потерять своих родных.

— Не говорите только, что подобные семьи есть среди моих арендаторов! — воскликнул Хью.

— Я и не говорю. Вы хорошо заботитесь о ваших арендаторах, поэтому вас и уважают больше всех. Зато у некоторых других всей их доброты хватает только на корзину с хлебом раз в неделю.

— Вы говорили с мисс Фэрфилд? — спросил Хью, уловив в словах Сиддонса что-то знакомое.

— Если вы хотите сказать, что это она на меня повлияла, то я вам отвечу: мы с ней о таких вещах не говорили. Но когда я узнал, что она пожелала отпустить Джейкоба Райта, мое доброе мнение о ней лишний раз подтвердилось. Мастер Кит тоже проявил здравомыслие и добросердечие — впрочем, я всегда знал, что он добрый человек.

Хьюго снова опустился в кресло, озадаченный всем этим разговором. По правде говоря, в словах Сиддонса была большая доля истины. Он не стал бы с ним спорить, да и сам бы, наверное, отдал Джейкобу этого оленя. Просто до него вдруг дошло, что мир вокруг во многом изменился, пока он объезжал свои владения, корпел над конторскими книгами и размышлял о тем, стоит ли вновь открывать заброшенную шахту.

Хью подумал о сэре Руперте. Не его ли имел в виду Сиддонс, когда говорил о бедствующих арендаторах? «Это маловероятно, — решил он. — Сэр Руперт — человек благоразумный, хотя и не склонен сочетать правосудие с милосердием. И все же он, без сомнения, уделяет внимание положению своих арендаторов и заботится о своем хозяйстве».

Хью снова взял рюмку и сделал из нее глоток, не обращая внимания на расплывшееся на белом скатерти пятно. Но почему его жизнь вдруг так осложнилась?..

— Вы можете идти, Сиддонс. Благодарю за откровенность, но теперь я хотел бы остаться один.

Сиддонс поклонился и вышел неторопливой величавой походкой.

Отодвинувшись от стола, Хьюго откинулся на резную свинку кресла и принялся разглядывать потолок. Амуры привлекли его внимание. Детские фигурки, резвящиеся на фоне зелени, представляли собой умиротворяющее зрелище. Хью погрузился в задумчивость, и мысли его разбрелись.

Как много изменилось за последние четыре года — смерть родителей, Амабел в инвалидной коляске, состояние расстроено… Даже любимая собака, когда-то ходившая за ним по пятам, угодила в построенный браконьером капкан и погибла. И дело не только в его поместье. Казалось, что после Ватерлоо всю страну охватил хаос, от которого его собственные владения пострадали еще больше, чем из-за слепого доверия отца к своим друзьям и собутыльникам.

Хью подумал о тех успехах, каких ему удалось достичь. Почему, кроме лежащего на нем бремени хлопот по восстановлению семейного состояния, он должен брать на себя еще и другие обязанности? Сэр Руперт предъявляет ему свои требования, Мэри — свои… Но ему нет дела до их мира! Довольно с него одного Хэверседжа!

Хью внезапно пришло в голову, что во всех его трудностях виновата Мэри. Гонория вносила умиротворение в его напряженную повседневную жизнь, высказываемые ею мнения были всегда уравновешенными и успокаивающими. Она, например, твердила ему, что сэр Руперт скоро справится с Белым Принцем, так что ему не приходилось думать по крайней мере об этих проблемах, которые стали последнее время предметом общих разговоров. Но Мэри была явно настроена против сэра Руперта, и Сиддонс тоже, и даже маленькая Беатриса!

Сомнения не давали ему покоя, мысли его продолжали блуждать. Он снова задумался о сэре Руперте. Что бы сделал баронет с Джейкобом Райтом? Повесил бы его, как полагала Мэри?

Хью не знал, что и думать. Мысль о том, что героя-солдата могли повесить за браконьерство, настолько его расстроила, что у него возникло желание пойти в конюшню, оседлать Юпитера и помчаться рысью куда глаза глядят. Но он не мог этого сделать — повсюду намело снегу, над Хэверседжем спустились сумерки, было холодно…