Урга и Унгерн - Толмачёв Максим. Страница 51

– Ну что же, – резюмировал Сипайло, – вижу, что во многом подозрения мои оказались справедливыми. Как я и говорил, хочу присоединиться к вам и внести посильную лепту в виде автомобиля, денег на оперативные нужды и документов.

– Про автомобиль и деньги более или менее понятно. А где вы возьмете документы, да еще и с выездными китайскими визами? – Рерих достал еще одну папиросу и, не прикуривая, передал ее Сипайло.

Тот папиросу принял с плотоядной ухмылкой, прикурил и с удовольствием сделал долгую затяжку.

– Сами паспорта у меня есть. Через мои руки за последние дни прошло много русских колонистов и промышленников с иностранным гражданством, что-нибудь да подберем! А вот насчет виз вам нужно будет похлопотать. У меня нет никакого представления, где их достать в нынешних условиях. Еще нужны будут фотокарточки всех участников побега и мастер, который их аккуратно вклеит в паспорт и подделает печати. Решение этой задачи также передаю вам. Вопрос разграбления золотых запасов остается открытым. Когда у вас будет план, как это дельце провернуть, я в этом, конечно, помогу.

– Хорошо, Сипайло, считайте, что вы в команде. А теперь мы с Ивановским должны вас покинуть.

Попрощавшись, мы вышли из комендатуры на темную улицу, некоторое время шагали молча, однако я не выдержал и наконец задал мучивший меня вопрос:

– Почему ты мне не рассказал о том, что Казагранди и Жамболон участвуют в подготовке к побегу?

– Без обид, не маленький ведь, сам понять должен! – Рерих остановился и повернул ко мне лицо, освещенное лунным светом. – Чем меньше ты знаешь о деталях подготовки побега, тем лучше для всех. Казагранди, например, тоже не знает о том, что ты участвуешь в приготовлениях. А когда узнает, истерик закатывать уж точно не будет. А вот насчет Сипайло он наверняка взбрыкнет, так что ты ему про Макарку не сообщай вовсе. Да и вообще, ничего никому не говори. Считай, что сегодняшней встречи просто не было. Продолжаем двигаться по плану, ты делаешь свою работу, а я свою.

– А ограбление золотого запаса?

– Не беспокойся, тебе больше не нужно думать об этом. – Рерих двинулся дальше, а я последовал за ним.

Курган Гэсэр-хана

Генерал Резухин вернулся в город с караваном из четырехсот верблюдов. По рассказам бойцов, участвовавших в рейде, перехватили караван верстах в двадцати от Урги. Во время короткого боя часть охраны, состоявшей из гаминов, была перебита, другая часть разбежалась. На интендантские склады Рериха выгрузили ценные трофеи, в их числе пятьсот новехоньких японских винтовок и сто тысяч патронов к ним, что вызвало огромную радость. Еще было два десятка лотков с артиллерийскими снарядами для трехдюймовых орудий, всякая мануфактура и консервы.

Следом за Резухиным в город прибыл и Унгерн. Он как ребенок радовался новости о захваченном караване и с видимым удовольствием выслушал мой доклад о возрастающем потоке новобранцев. Я зачитал барону переведенную на русский корреспонденцию от богдо-гэгэна, в которой тот просил предоставить ему список офицеров, отличившихся доблестью при штурме Урги. Их предлагалось наградить званиями и княжескими титулами. Барон был в замечательном настроении, весь день носился по городу на взмыленной Машке, выслушивал доклады и отдавал распоряжения. К вечеру он навестил меня в штабе. Визит его был неожиданным, как, впрочем, и всегда.

– Эх, Ивановский, какой же у тебя тут срач! А я уж порадовался было, что хоть в штабе у нас идеальный порядок. В пример тебя даже ставил…

В помещениях штаба действительно царило запустение. Я вспомнил о Дусе, которая постоянно наводила чистоту и создавала ощущение уюта. Почувствовал какое-то сиротское одиночество, и глаза мои защипало от подступивших слез. Барон не должен был видеть меня в таком состоянии.

– Да, Дедушка, за делами совсем запустил тут все, – с напускной бодростью отрапортовал я. – Вот готовимся к коронации, сами ведь знаете, сколько всего нужно успеть!

– Не суетись, Ивановский! – Барон улыбнулся, присел на край моего стола, заваленного бумагами, грязной посудой и окурками папирос с гашишем, и потянулся к склянке с метамфетамином, которую я забыл спрятать в ящик. – Кристаллами, вижу, увлекаешься. Рерих дал?

Унгерн говорил беззлобно, с ухмылкой, но я знал, что настроение его обманчиво, и потому попытался оправдаться:

– Со старых времен осталось. Чтобы не заснуть в этой чехарде, решил принять, да и это сделать позабыл…

– Ну так давай, братец, примем теперь! – Унгерн откупорил склянку, насыпал четыре кучки прямо на край стола, оторвал от какой-то официальной бумаги кусочек и свернул его в трубочку. – Давай, Ивановский, угощайся! Сегодня разрешаю…

Я подошел к столу и принял от барона трубочку. Кучки были раза в три больше тех, что насыпа́л мне Рерих. В таком количестве метамфетамин я еще никогда не нюхал. Барон смотрел на меня с улыбкой…

– Остатки я заберу! – Унгерн опустил склянку в карман брюк, взял со стола мятый чайник, открыл его, чтобы посмотреть, что внутри. Увиденное заставило его поморщиться и бросить на меня укоризненный взгляд. – Вылей это и принеси-ка свежей воды! Будем с тобой чай пить.

Я выполнил приказ. Принес воды, разжег примус, сгреб все, что было на столе, прямо на пол, после чего достал из шинели папиросину, послюнявил и предложил барону покурить в ожидании чая.

Унгерн принял предложение. Прикурил от шумного синего пламени примуса, сделал несколько затяжек и, подержав дым в груди, выпустил его в потолок.

– Монгольский язык изучаешь? – задал барон неожиданный вопрос.

– Ну, я пока еще не начал, зато в военной школе теперь Бурдуков преподает. Я его уговорил.

– Да, знаю. Он ко мне заходил. Трусоват этот Бурдуков. Так мужик нормальный, но вот эта гниль страха значительно разрослась со времен нашей первой встречи. Какой-то опасливый стал и все лебезит да заискивает.

– Он о вас мне в тюрьме рассказывал, искренне восхищался вашей безрассудной отвагой… Я с большим интересом слушал о том, как вы ездили сначала в Кобдо, а затем в монастырь, вот не помню, правда, его названия.

– Дэчинравжалин? Сразу-то и не запомнишь. Местные его Тушитой называют. И что же он тебе про эту поездку рассказал интересного? – Унгерн теперь выглядел задумчивым.

– Да немного, признаться. Рассказал, как у вас состоялась встреча с Джа-ламой, про сны свои рассказывал, про празднование Майдари…

– Про сны, говоришь? – удивился Унгерн. – И что же он про сны рассказывал?

– Ну, говорил, что сны ему там яркие снились. В одном сне ему в небесах лик явился, сначала светлый и прекрасный, а потом мрачный и пугающий. А в другом сне он пожар увидел – монастырь горел и люди.

– А про четки не упоминал?

– Что-то рассказывал, да… Вы там в одежды монашеские нарядились и с четками ходили. Джа-лама вроде ими заинтересовался. А что, необычные четки?

– Для нас с тобой, может, и обычные, а вот Джа-лама их сразу узнал. Может быть, без этих четок не было бы и штурма Урги. Хочешь, расскажу, как дело было?

Откровения Унгерна стали для меня неожиданностью. Конечно, мне было интересно послушать рассказ от первого лица, я закивал и, разлив чай по стаканам, сел на стул перед бароном, приготовившись слушать. Действие препарата началось. Накатывало волнами, но в этот раз не подташнивало.

– В Тушите нас устроили на ночлег. Но мне спать совсем не хотелось. – барон в задумчивости отхлебнул чая. – Бурдуков, тот сразу же и срубился. Храпел, как боров, я бы все равно заснуть не сумел. Вышел прогуляться. Как сейчас вижу звездное небо, бездонное и бескрайнее. Жара ушла, ночь была приятной. Насекомые стрекочут, терпкий запах исходит от степных трав… Пошел от монастыря к реке, умылся и сел на берегу, наслаждаясь ее журчанием и уютной прохладой. А за рекой на другом берегу, может, с версту или дальше, огонь горит. Костер кочевников, наверное, – к празднику Майдари много народу приезжало в монастыри. Я от нечего делать сапоги снял и через реку перебираться стал. Думал, мелководье там, какое! Весь вымок до подбородка, только сапоги сухими остались, я их над головой держал.