Два убийства на вилле «Нескучная жизнь» - Агранянц Олег. Страница 1

Олег Агранянц

Два убийства на вилле «Нескучная жизнь»

Молодой человек шел по улице. По центральной улице большого города. Казалось бы, что здесь особенного?! Но на него обращали внимание. Обращали внимание хотя бы потому, что он был совершенно голым, что, признайтесь, встречается нечасто.

Одни спокойно проходили мимо, другие крутили пальцем у виска. Один пытливый мужчина спросил:

— Снимаете фильм?

На что парень ответил:

— Снимаем. Про Еву и Адама. Через пару минут голая Ева пробежит. Ждите.

Мужчина не поверил, но на всякий случай остался ждать. Ибо голая Ева его интересовала больше, чем голый Адам.

Пожилые дамы смотрели на голого осуждающе, но с интересом. Две женщины остановились, и та, что помоложе, сказала той, что постарше:

— Если ты, мама, будешь придираться к Виталику, он от меня сбежит в таком же виде, как этот.

И тут произошло событие, на которое он, конечно же, не обратил внимания, но которое решающим образом отразилось на его судьбе и послужило завязкой этой истории.

Мимо проезжала машина. И не простая машина, а черная «Волга»; в те годы на таких ездили только начальники. На заднем сиденье, где и положено сидеть начальникам, расположилась дама лет тридцати пяти. По ее должности черная «Волга» ей не полагалась, она была только помощницей министра. «Волга» полагалась министру, ну и эта дама, как и все помощники министра, пользовалась машиной по своему усмотрению.

Дама эта думала об одной очень важной проблеме и, так как эта проблема занимала все ее мысли, увидав голого парня, сразу же прикинула, как использовать его для решения этой проблемы. А поскольку эта дама была по складу ума авантюрной и склонной к различным сложным комбинациям, она тут же обратилась к сидящему на переднем сиденье мужчине:

— Сделай-ка мне пару снимков этого парня.

Обратилась она по адресу, ибо сидящий впереди мужчина был фоторепортер и у него на коленях лежал фотоаппарат. Фоторепортер попросил шофера развернуться и медленно проехать еще раз по улице, что тот и сделал.

— Когда будут готовы фотографии? — спросила дама.

— Через час, — ответил репортер.

В это время подъехал милицейский мотоцикл с коляской. Парня усадили в коляску, прикрыли брезентом и увезли.

Так началась эта необычная история.

Прошло уже пятнадцать лет, но тайна двойного убийства в маленьком доме на берегу моря до сих пор не раскрыта.

Пятнадцать лет — большой срок, и я не был уверен, что найду кого-нибудь из тех, кто в то лето 1991 года оказался на вилле, где произошли эти два убийства. Но мне повезло: я нашел четверых. Они жили в разных странах. Я не поленился съездить к ним, внимательно выслушал, записал их рассказы. Я, конечно же, не принимал на веру все, что они говорили: кто-то мог о чем-то умышленно умолчать, кто-то — просто что-то забыть, пятнадцать лет — большой срок. Показания одних иногда противоречили рассказам других. Кроме того, среди них вполне мог оказаться тот, кто совершил одно или два убийства или, по крайней мере, был в них как-то замешан, либо заинтересован.

Свидетель первый. Борис Аристов, актер. Мы встретились с ним в Москве, куда он приехал на озвучку сразу двух сериалов, в которых играл главные роли.

Свидетель второй. Елена Ирге. Летом 1991 года она была министром культуры тогда еще советской республики. Прошло почти пятнадцать лет. И она снова министр культуры. Только теперь уже независимой страны. Она встретила меня в своей загородной вилле, но перед тем как начать рассказать о событиях, участницей которых была, поставила два условия.

Условие первое. Никогда не будет названа страна, где произошли события. Я с этим согласился.

Условие второе. Никаких политических оценок и вообще никакой политики. Я снова согласился. Как ни странно, несмотря на то, что события происходили летом бурного и насыщенного политическими катаклизмами 1991 года, политические вопросы на героев этой истории никак не повлияли.

Третий свидетель, владелец пивоваренного завода Леонард Белый, принял меня в своем офисе в стране, которую я, как и договорился с Еленой Ирге, называть не буду.

С четвертым свидетелем, Адой Варме, я беседовал в холле отеля на берегу Средиземного моря. Она, как и тогда, в 1991 году, была красива и приветлива.

По просьбе Ады Варме я изменил имена всех участников. Все персонажи теперь названы по алфавиту, и поэтому искать в их именах принадлежность к какой бы то ни было национальности — пустая трата времени.

Начинаю со свидетеля Бориса Аристова.

Глава первая

Съезд гостей

1. Нет повести печальнее на свете…

Из театра меня выгнали.

А начиналось все прекрасно: хорошие роли, статьи в местной газете, встречи со зрителями. Все испортил режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Он только что вернулся из творческой командировки в Европу и был полон идей.

Художественный руководитель был тогда в очередном запое, это у него случалось раз в два месяца, и капитанский мостик занял Смольников. После одного из спектаклей он вызвал меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту.

— Хорошо, очень хорошо, но сухо. Блекло, прозаично. И, простите меня, старо. Ищите новые повороты. Отвергайте старые штампы. Внесите свое.

Мне всегда было очень жалко, что там, в Вероне, все так плохо кончается. И я предложил слегка откорректировать текст.

Смольников меня поддержал:

— Великолепная мысль. Разбудите публику. Провинциальный театр — прекрасное место для экспериментов.

И я попросил местного поэта, чтобы он слегка подкорректировал текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.

Публика сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила:

— Спасибо, — говорит, — за доброе сердце. Так, как у вас, лучше.

Некоторые даже плакали от радости.

Но нашелся один козел.

— Я, — говорит, — недоволен. Вы, — говорит, — мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это!

Я ему вежливо:

— Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм.

А он:

— Хочу все как у Шекспира. Все как у Шекспира.

Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно:

— Что это вы такой кровожадный?

А козел завелся:

— Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли! И назад ни-ни…

Юля обиделась и как ему по уху врежет. А чтобы не обвинили в хулиганстве, закричала:

— Насилуют, насилуют!

Скандал. Милиция. Шум. Я кричу:

— Остановите насильника! Остановите насильника!

Козел воет:

— Не позволю глумиться над Шекспиром! Пусть помирают, когда Шекспир велел.

Юля визжит на весь театр:

— Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты!

Смольников топает ногой:

— Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!

Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом вопит:

— Избавьте Мельпомену от скабрезности!

А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре было в девятьсот девятнадцатом, когда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали…

Я этому козлу втолковывал в отделении:

— Гордиться должны. Не каждому удается по роже схлопотать от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией!

А он, к счастью, умишком не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука. И нас это спасло. На начальника отделения Кук произвел неизгладимое впечатление. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук.