Московские улицы. Секреты переименований - Муравьев Владимир Брониславович. Страница 5

Слободы военных, стрельцов, в которых жили стрельцы одного полка, часто назывались по фамилиям их командиров – полковников. Таково происхождение Зубовской площади, Левшинских переулков, Лефортова. Патриархи также имели слободы, обслуживающие патриархию: Патриаршие пруды и Патриаршие переулки находятся на месте бывших патриарших слобод.

О том, что московский топоним обязательно заключает в себе что-то связанное с этой местностью, москвичи знали задолго до того, как появился первый научный труд, специально посвященный московской топонимике, – книга архитектора, историка и археолога А.А. Мартынова «Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями», вышедшая первым изданием в 1878 году.

В предисловии к этой книге, подводящем итоги многолетних и серьезных научных поисков, автор пишет: «Названия урочищ, площадей, улиц и переулков произошли не случайно; не произвольно выдуманы были имена для обозначения той или другой местности. В этих названиях заключается большею частью указание на историческое событие, на известное в свое время лицо, на бытовую черту, на местную особенность; в них хранится память прошедшего, иногда отдаленного. Но память эта слабеет с течением времени; характеристические названия, переходя от поколения к поколению, искажаются, теряют свое первоначальное значение, обращаются в бессмысленные звуки, ничего уже не говорящие тому, кто их слышит и повторяет. Иногда старые названия вовсе забываются, не заменяясь даже новыми, и местности, носившие прежде весьма выразительные имена, превращаются в безымянные. Восстанавливать старые названия, доискиваться их причины и смысла – работа трудная, но в высшей степени интересная. В них оживает, так сказать, перед нами забытое прошедшее. Мы видим постепенный рост города, разнородные составные части, соединившиеся в нем, характер почвы, на которой он выстроился, видим следы народных нравов, древних обычаев, влияние знатных родов, выдающихся лиц, впечатление, оставленное историческими событиями. К этой работе еще только начинают приступать для Москвы».

И все это сами москвичи знали давно. П.А. Валуев, москвич щукинского и грибоедовского времени, пишет в повести «У Покрова в Левшине»: «В первопрестольной Москве, где насчитывается или насчитывалось до сорока сороков церквей, почти каждый дом стоит в виду одной из них, и почти каждый адрес может быть приходским. При этом наименование каждого прихода имеет, так сказать, исторический звук, то есть звучит чем-то истинным, действительно бывшим; оно произошло от условий или обстоятельств, которых уже нет, но которые прежде существовали, одним словом, завещано стариной, напоминает о старине и для уразумения требует справок со стариной…».

Валуев в юности был знаком с Пушкиным и послужил для поэта прототипом Петра Гринева, главного героя «Капитанской дочки». В черновиках Пушкин кое-где даже называет Гринева Валуевым.

Так как историческая основа топонима была для москвича несомненна, то в тех случаях, когда исторических справок не находилось, он создавал легенду, ибо московское название просто не могло не иметь объяснения.

На Крымской набережной есть Бабьегородские переулки. Свое название они получили в XVII—XVIII веках, когда велись работы по укреплению берега Москвы-реки сваями, которые вбивались при посредстве «баб» – тяжелых подвесных молотов. За то долгое время, что велись работы, эти «бабы» достаточно намозолили глаза окрестным жителям, местность с торчащими сваями прозвали Бабьим городом. Но позже, когда работы были закончены, «баб» разобрали и увезли, память о них сгладилась, и тогда-то возникла легенда о «Бабьем городке».

В легенде рассказывается: было это в XIV веке, подступили к Москве татары, а князя с дружиной в городе не случилось, одни бабы с детишками и стариками остались. Тогда поставили бабы на берегу Москвы-реки наскоро городок, закрылись в нем и стали оборону держать. Крепко бились бабы, не удалось татарам взять их городок, да еще во время вылазок побили они немало врагов, и татары отступили от Москвы. От этого и произошло название Бабьегородских переулков.

В создании московских топонимических легенд приняли участие поэты и писатели.

Пруд возле Симонова монастыря вдохновил Н.М. Карамзина на повесть «Бедная Лиза». «Близ Симонова монастыря есть пруд, осененный деревьями, – вспоминал он в 1817 году. – За двадцать пять лет перед сим сочинил я там «Бедную Лизу», сказку весьма незамысловатую, но столь счастливую для молодого автора». После опубликования повести пруд стали называть Лизиным прудом.

До середины 1930-х годов в Симоновской, переименованной в Ленинскую, слободе существовала железнодорожная платформа Лизино, а также были Лизина площадь и Лизин тупик.

В 1809 году В.А. Жуковский написал повесть «Марьина роща» – историю из древних времен Святого Владимира о трагической любви прекрасной крестьянки Марии и пастушка – певца Услада, которых разлучил владетель тех мест жестокосердный витязь Рогдай, отчего Мария умерла. «И хижина отшельника Аркадия, и скромная часовня Богоматери, и камень, некогда покрывавший могилу Марии, – все исчезло, – заключает свою повесть В.А. Жуковский, – одно только наименование Марьиной рощи сохранено для нас верным преданием».

Несмотря на ненаучность, подобные предания придают особую прелесть московским названиям, и истинный москвич, знающий настоящее значение какого-либо названия, все же сердцем склоняется к легенде и с удовольствием повторяет хитрую или нехитрую топонимическую выдумку, а порой и сам готов что-то объяснить по-своему.

Рождаются легенды и в наше время.

В 1925 году известную подмосковную усадьбу Царицыно с ее дворцом, парком и поселком при ней переименовали в Ленино. В путеводителе по окрестностям Москвы издания 1926 года описание Царицына начинается таким беллетристическим вступлением:

«Поезд приближается к 20-му километру.

– Царицыно! – выкрикивает проводник.

Сидящие в вагонах стремятся к выходу.

– Извините, не Царицыно, а Ленино, – любезно поправляет проводника 17-летний юноша со значком КИМа на груди.

Проводник смущается. Лицо его даже розовеет».

Несмотря на старания сознательных юношей, название не привилось. Царицыно продолжали называть Царицыном. Но смутная память о переименовании все-таки кое у кого осталась. Уже в семидесятые годы мне пришлось слышать от одного старого Царицына историю о том, что прежде, давным-давно, Царицыно называлось Ленином: жил тут богатый купец, была у него любовница, красивая девка по имени Лена, вот он купил здесь землю, построил дворец и назвал эту местность Ленино.

Царицыно. Развалины дворца. XX век

Заложенная искони в московские названия описательность отразилась и на форме истинно московского адреса, явления не менее своеобразного, чем сами названия. Москва до второй половины XIX века практически не имела четких фиксированных и общепринятых адресов, и москвич, объясняя, куда и как идти или ехать, каждый раз варьировал свое объяснение в зависимости от обстоятельств, учитывая и то, откуда предстояло ехать человеку, в какое время, на чем, и, конечно, принимая во внимание знание человеком местности, а между прочим, и его понятливость.

Таким образом, получался не адрес, а произведение устного народного творчества.

В середине XVII века в «Строельной книге церковных земель» даются такие адреса: «Церковь деревянная Сошествия Святого Духа, что за Богородицкими вороты, подле городовые стены, на рву», «Великого чудотворца Николы Явленного, что за Арбацкими вороты».

Сто лет спустя, в 1747 году, так же в официальном документе приводится адрес купца Ивана Мусина: «идучи из Семеновской в Алексеевскую слободу, в приходе церкви Воскресения Христова, что в Таганке». Подробность и описательность московских адресов сохранялась и в последующие века. Хотя с XVIII века в Москве уже существовала нумерация домовладений, москвичи не доверяли «цифири» и предпочитали словесное объяснение.