Коллекционер бабочек в животе (СИ) - Тианна Ридак. Страница 1

Коллекционер бабочек в животе

Тианна Ридак. Коллекционер бабочек в животе

Все события вымышлены автором, все совпадения случайны.

Ты прав. Одним воздушным очертаньем, я так мила.

Весь бархат мой с его живым миганьем — лишь два крыла.

Не спрашивай: откуда появилась? Куда спешу?

Здесь на цветок я легкий опустилась и вот — дышу.

Надолго ли, без цели, без усилья, дышать хочу?

Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья и улечу.

А. Фет «Бабочка»

Лина. Одна из нимфалид

— Опять проблемы с электричеством! Diavolo! Я плачу очумительную сумму за аренду, а живу, как в средневековье, без света!

— Ренатик, ну что ты завёлся? Сейчас всё восстановят, не ругайся! И где ты только эти слова смешные находишь? Иди ко мне лучше, очумительный ты мой… В полутьме твой голос звучит ещё слаще… Скажи мне что-нибудь?

— Лина… Лина подожди, что ты делаешь?! Oh Madonna!

— Делюсь с тобой своими бабочками, у меня их знаешь сколько в животе рождается сразу, когда ты шепчешь моё имя.

— Стой! Остановись! Я после твоих голодных бабочек, как цветок без пыльцы и нектара! Или как у вас говорят?

— А если вот так?— девушка резко распахнула полы длинного шелкового халата, обнажив небольшую, но от этого не менее соблазнительную грудь с торчащими, как маленькие пуговки, сосками.

— Сумасшедшая! — Ренато молниеносно взял её на руки и понёс в спальню, на огромную кровать. Не сумев устоять перед чарующими формами юного загорелого тела красавицы, он набросился на Лину, точно победитель достигший вожделенной цели.

За этой «бабочкой» ему пришлось поохотиться, расставляя нектарные сети во всех мыслимых и немыслимых местах. И она всё-таки попалась, согласилась на фотосессию для его весенней выставки, когда Ренато сбавил обороты и практически исчез из поля зрения. Да и для него самого охота, за кем бы то ни было, являлась скорее исключением из правил, нежели привычным делом. В основном женщины сами хотели попасть на фотосессию или быть запечатлёнными на холстах Ренато Рицци. У него был свой индивидуальный подход к каждой, умение видеть только лучшие черты, выделять особенности строения тела. В каждом взгляде и жесте, ему удавалось передать характер и настроение, сумев найти нужную позу и подходящую игру света. Во время работы в ход шли любые приёмы, не выходящие за рамки галантности, но самым чудодейственным из них — было предложить рюмочку коньяка или бокал вина, для настроения. Это всегда приносило ошеломляющие результаты, благодаря живому блеску в глазах. Этому приёму Ренато научила его давняя подруга Нелли, владелица ресторана итальянской кухни. На момент их знакомства ей было около сорока, ему всего двадцать пять. Эта встреча была судьбоносной для молодого человека, тогда ещё никому не известного в России итальянского фотографа и художника Ренато Рицци. Когда-то, он всерьёз начал интересоваться своими русскими корнями по линии матери, и решил, что пришло время навестить родину предков. Его прапрабабушка, будучи совсем юной, эмигрировала, во время Октябрьской революции, сначала в Румынию, а оттуда в Италию, в маленький городок Альберробелла, на юге страны. Там она познакомилась с будущим мужем, и после венчания молодая семья переехала в Урбино — знаменитый город в центральной Италии. Сам Ренато ужасно гордился тем, что родился именно в Урбино, как и выдающийся художник эпохи Возрождения Рафаэль Санти.

— Эй, Ренатик, ты куда улетел? — шепнула нежно ему на ухо Лина. — Опять к своей Мадонне, мой Рафаэль?!

— Кажется свет включили,— невпопад ответил он, и аккуратно, накрыв шёлковым покрывалом соблазнительную, ещё не отошедшую от бурных ласк девушку, встал и поспешил в душ.

Лина хотела ещё, ждала продолжения, и Ренато это знал, но у него были иные планы на сегодняшний вечер. Он был готов к тому, что девушка обидится и больше не придёт, но и их совместная работа уже закончена. Фотосессия получилась даже ярче и сочнее по деталям, чем можно было ожидать. Лина создана была для объективов фотокамер и обнажала весь свой внутренний космос, даже если была в наглухо застёгнутом пальто. Последние две недели она была музой Ренато, и нехотя влилась в его игру, стала зависимой, а этого не следовало допускать. Он конечно же не расстанется с ней, пока будет идти выставка фоторабот, но…

О том, что будет потом, и как пройдёт их расставание, думать не хотелось. Контрастный душ окончательно привёл его в сознание, и обернув огромное банное полотенце вокруг бёдер, из ванной комнаты вышел абсолютно другой, неприступный Ренато.

Кареглазый шатен, ростом чуть выше среднего, полностью оправдывал, по значению, свою фамилию Рицци — что означает «с вьющимися волосами». Прямой нос, большие губы с очень чётким контуром говорили о характере охотника.

Лина успела к этому времени набросить халат на голое тело, и сидела в уютном большом кресле, поджав под себя ноги. Она поправляла макияж, смотрясь в маленькое зеркальце пудреницы, рядом в пепельнице дымилась сигарета. Ренато подошёл, сделал одну большую затяжку, потушил сигарету и, оголив плечо Лины, поцеловал его, едва коснувшись губами.

— Ты была великолепна, как всегда,— добавил он. — Мне пора на встречу, прости! Можешь остаться, но я не знаю когда вернусь.

— Я тоже спешу,— тут же ответила она, едва сдержавшись, чтобы не спросить, с кем собирается встречаться её, пышущий флюидами страсти, мужчина. Лина не питала себя иллюзиями по поводу долгосрочных отношений со знаменитым фотографом, но и сама не хотела добровольно уступать никому дорогу. Какая женщина, повстречав привлекательного, талантливого, успешного мужчину, мысленно не представляла себе его в качестве мужа. А Ренато был настолько притягательно хорош, не только внешне, но и внутренне, что его хотели все. Вот только он был чересчур разборчив в связях, предпочитая натуральную красоту и живой многогранный внутренний женский мир. «Без него,— говорил Ренато, — все женщины на фотографиях и картинах, выглядят пустыми куклами».

Лина достала из пачки сигарету и тут же её бросила, потом резко вскочила с кресла и на цыпочках подошла к приоткрытой двери спальни. Заглянув тихонько и затаив дыхание, она наблюдала за Ренато, боясь даже моргнуть, чтобы случайно не нарушить идиллию, — момент, когда мужчина одевается и красуется перед огромным зеркалом. Тот уже успел надеть тёмно-синие джинсы, и держал в руках белоснежную рубашку с длинными рукавами. Его смуглая кожа, под верхним искусственным освещением, стала соблазнительного карамельного оттенка. Лина едва могла оторвать взгляд от того, как он трепетно застёгивает пуговицы на манжетах и поправляет воротничок рубашки. Как надевает свой любимый медальон с изображением евангелиста Луки — покровителя врачей и художников, — и брызгается дорогим парфюмом.

Аромат цитрусовых, в сочетании с древесными нотами, разлился по комнате и долетел до девушки. Лина вдохнула приятный запах, как кислород, будто она только что вышла на свежий воздух из душного помещения, и у неё даже слегка закружилась голова. Если бы Ренато остался у зеркала ещё на полчаса, она бы с удовольствием так и стояла, облокотившись о стойку дверного проёма, и смотрела чарующее священнодействие. В этом был весь Ренато, и когда одевался, и когда стоял у холста или с фотоаппаратом в руках, и даже когда занимался сексом… Зеркала в спальне были умело развешаны, и Лина успела привыкнуть к тому, что во время интимной близости, в зависимости от позы, она могла видеть себя. Поначалу её это ужасно смущало и мешало расслабиться, но потом стало заводить так, что она специально поворачивалась к зеркалу, чтобы видеть не только свою, но и мускулистую фигуру Ренато. Как он пылок в движениях, когда держит её за бёдра и хочет войти всё глубже; как напор сменяется нежностью, и по-новой начинаются ласки; как он кончает, а после целует ей спину. В такие моменты ей казалось, что он любит её искренне, от души, страстно, самозабвенно, как никогда и никого до их встречи…