Ипатия - Кингсли Чарльз. Страница 31

Здесь, в борьбе за всемирное владычество, наместник Африки поставил на карту все и – проиграл.

– Как оно жестоко, старое солнце, – заговорил Рафаэль. – Оно сверкает на клинках мечей, не заботясь о том, что за каждым отблеском следует предсмертный вопль. Да и не все ли равно? Это его не касается. Астрологи [99] – дураки. Его назначение – озарять мир, и в общем оно дает мне одно из немногих, оставшихся на мою долю наслаждений. Впрочем, наслаждение это довольно сомнительное.

При этих словах Рафаэля вдали показалась колонна солдат, которая направлялась прямо к его убежищу.

– Если эти господа меня застанут здесь, то, без сомнения, вызовут во мне новое ощущение, вслед за которым будут невозможны все дальнейшие… Кто знает, что намерены они делать? Вполне возможно, что в будущем мне не предстоит более испытать каких бы то ни было ощущений, если двуногий призрак призрачным железным острием порвет цепь моих чувств. Но я ничего не отрицаю. Я не догматик. В самом деле, призраки идут прямо на башню. Я думаю, что лучше всего будет избежать встречи с ними. Иди сюда, Бран! Где же ты? Уж не насыщаешься ли ты трупами убитых солдат? Очень жаль, что мое неразумное отвращение препятствует мне последовать примеру моей собаки, хотя я так же голоден, как она. Бран! Бран!

Он вышел из башни и долго звал собаку.

– Бран! Зачем мне ждать ее? Что хорошего сознавать, что за мной по пятам следует некое пегое животное с обрезанными ушами? Правда, она мне спасла жизнь, когда, бросившись в море в Остии, я решился сорвать завесу с тайны, которой, может быть, совсем и не существует. Вот она! Где ты была, моя прелесть? Разве ты не видишь, что я собрался в поход и жду тебя с посохом в руке и сумкой на плече? Вперед!

Верная псина заглядывала ему в лицо с особым собачьим выражением, бегая к развалинам и возвращаясь назад, пока Рафаэль не последовал за ним.

– Это что? Опять новое ощущение! Бран! Бран! Неужели ты не нашла другого, более удобного дня в году, чтобы порадовать мои уши визгом одного, двух, трех, нет – девяти щенят?

Бран посмотрела на хозяина и шмыгнула в угол, где с визгом и писком барахталась ее новая семья. Затем она появилась опять, держа в зубах одного из щенят, и положила его к ногам Рафаэля.

– Бесполезно, уверяю тебя. Я прекрасно понимаю, что случилось. Как? Еще один? Глупое, старое создание! Неужели, подобно знатным патрицианкам, ты гордишься тем, что осчастливила мир беспокойными подобиями твоего драгоценного «я»? Что это такое? Она тащит сюда все свое потомство! Почтенная матрона, серьезно напоминаю, что тебе предстоит сделать выбор между семейными узами и предписаниями долга.

Бран схватила его за край одежды и потащила к щенятам; затем подняла одного из них, протянула к Рафаэлю и повторила то же со всеми прочими.

– Безумное старое животное! Неужели ты смеешь требовать, чтобы я носил на руках твоих детенышей?

Бран села и принялась выть.

– Прощай, старуха! В общем, ты была для меня приятным сном… Но если ты такова же, как все прочие призраки, – прощай! – И Рафаэль тронулся в путь.

Бран побежала за ним, лая и прыгая, потом вспомнила о своем потомстве и вернулась. Она пыталась тащить одного щенка за другим, потом попробовала забрать их всех вместе, а когда ей и это не удалось, опять жалобно завыла.

– Иди, Бран! Иди со мной, моя старушка!

Бедная собака бросилась было к нему, но с полпути вернулась обратно к щенятам. Несколько раз бегала она то туда, то обратно, и, наконец, остановилась. Опустив хвост, Бран поплелась к своим беспомощным детенышам, испуская глухой, укоризненный вой.

У Рафаэля вырвалось проклятие.

– Ты все-таки права! Новые создания появились на свет, и отрицать их существование невозможно. Они представляют собою нечто, точно так же, как и ты, моя старая Бран! Ты не я, но ты не хуже меня, и твои дети, насколько мне известно, имеют столько же прав на существование, как и Рафаэль Эбен-Эзра. Клянусь семью планетами и всем прочим, я понесу твоих щенят.

Он завязал их в платок и пошел дальше. Бран с восторгом лаяла, прыгала, бросалась к его ногам и едва не опрокинула его от избытка благодарности.

– Вперед же! Куда тебе угодно идти, почтенная матрона? Мир обширен! Ты, благодаря своему здравому смыслу, будешь моей руководительницей. Ты – царица философии! Вперед, новая «Ипатия»! Обещаю следовать с настоящего дня всем твоим указаниям!

Рафаэль продолжал путь. Порой ему приходилось шагать через трупы, а иногда сворачивать с дороги на тропинку и пробираться к холмам, чтобы избежать встречи с одичалыми конями и мародерами, обиравшими убитых.

Дойдя до большой виллы, от которой уцелел лишь дымящийся остов, молодой еврей перескочил через стену и наткнулся на груду трупов. Они лежали кучей возле садовой калитки. Не больше трех часов тому назад здесь произошла ожесточенная схватка.

– Заверши мои страдания! Пожалей и убей меня! – простонал чей-то голос.

Рафаэль поглядел на несчастного. Это был страшно изувеченный человек, который, очевидно, не смог бы уже поправиться.

– С удовольствием, друг мой, если ты этого желаешь.

И Рафаэль вытащил свой кинжал.

Раненый протянул к нему шею и ожидал смертельного удара с застывшей на губах кроткой улыбкой, но Рафаэль, встретив этот ужасный взгляд, невольно содрогнулся. Мужество изменило ему.

– Что ты посоветуешь, Бран? – обратился он к своему другу. Но собака убежала далеко вперед и нетерпеливо лаяла и прыгала.

– Я повинуюсь тебе! – прошептал Рафаэль и последовал за животным, в то время как раненый жалобно призывал его к себе.

– Ему недолго осталось страдать. Эти грабители не так мягкосердечны, как я. Странно! Я был уверен, что во мне нет ни нежности, ни кротости, что я могу поступать по призеру моих предков, вырезывавших целые семьи хананеян. А между тем из простого духа противоречия я не мог убить беднягу, только потому, что он меня просил об этом. Но оставим подобные рассуждения и будем повиноваться внушениям моей собаки!

– Что же теперь делать, Бран? Ах, как больно видеть такое превращение! Это ведь та самая красивая вилла, мимо которой я вчера проходил!

Рафаэль направился к группе мертвецов, среди которых, прижавшись к стволу дерева, полусидел один из высших начальников, молодой человек с благородными чертами лица. Бесчисленные удары врагов помяли и изрубили его шлем и латы, щит был расколот, меч сломан, но еще держался в его похолодевшей руке. Отрезанный от своего отряда, он занял последнюю позицию у дерева и прислонился к стволу.

В насмешку или из сострадания природа-мать покрыла его увядшими розами и золотистыми плодами, осыпавшимися с кустов и деревьев во время ожесточенной схватки. Рафаэль остановился и посмотрел на воина с грустной улыбкой.

– Молодец! Ты дорого продал свое воображаемое существование! Сколько убитых!.. Девять… одиннадцать! Какое самомнение! Кто сказал тебе, что твоя жизнь стоила одиннадцати жизней, которые ты загубил?

Бран подошла к трупу, предполагая, быть может, что человек еще жив, лизнула его холодную руку и отошла с унылым воем.

– Вот так следует относиться к явлениям жизни, не правда ли? Я, право, жалею тебя, несчастный юноша!.. Все раны нанесены тебе спереди, как и подобает мужчине! Прости меня, юноша, существуешь ли ты или нет, а я все-таки не могу оставить твое ожерелье для двуногих гиен, которые продадут и пропьют эту драгоценность!

И с этими словами Рафаэль наклонился над мертвецом и осторожно снял с него великолепное ожерелье.

– Не для меня лично, уверяю тебя. Подобно золотому яблоку Атеи, оно достанется прекраснейшей. Вот, Бран, это тебе!

Он одел ожерелье на шею своей собаки. Бран с лаем побежала вперед, избрав ту самую дорогу к Остии, по которой они шли от взморья к Риму. Рафаэлю было безразлично куда идти, и, следуя за собакой, он продолжал громко говорить сам с собой:

– С какой напыщенностью рассуждает человек о своем достоинстве, духе, о своем небесном сродстве, о стремлении к незримому, прекрасному, бесконечному и прочему, что на него не похоже! Как может он это доказать? Лежащие кругом бедняги – прекрасные образчики рода людского. С первого дня рождения терзало их стремление к беспредельному. Есть, пить, уничтожать известное число собратьев или произвести на свет некоторое количество таких же существ, из которых две трети умирают в детстве… Сколько горя для матери и сколько издержек для мнимых или действительных отцов… Рафаэль Эбен-Эзра, чем ты лучше животного? Какое у тебя преимущество перед этой собакой или даже перед блохами, которых ты так презираешь? Человек производит одежду, а блохи поселяются в ней… Кто мудрее? Человек погиб, а блоха живет…