Райдзин. Проект «Цербер» (СИ) - Извольский Сергей. Страница 8
Перед взором мелькнули картинки пляжа, фиолетово-лиловое сияние молнии, странные видения с гимназистками и не менее странным моложавым незнакомцем. Наблюдающий за магическим ритуалом беспилотник польской разведки, дочери князя Лещинского, эффект кнута…
Вот это меня разбарабанило, надо же, раз такая дикая дичь привиделась. Осознавая и вспоминая все, что видел в бреду, удивлялся как вообще мне такое могло в голову прийти, из каких глубин сознания такая картинка родилась?
Появится в чужом теле, какого-то парня… как там странный незнакомец сказал? В голове вдруг довольно четко прозвучал воспоминанием голос: «Не какого-то парня, а Дмитрия Новицкого, юноши шестнадцати лет отроду. Запомни это имя, потому что оно теперь твое». Да, мне бы еще кто отсыпал такого, после которого…
Так-так-так, стоп. А меня-то как зовут?
Второй раз, как и ранее в бреду на поляне ритуала, меня догнало осознание: о себе в памяти пустота. Причем об окружающем мире все помню, даже курс юаня в обменном пункте. До мелочей, вообще все — взять хоть воспоминание, что Франция со счетом «3:0» победила Бразилию в финале Чемпионата мира в девяносто восьмом году. Да даже анекдот про нюанс и эмпирический метод помню.
На лбу выступил холодный пот.
Шок от потери памяти оказался невероятно силен, но он постепенно отступил перед другим желанием. Которое постепенно становилось главным и всепоглощающим: это было желание посетить туалет.
Немаловажным фактором возникшей потребности, как понимаю, была стойка-штатив капельницы рядом с моей кроватью. Там сейчас, в предназначенных держателях, видел сразу три пустые банки, содержимое которых явно недавно было в меня влито.
«А это вообще как?!» — неприятно удивился я, понимая что последняя третья банка закончилась, а иголку из руки вынуть так никто и не удосужился. Чувствую неприятное жжение в вене — игла еще там. Чуть приподнял голову — лежу на кровати, руки поверх одеяла. Непривычно тонкие руки, подростковые.
Не мое. Это не мои руки.
— Да вы нахрен шутите! — не удержался я от комментария.
Пошевелил рукой. Не мое, но шевелится.
— Да нет, да ну нет, да ну как так-то? — у меня просто не находилось слов.
«Запомни это имя, потому что оно теперь твое».
Повернулся чуть-чуть, с трудом приподнялся. Тело слушалось с трудом, приходилось преодолевать болезненную слабость. Скинул с кровати ноги и чуть не упал, оттого что в глазах помутилось. Переждал, пока отойдет слабость, отклеил пластырь и достал из вены иглу капельницы. На автомате согнул руку, чтобы кровь не текла.
В туалет хотелось все более нестерпимо, поэтому все также с трудом преодолевая слабость, поднялся. Осмотрелся. В палате четыре койки, но занята только одна — моя. Остальные пустые, без постельного белья. На мне просторная синяя больничная одежда. Тумбочка — пустая, в ней вообще ничего. Ни документов, ни телефона. Так, главное, чтобы мои вещи не замылили никуда. Хотя уцелела ли одежда и телефон после удара молнии, вопрос…
«Какая одежда и телефон, ау? Безымянный парень, ты теперь — Дмитрий Новицкий, эгей! Вряд ли у него был твой телефон из другого мира!»
У меня пока не получалось осознать, что произошедшее на поляне ритуала — не бред. Думал и воспринимал реальность параллельно — как безымянный и потерявший память «я», которому просто привиделось что-то, и как оказавшийся в теле Дмитрия Новицкого новый «я».
Рядом с кроватью обнаружились резиновые шлепанцы-сланцы. Хорошо, хоть не босиком идти. Встал, оперся на штатив-стойки капельницы. Она на треножнике с колесами, поэтому я взялся за нее и покатил к двери, используя как опору.
Вместе со стойкой — одна пустая банка неприятно позвякивала, вышел в безлюдный коридор. Свет тусклый, в коридоре пусто и никого не видно. Но в середине вижу негромкий свет — похоже, сестринский пост. Направился туда и по пути обратил внимание на электронный циферблат. Угловатые красные цифры в конце коридора показывали время: «21:09». Ну да, закатный час, все верно в плате догадался.
Сначала по коридору ковылял, но понемногу расхаживался — с каждым шагом силы стремительно возвращались. До медсестры вообще дошел почти свежим и бодрым, как будто с каждым шагом часть свинцового груза с плеч сбрасывал.
Дежурная встретила меня взглядом голубых глаз. Круглое лицо, светлые волосы. Для Юго-Восточной Азии — где меня молния и настигла, совсем нетипичная внешность, здесь явно славянский типаж. И ни следа загара.
Невольно бросил взгляд на свои тонкие руки. Ну нет, ну скажите мне кто-нибудь, что это неправда. Потому что если я теперь Дмитрий Новицкий, значит где-то рядом должен быть и князь Лещинский Гавел, дочек которого я — пусть и не специально, совсем недавно в кровавые клочья размотал. Если все это так, то плюс в происходящем, по-моему, только один: хорошо, что не в собаку.
— Excuse me, where is the toilet?
После моих слов возникла недоуменная пауза. Медсестра смотрела на меня с удивлением и немым вопросом. Я смотрел на нее с удивлением и немым вопросом.
— Со? Не разумьем, — отрицательно помотала девушка головой, огорошив меня странным говором. Но вдруг лицо ее озарило пониманием: — А, туалета?! Далей вздуж корьетажа.
Похоже, обработав услышанное и выцепив слово «туалет», она поняла о чем речь и уже привстала со стула, показывая мне направление.
Язык у нее… очень странный. Причем явно родственный, славянский. Акцент еще такой, как у эстонцев или литовцев. Но не совсем — говорит девушка растягивая гласные, но при этом стремительно выговаривать согласные. Быстротягучий говор, я бы подобное назвал.
— Польский? — спросил я медсестру.
— Так, — кивнула медсестра.
Вот опять — говорит вроде быстро, но гласная тянется.
«Так», — мысленно повторил я за медсестрой, осмысливая происходящее.
Она разговаривает на польском. Английский не знает. Я снова — в который раз за пару последних минут, почувствовал холодный пот на лбу. И понемногу начал уже на полном серьезе вспоминать разговор со странным незнакомцем и вообще все что мне привиделось после удара молнии.
«Попал ты, парень», — обратился я и к самому себе, безымянному, и к Дмитрию Новицкому, в чьем теле сейчас был. Хотя, он-то уже все — теперь здесь только я.
Между тем чувство тревоги, поднявшее меня с койки в палате, так и не уходило — наоборот, набат предупреждающий об угрозе бил все громче и громче. Как там обидевшийся на сантехника незнакомец говорил? Что-то вроде того, что при прибытии экстренных служб безопасность княжеского рода до нас не сможет добраться сразу. Но в том, что она доберется, он не сомневался.
Не нравится мне это все.
— Где я? — спросил на русском, но медсестра вопрос прекрасно поняла.
— То есть шпиталь мьейска Франчишка Рашей.
«Это больница имени Франческа Рашея», — перевел машинально. Это я польский язык знаю или просто логика?
— Кторе мьясто? — вдруг спросил я у медсестры что за город. Причем получилось у меня это непроизвольно.
Вот это поворот!
И как я так смог? Я ведь на польском раньше только пару слов знал — «курва», да «йа пердоле».
— То есть Познань, — между тем ответила медсестра.
«С десяти лет проживаешь в городе Познань, где получил среднее образование в Британской международной школе…» — прозвучали в памяти слова незнакомца.
Познань. Я все-таки в Польше. Ну-ка, проверим еще кое-что:
— Моя сестра, Наоми Новицкая. Она здесь?
Имя сестры — юной девушки с удивительными серебряными волосами, я вспомнил очень легко. А вот на польском спросить не получилось — стоило лишь задуматься об этом, как закрытые пока области памяти просто не открылись.
— Наоми Новицка? — переспросив, медсестра не дожидаясь ответа посмотрела на отсвечивающий синим экран монитора. — Тутай. Двужестя тчечи оджау, — махнула медсестра дальше по коридору, в ту же сторону где и туалет располагался.
«Здесь. Двадцать третья палата»
Очень хотелось продолжить расспросы, но залитое в меня капельницей содержимое банок победило, так что кивнув медсестре, я двинулся в туалет. Стойку-штатив для капельниц так и катил с собой, хотя уже мог идти без нее.