Госпожа моего сердца - Кинсейл Лаура. Страница 42

Он отклонил голову назад, чтобы избежать ее поцелуев. Он порывисто и шумно дышал, с трудом сдерживая свое желание.

– Боюсь, вы были бы горько разочарованы своим выбором, моя госпожа.

Она тоже откинулась назад и, осторожно взяв его подбородок своими пальцами, стала изучать его лицо.

– Да, на хорошенькую благородную даму ты не походишь. Но говорят, что женитьбы из-за внешности всегда плохи. Мы поженимся из-за твоих богатств.

Он покачал головой и, вопреки своему желанию, улыбнулся. Затем осторожно снял ее руки с лица, но не стал выпускать их, продолжая держать в своих тяжелых рукавицах.

– Госпожа, ты не понимаешь, как тонка сейчас эта нить, которая удерживает меня.

– Может быть, я хочу, чтобы она была тонкой, – прошептала Меланта. Она подняла ресницы и посмотрела прямо ему в глаза. – Может быть, я хочу, чтобы она порвалась.

Ему показалось, что сейчас его оборона рухнет. После его долгого воздержания и одиночества тринадцати невозможных лет от ее слов и взгляда он воспламенился.

– Умоляю, подумайте еще раз, моя госпожа, – сказал он хрипло. – Ни место, ни время не подходят для вас. Я гораздо ниже вас. И сами вы сказали, что не уверены в своем желании. – Он обхватил ее руками. – Моя сеньора, когда мы снова вернемся ко двору, ваша гордость и честь будут оскорблены воспоминаниями о том, с кем вы были так близки.

Она молчала, покорно оставаясь в его объятиях. Небольшие пряди ее длинных волос, давно выбившихся из-под сетки, ниспадали на шею и колыхались возле висков и щек.

– Нет, я буду гордиться, – прошептала она. – Я буду гордиться этим, особенно вспоминая о тех плохих людях, с которыми мне приходилось общаться. – Затем еще тише добавила. – А может быть, буду плакать, вспоминая твою чистую душу.

Он опустил свою голову.

– Никогда в жизни я не мог представить себе, что смогу хотя бы дотронуться до вас.

Она провела своими пальцами по его рукам, по плечам. В ее глазах появились слезы. Это потрясло его. Он затряс головой.

– Нет, госпожа, не надо. Из-за этого не стоит так огорчаться.

Она быстро наклонилась и поцеловала его. По телу опять разлилось непреодолимо сладостное чувство. Он прижался лицом к ее шее, чтобы она не могла целовать его в губы.

– Умоляю вас, моя госпожа, – сказал он. – Это погубит нас. Это погубит нас обоих.

Она с силой прижалась к нему головой. Он мог чувствовать ее дыхание, ощущал ее слезы, которые, щекоча, сбегали по его шее под кожаную куртку. Он сидел и ждал. Сказать еще раз «нет» было уже выше его сил. Его тело и его воля сейчас уже принадлежали ей, невзирая на расстояние между ними, на ее возможное колдовство, на честь, на то, что у него была жена.

– Ты ошибаешься, – сказала она, с силой выговаривая слова. – Это погубит не нас обоих, а только тебя, и я этого не допущу. Больше у нас ничего не будет, кроме дружеских отношений. И хотя этого, может быть, теперь уже мало, но поверь, моя дружба тоже кое-чего стоит. Я никогда не оставлю тебя без моей дружбы, что бы ни случилось в будущем.

Он дотронулся рукой до ее щеки, потом до шеи. Его руки так и остались в металлических рукавицах, и теперь этот мощный слой металла и кожи как бы подчеркивал то расстояние, которое было между ними. И еще то, кем был он и кем оставался. – Никем.

– Я ваш верный слуга и готов сложить свою жизнь за вас по первому вашему требованию.

Ее заплаканное лицо исказила гримаса.

– Но этого как раз я совсем и не хочу! Молю тебя, оставайся живым и здоровым, сэр Рук, если не хочешь причинить мне величайшее горе.

Она стала тереть глаза, с усилием сглотнула. Затем отстранилась от него и встала, низко склонив свою голову. Она дрожала, но даже не пыталась закутаться.

Рук тоже поднялся. Он мог бы обхватить ее своими руками, обнимать всю ночь, согревать ее. Они бы так тесно прижались друг к другу, что стали бы единым целым.

– Я мог бы заплакать сам, госпожа, – сказал он, – из-за того, что мог бы получить от вас и чего лишился.

Она: улыбнулась, все еще продолжая плакать.

– Какого, однако же, любовника я лишилась!

– Моя госпожа, ничего не потеряно. Я все еще с вами и буду с вами всегда, буду служить вам и говорить только правду. И я клянусь об этом всем, что считаю самым дорогим для меня в этой жизни… – он протянул руку и дотронулся до нее, осторожно прижав ладонь к ее груди, к мягкому зеленому войлоку и горностаю.

Она подняла на него глаза. Даже через свою толстую рукавицу он чувствовал, как билось ее сердце.

– Сердцем моей любимой, моей жизнью, моей верностью и моей честью. Клянусь вашим сердцем, и ничьим иным.

Глава 12

Меланта сидела, закутавшись в свою накидку, прислонившись к стене часовни, и глядела на сгущающиеся сумерки. Она совсем не привыкла плакать и теперь чувствовала тяжесть в голове и оцепенение, но ей вовсе не было грустно.

Ее рыцарь лежал поперек прохода у двери, положив голову на свою руку и накрывшись своей мантией. Слышалось только его ритмичное дыхание, и иногда снаружи доносились звуки, которые издавал его конь, пощипывающий траву за открытым порталом, и позвякивание бубенцов Гринголета. Каждый такой звук, как бы он не был слаб и приглушен, вызывал у него сквозь сон настороженность, и он вздрагивал. А потом глубоко вздыхал.

Ей нужно было разбудить его до того, как наступит ночь, так как он собирался всю ночь снова не спать, охраняя ее. Вначале он лег к ней спиной, но вскоре повернулся во сне, и в последнем неясном свете уходящего дня она стала внимательно рассматривать лицо Рука. Он выглядел как типичный воин, потрепанный и симпатичный, вполне привыкший спать в доспехах на каменном полу.

Жесткие черты его лица во сне не стали мягче, разве что только губы, которые слегка разошлись, а также отсутствие жестких линий вокруг глаз и бровей делали его лицо несколько более молодым и похожим на того юнца, который так бешено впился взглядом в Меланту во дворце пап.

Как тогда он развеселил и позабавил ее! И польстил тоже – такой взгляд от совсем еще мальчика, да к тому же не имевшего никаких надежд на успех. О, она заметила его. И когда разобралась в том, какую ужасную гнусность замышляют против него все эти отцы и епископы, постаралась спасти его, хотя, кажется, он этого так и не понял и не оценил.

Тогда ей показалось, что она лет на сто старше его, хотя ей самой было только семнадцать. Сейчас она чувствовала себя так, словно ей уже тысяча, и в то же время у нее появилось что-то новое и свежее в восприятии жизки. Она начала делать совсем безумные вещи, даже глупости, ничуть не заботясь о последствиях. Совсем как молодая девчонка, какой она, видимо, никогда не была. И в первый раз в своей жизни, кажется, по-настоящему влюбилась в мужчину.

Своего мужа, Лигурио, она уважала, любила головой и в душе, как учителя, отца, старшего товарища, ведшего ее по жизни. Прежде чем она смогла понять это сама, она подружилась и увлеклась ослепительным скандинавом, который подарил ей Гринголета. Но воспоминания о нем были мучительными для Мел анты.

Она снова взглянула на огромный «скелет» каменного дракона и уткнулась замерзшим носом в мех горностая. Этот скандинав научил ее охотиться, обучать и тренировать своего дикого сокола, раскрыл ей счастье свободы в преследовании охотящейся птицы. Она не предала с ним своего Лигурио и даже не думала об этом. Это было не более чем девичье увлечение, и у нее в любом случае не оказалось достаточно времени, чтобы развиться во что-то большее. Меланта вскоре обнаружила скандинава убитым в своей собственной постели. Рядом с ним спала женщина, которая подняла жуткий визг и устроила целый спектакль, когда увидела, что мужчина рядом с ней мертв, словно бы не сама вонзила в него кинжал. Меланте тогда было пятнадцать лет, и она все еще оставалась девственной душой и телом, невестой принца Лигурио.

Именно тогда она в первый раз узнала про безумную страсть Джиана Навоны ко всему, чем обладал Монтеверде. И к ней самой. До этого она считала его любезным и умным человеком, который иногда приезжал к ее мужу и однажды показал ей фокус, во время которого в вазе появились живые цветы.