(не) Приватный танец (СИ) - Энн Алена. Страница 48
- Давненько вы здесь не были.
От ее голоса мурашки по коже похлеще, чем от шума воды. Вскрикивает, поскальзываясь на мокром камне, но я успеваю вовремя обхватить тонкую талию. Замираю взглядом на пухлых, кукольных губках и погружаюсь в свой персональный ад, или рай. Все чувства смешались так сильно, что уже и не разберешь.
- Спасибо, - произносит Майя, высвобождаясь из этих вынужденных объятий и бросая настороженный взгляд с сторону нашего лагеря, но все заняты своими делами, и вряд ли обращают на нас внимание. Да и мне, если честно, уже по барабану. Пусть хоть все узнают.
- А ты? Бывала здесь уже?
- Каждое лето приезжали с мамой. Она была очень активной, поэтому, когда выдавалась возможность, мы не сидели на месте. Каждая свободная минута в движении. Мне нравилось это. Жаль, что сейчас ее нет здесь рядом со мной, - вздыхает, проводя пальчиком по другой надписи. «Здесь была Майя, 20.07.15». – Прости, опять я со своим нытьем.
- Все хорошо, это нормально – скорбеть.
- Я хотела поговорить с тобой, Илья, - вдруг на одном дыхании выдает она, и у меня сердечко екает.
- Ты всегда так резко переходишь с «вы» на «ты», что мне аж страшно становится, Майя, - улыбаюсь ей, но девушка не отвечает улыбкой. Нервно покусывает свои соблазнительные губки, вновь погружая меня с головой в пучину мучения и наслаждения одновременно. Нервничает, и эта нервозность передается мне. Да в чем дело-то?
- Я тоже хотел с тобой поговорить.
Но нашим планам не суждено осуществиться.
- Илья Андреевич, иди сюда, хватит баклуши бить! – орет Сагитович, и я, вздохнув, киваю в сторону лагеря.
- Видимо, придется перенести наш разговор, пойдем.
Поддерживая Майю под руку, помогаю подняться обратно.
- Разводи костер, народ проголодался, - изрекает Сагитович, пихая мне в руки рюкзак. – Спички в боковом кармане. Хворост в лесу.
И лыбится, гад такой! Будто кроме меня этим заняться некому. Думает, собрал палатку и теперь круче всех. Ладно!
Стоит признаться, есть во всем этом какая-то романтика. И в опускающихся на землю сумерках; и в ароматах печеной на костре картошки; и в песнях, что поют под гитару девчонки.
- Ну что, Илюшка, - тихо произносит Олеся, наклонившись к моему уху. Еще бы, если бы такое фамильярное общение донеслось до ушей окружающих, уже на следующий день пошли бы слухи о моем романе с Клещатниковой. Домысливать у нас ох как любят! – Еще не поменял свое мнение о походах?
- Не дождетесь, Олеся Викторовна, - упрямо бормочу в ответ. – Скукота смертная. Лучше бы завалился у телека с огромной коробкой пиццы.
- Вот уж веселье! – звонко смеется Олеся. Взгляд невольно обращается к Майе. Как раз в этот момент она хмуро смотрит на нас. А рядом Аня что-то нашептывает ей на ухо. Бросает взгляд на меня, и отчего-то смущаясь, тут же отводит его и активно принимается за поедание картошки. Не понял, это они обо мне что ли секретничают? – Если тебе скучно, могу предложить прогуляться до озера, тут недалеко. У меня уже все тело затекло от этих посиделок. Кроме того, хотела поговорить с тобой.
А почему бы не пройтись? Ну реально же скука смертная!
- А давай! – поднимаюсь на ноги и подаю ей руку. Как раз вернемся до того, как окончательно стемнеет. К озерцу, больше напоминающему огромную лужу, добираемся быстро.
- Красиво, правда? – блаженно выдыхает Олеся, подбирая мелкий камушек, и швыряя в водную гладь. Улыбнувшись, следую ее примеру.
- Красиво. И тихо, а то от этого тряньканья у меня уже башка разболелась.
- Ты совсем не романтичный, Илья, - смеется она.
- Таким уж родился. О чем поговорить хотела?
- Если честно, - смущенно произносит она. – Скорей не поговорить, а поблагодарить от души. Вдвоем редко остаемся, а при других стесняюсь как-то. Хотела спасибо тебе сказать за то, что жизнь мою изменил. За то, что я теперь совершенно другой человек, за то, что нравлюсь себе. А еще… за Мишу.
Окончательно смущается, краснея до корней волос.
- Ты о Михаиле Сергеевиче? Я здесь ни при чем, это вы все сами.
- Неправда, если бы не ты, мы бы так не сблизились. Рано о чем-либо говорить, Илюша, но он мне очень нравится. И я ему, кажется, тоже. На меня до этого никто не обращал внимания, а сейчас… я счастлива, спасибо тебе!
На душе так тепло. Кто говорил, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует? Если честно, до встречи с Олесей у меня тоже были сомнения в этом. Но когда смотрю на эту женщину – понимаю, что заблуждался.
- Иди сюда, - усмехаюсь, крепко обнимая подругу. – Будь счастлива, дорогая.
- Спасибо, Илюш, - тепло улыбается, чмокая меня в щеку.
За нашими спинами раздается хруст. Отрываясь от Олеси, оборачиваюсь и наблюдая, как из рук Майи валится хворост. Лицо бледное, растерянное, а в глазах… Резко разворачиваясь, бежит прочь.
- Дьявол! Олеся, подожди меня здесь. Не уходи!
Сорвавшись с места, несусь сквозь бурелом за моей любопытной Варварой. Уже представляю, чего она там успела накрутить в своей прелестной головке. Догоняю ее на поляне.
- Майя, стой! – кричу, и она застывает столбом. – Чего слоняешься по лесу одна? Это небезопасно.
- Я большая девочка, - холодно отвечает она. – И места здешние знаю. Не волнуйтесь, возвращайтесь к своей… Олесе Викторовне.
- Ладно, пойдем.
- Я никуда с вами не пойду, - цедит сквозь зубы, начиная собирать сухие ветки. – И вообще я пошла хворост собирать для костра.
Ну да, охотно верю.
- Ты хотела о чем-то поговорить со мной.
- Хотела, да перехотела, - огрызается она. – Не о чем мне с вами разговаривать, Илья Андреевич.
Эта девчонка меня с ума сведет! Пересекаю поляну, крепко хватая ее за плечи.
- Снова? Ты уж определись наконец, кто я для тебя, Майя, Илья Андреевич или Илья? Хватит играть со мной!
- Вы – мой преподаватель, Илья Андреевич. И думать тут не о чем. Возвращайтесь к Олесе Викторовне.
- Ты что, ревнуешь? – вдруг озаряет меня. – Ты ревнуешь меня к Олесе, поэтому умчалась?
- Вот еще! – фыркает Майя, но даже в этих размывающих границы сумерках я вижу, как девушка краснеет до корней волос. – Мне совершенно плевать! Хоть весь педагогический коллектив нашего вуза перецелуй!
- Но я не целовал ее!
- Ну конечно! – усмехается она, привычно складывая руки на груди, и я не знаю, смеяться мне или плакать. Глупая девчонка! Чего она еще успела нафантазировать?
- Да не целовал я ее! Это были дружеские объятия!
- Я же говорю, что мне плевать! – гневно кричит она, сжимая руки в кулаки. Сил моих больше нет! Зарычав, крепко сжимаю вырывающуюся девушку в своих объятия.
- Как же ты меня достала, Романовская! Всю кровь ты мне свернула! Не могу больше так!
Не могу… Хочу ее до боли, до дрожи, рассудок мутится от близости этих пухлых, нежных губ. Приоткрываются, словно приглашая испробовать их сладость, и я не могу больше противиться этому. Грубо вцепляясь в волосы цвета ночи, оттягиваю назад. Замерев в миллиметре сладких губ лишь на мгновение, врываюсь внутрь, словно ураган. Задыхаясь от эмоций, сладко стонет, отвечая мне не менее яростно.
- Ах, Илья…, - выдыхает, когда я вжимаю дрожащее от возбуждения тело в ствол ближайшего дерева. Этот тихий выдох волной мурашек проходится по моей коже. Сейчас я не чувствую холода, все тело словно в огне. Ее тонкие пальчики до боли вцепляются в мои волосы. Отвечает так страстно, что у меня крышу сносит. Покрываю поцелуями нежное личико, спускаясь к шее. – Илья… Илья…
Ее сладкие стоны заставляют кровь в моих венах кипеть. Подхватываю под бедра, еще сильней впечатывая в ствол своим телом, и ее лодыжки смыкаются на моих бедрах. Мир вокруг нас застывает, глядя друг другу в глаза, мы даже не замечаем, как сверху нас осыпает иссохшей листвой. Отводит взгляд, начиная несмело двигаться, и теперь уже я не могу сдержать стона. Неотрывно смотрю в ее лицо, которое все больше заливается краской удовольствия, смешанного со стыдом. Стесняется, боится, сожалеет, но не может противиться этому, и я не могу… Я возбужден до такого состояния, что ее движения причиняют мне адскую боль, но я, словно чертов мазохист, продолжаю вжиматься в ее тело. Сминаю разгоряченные губы, проскальзывая языком в ее рот. И от тихого стона, что рвется из ее груди, я окончательно теряю самообладание.