Летящая на пламя - Кинсейл Лаура. Страница 53

Олимпия лежала, дрожа и злясь на себя, Шеридана и весь мир. В ее висках стучала кровь, голова раскалывалась, словно железный колокол, она страдала от холода, голода и жажды. Олимпия хотела бы умереть, но сознавала, что у нее нет мужества даже на это. Ей было страшно умереть здесь, на необитаемом острове, одной, от голода и холода. Какая ужасная смерть!

Она пошарила вокруг и нашла свою влажную холодную одежду, а затем попыталась сесть. Всякий раз, поднимая голову, она чувствовала приступ тошноты и головокружения. Немного отдышавшись, Олимпия все же с большим трудом надела на голое тело свое не успевшее высохнуть платье, хотя застегнуть его не смогла. Сорочку и панталоны она отложила в сторону. Олимпия снова прилегла на бок, натянув на себя дрожащими пальцами плащ. Она лежала, глядя на заснеженные кочки, и слушала, как бешено бьется сердце у нее.

Девушка надеялась, что Шеридан вернется. Но он не вернулся.

Наконец, когда уже солнце начало меркнуть, Олимпия попыталась встать на колени, преодолевая слабость. Голод и злость на Шеридана заставляли ее действовать. Она с трудом держалась на ногах. Ее тошнило. Олимпия мучительно долго добиралась до ручья, который, казалось, находился за сто миль от нее. Лунка, пробитая Шериданом, вновь затянулась корочкой льда. Олимпия стояла над ручьем и плакала, чувствуя, что у нее нет сил добыть воды.

Затем, опустившись на четвереньки, она нагнулась над ручьем, ощущая боль в руке, с которой сползла повязка, наложенная Шериданом. Она долго-долго сидела, бессмысленно уставившись на тонкую корочку льда, а затем с трудом проломила ее и зачерпнула пригоршней студеную воду.

Вода обожгла горло, от холода зашлись зубы, на мгновение девушке показалось, что ее желудок исторгнет ледяную влагу назад. Но, сделав несколько глотков, она убедилась, что тошнота понемногу проходит и ей становится легче.

Почувствовав это, Олимпия подумала даже, что, возможно, ей удастся выжить, чем черт не шутит?

Но голова ее все еще раскалывалась от страшной боли. В ее прежней жизни — как называла она теперь свое житье-бытье в Англии — это было верным признаком чувства голода. Во время охоты вместе с Фишем Олимпии часто приходилось подолгу сидеть в засаде, подкарауливая зуйков, или собирать подстреленных диких уток. В таких случаях, возвращаясь ближе к полудню в хижину Фиша, она гребла из последних сил, изнемогая от голода и чувствуя, как ее голова раскалывается от жуткой боли. Но там, в хижине, ее ждала сытная еда: печенье, которое она брала из дома, чашка горячего чая с сахаром и сливками, поджаренный хлеб с маслом… Здесь всего этого не было и быть не могло.

Олимпия закусила дрожащую губу. От слабости она уже не могла даже плакать. Медленно и осторожно Олимпия встала на колени, а затем поднялась на ноги. Неожиданно с соседней кочки взлетела сова. Она закружилась над головой девушки, а затем вновь села неподалеку, уставясь на нее своими круглыми немигающими желтыми глазами.

Первый раз в жизни Олимпию заинтересовало, можно ли есть жареных сов и какие они на вкус?

Хотя, конечно, она не могла проверить это, поскольку у нее не было ни ружья, ни огня.

Ветер обжигал щеки. Девушка слышала немолчный рев моря, доносившийся с той стороны, куда ушел Шеридан. На снегу до сих пор была видна цепочка его следов. По берегам ручья возвышался сухостой в рост человека. Пожухлые растения шелестели под порывами ветра, эти звуки напоминали ропот толпы, сгрудившейся вокруг Олимпии и следящей за каждым ее движением. Она сделала несколько неуверенных шагов на негнущихся окоченевших ногах, тихо постанывая от боли, и вскоре увидела побережье.

Штормовой ветер бил ей в лицо. Олимпия окинула взглядом белый песок, линию прибоя и черные скалы. Она заметила шлюпку, спрятанную Шериданом под навесом скалы и замаскированную мхом и сухой травой со стороны моря.

Шеридана нигде не было видно. Даже его следы смыл прилив, который успел смениться отливом за то время, пока она лежала, не находя в себе сил встать.

«Прекрасно, — подумала Олимпия мстительно, — надеюсь, что он утонул. Или сломал ногу и умер от болевого шока. Надеюсь, что я никогда больше не увижу его!»

Олимпия еще раз внимательно оглядела мрачное побережье и скалистый остров, простиравшийся за ее спиной. Нигде не было видно ни малейших признаков жизни.

Поплотнее закутавшись в плащ, она начала спускаться с откоса к морю, чтобы разыскать Шеридана.

Уже близился вечер, когда Шеридан вновь отправился к ручью. В руке он нес ведро со своей скудной добычей — крабом, дюжиной мидий и пучком морских водорослей. Это было все, что ему удалось раздобыть на обед. Под мышкей, бережно прижимая к себе, словно это были золотые слитки, Шеридан держал три доски. Целый день он не присел, прошагав несколько миль по побережью, взбираясь на крутые скалы, заходя по пояс в ледяную воду. Однажды, когда огромный пенистый бурун окатил его неожиданно с головы до ног, застав врасплох, а затем отшвырнул мощной волной на скалы, Шеридан чуть не упустил ведро.

И хотя ему удалось спасти его, он потерял всех мидий, на сбор которых потратил целое утро. У него не было сил снова собирать их, поэтому Шеридан отправился к ручью с той добычей, которая у него еще оставалась. Он промок, замерз и умирал от голода. Он должен был срочно поесть, кроме того, ему не давала покоя мысль о том, что ее высочество, без сомнения, начнет жаловаться и обвинять его во всех смертных грехах.

Но капитан не нашел Олимпию на прежнем месте. Ее нигде не было видно. Он постоял некоторое время на берегу замерзшего ручья, дрожа всем телом и хмурясь. Затем поставил на землю ведро, положил доски и снова спустился к воде. Он подошел к шлюпке и позвал Олимпию. Она не отзывалась.

Шеридан обнаружил возле лодки ее следы, но по ним трудно было судить, когда именно Олимпия прошла здесь. Цепочка следов тянулась вдоль побережья и терялась в зарослях сухостоя. Шеридан уже хотел оставить поиски, здраво рассудив, что, если у принцессы были силы уйти так далеко и потеряться, то она, несомненно, в хорошей форме и сумеет вернуться живой и невредимой. Но тут в зарослях показалась ее полная фигура.

Девушка поправила одной рукой плащ, накинутый на плечи, и взглянула на Шеридана.

— Где вы были? — недовольным тоном спросила принцесса. Шеридан окинул девушку завистливым взглядом: длинный плащ с капюшоном доходил ей до пят. Он опустил глаза и насмешливо поклонился ей.

— После того как вы на чем свет стоит отругали меня, я чуть не лишил себя жизни, но затем передумал и решил, что будет лучше, если я все-таки раздобуду что-нибудь на обед, ваше высочество.

— Вы вовсе не обязаны были обременять себя этим.

— Простите, но, по-моему, мы уже обсудили эту тему и даже провели референдум по данному вопросу.

Несмотря на то что Олимпия не ела уже целые сутки, ее румяные щеки были такими же пухлыми, как всегда. Голод не отразился на ее внешнем облике. Она даже выглядела более полной, чем обычно, благодаря плотной шерстяной одежде. Шеридан молча стоял, разглядывая ее круглое лицо, обрамленное светлыми волосами, выбившимися из-под капюшона. Он поймал себя на том, что испытывал огромное облегчение и радость, снова увидев ее. Из этого Шеридан заключил, что в подобных отчаянных обстоятельствах даже такая компания лучше, чем одиночество.

— Ну хорошо, — наконец согласилась Олимпия. — Однако вы наверняка ничего не нашли.

Шеридана не могли не обидеть такие слова, он хотел гордо промолчать, но не выдержал.

— Я нашел краба, несколько мидий и три доски, — угрюмо сказал он, испытывая досаду на себя за то, что не сумел промолчать.

— И все?

— Да пошли вы к черту! — резко сказал он и отвернулся.

— Подождите!

Он остановился и обернулся к ней с недовольным выражением лица. В огромных зеленых глазах Олимпии мерцал какой-то странный огонек, ее губы чуть подрагивали от еле сдерживаемой улыбки.

— Вы раздобыли дрова? Отлично. А вы сумеете разжечь костер?