Сестры - Миньер Бернар. Страница 17
Кипарисы, тисы и сосны вносили в пейзаж средиземноморскую нотку. Возле гаража, сверкая хромировкой, стоял ярко-красный «Ягуар Даймлер Дабл Сикс». В воздухе витал запах жасмина и бензина от газонокосилки, которую Эрик Ланг сам толкал по газону. Сервас сразу узнал его по фотографии на обложке одной из книг, хотя он сменил серый костюм, синюю рубашку и карманный платочек в горошек на белые льняные штаны, белые пляжные шлепанцы и синий джемпер.
Ланг шел спиной к подходящим полицейским, согнувшись над стрекочущей косилкой, но вдруг, словно повинуясь какому-то тайному инстинкту, остановился, выключил мотор и обернулся.
Несколько секунд он недоверчиво разглядывал их поверх солнечных очков, и в его цепком взгляде сквозила хитринка. Сервас сразу вспомнил впечатление от портрета на книжной обложке: на него смотрел надменный и скользкий тип. Перед камерой Ланг обнажил в широкой улыбке безупречно белые зубы, но глаза его не улыбались, и их взгляд из-под необычно густых и черных бровей был непроницаем, как тюремная дверь. Да и сама улыбка – механически приподнятые углы губ – больше походила на гримасу, на скептически-безразличную мину. Точно с таким же выражением Эрик Ланг смотрел и сейчас из-под солнечных очков.
– Там есть звонок, – сухо бросил он.
Ковальский предъявил свое удостоверение, и улыбка сразу исчезла. Ланг провел рукой по своей густой и курчавой темной шевелюре.
– Я полагаю, вы здесь по поводу этого ужасного убийства, – сказал он. – Я прочел статью в газете.
– Двойного убийства, – уточнил Ковальский. – Да, мы здесь по этому поводу. Вы не могли бы уделить нам несколько минут?
Писатель сдвинул очки на лоб. На вид Сервас дал бы ему лет тридцать.
– А почему? Потому что это напоминает одну из моих книг?
– Потому, что одна из жертв держала вашу книгу у себя в комнате, а прежде всего потому, что вы писали обеим девушкам очень милые письма, господин Ланг.
Романист осторожно, с недоверием на них посмотрел.
– Разумеется… Очень неприятно оказаться в это замешанным… Мне, так же как и вам, хочется, чтобы расследование скорее закончилось. Как подумаю, что с ними сделали…
Очень неприятно оказаться в это замешанным. Это единственное, что волновало его в истории с Амброй и Алисой.
Ланг провел их в дом и пригласил в просторную гостиную, освещенную несколькими узкими и высокими окнами, из которых можно было наблюдать за передвижениями гольфистов на площадке; один из них как раз пытался выбраться из песчаного капкана бункера. Диваны, камин и стены в гостиной были белые. На одной стене висела электрогитара, на другой – черный телевизор с экраном высокого разрешения, с видеомагнитофоном и стереопроигрывателем, куда входили вертушка для виниловых дисков, тюнер и считывающие устройства для CD и кассет.
И ни одной книги. Должно быть, романист держал их у себя в кабинете. Зато здесь стоял рояль с нотами. Из проигрывателя приглушенно доносилась цыганская мелодия: играла скрипка, то рассыпаясь стаккато и трелями, то замирая в меланхолической грусти. И Сервас вспомнил, что писатель по происхождению был венгром.
Эрик Ланг пригласил их сесть и предложил кофе. Сервас прислушался. В остальном доме не было слышно ни звука. Видимо, Ковальский тоже это заметил, потому что, когда писатель появился с подносом, где стоял кофейник с горячим кофе и чашки, он спросил:
– Вы живете один, господин Ланг?
– Да, а что?
– Да так, ничего.
Эрик Ланг уютно устроился на диване напротив полицейских, положил ногу на ногу, достал из кармана белых льняных брюк пачку сигарет и закурил.
– Так чем могу быть вам полезен, господа? – спросил он, разливая кофе по чашкам.
Писатель был благодушен и чуть ли не мурлыкал, как кот с бархатистыми лапками, готовый, однако, в любой момент без предупреждения выпустить острые когти.
– Вам нравятся молодые девушки, господин Ланг? – спросил Ковальский.
– Простите?
– Вы женаты?
– Нет.
– А женщин… вы предпочитаете молодых, не так ли?
– Вы о чем?
– Прошу прощения, видите ли, я прочел те письма… Но речь идет о расследовании преступления, и все, что мы увидели, привело нас к вам.
Ланг слушал его с задумчивым видом, завесившись сигаретным дымом.
– Ничего не понимаю… Вы не могли бы выразиться яснее?
– Хорошо. Для начала: мизансцена преступления в точности совпадает с аналогичной мизансценой в вашем романе «Первопричастница»…
– Да. Когда я прочел статью в газете, это было первое, о чем я подумал, – перебил его романист.
– Гм… И вам не пришло в голову позвонить в полицию?
Ланг поудобнее устроился на диване.
– Призна́юсь, не пришло. Но, полагаю, это рано или поздно снова всплыло бы у меня в мозгу, и я, наверное, все-таки позвонил бы. Но вы сказали «все, что мы увидели, привело нас к вам». Значит, было что-то еще?
– Было.
– А можно узнать, что именно?
Ко бросил на него острый взгляд.
– Не только совпадение мизансцены преступления с тем, что вы пишете в своей книге, но еще и более того: экземпляр этой книги был найден в комнате Амбры Остерман.
– «Первопричастница» пользовалась головокружительным успехом, и ее тираж в общей сложности составил более шестисот тысяч экземпляров, – спокойно ответил Ланг. – А пик успеха пришелся как раз на этот район. Поэтому вероятность обнаружить ее экземпляр в одном из местных домов очень велика.
– Но ведь имя Амбра Остерман о чем-то вам говорит, правда, господин Ланг?
Писатель напрягся.
– Мне не очень нравится ваш тон, комиссар.
– Инспектор… Вы не ответили на мой вопрос.
Ланг пожал плечами.
– Да, конечно, Амбра была одной из моих поклонниц. Какое-то время мы переписывались. Но это было несколько лет тому назад; переписка уже довольно давно прекратилась.
– А почему вы разорвали контакты?
Ланг высокомерно усмехнулся. Его кустистые брови, почти сросшиеся у переносицы, сложились в букву V.
– Это проблема некоторых фанатов. Они становятся очень назойливы, желают принимать участие в вашей жизни, требуют к себе постоянного внимания… Им хочется играть важную роль в вашей жизни, и они считают, что если прочли ваши книги, то получили это право.
– А вам не хватает уважения к читателям, господин Ланг. Что произойдет, если назавтра они все возьмут да и перестанут читать ваши книги?
Эта фраза, похоже, вовсе не понравилась писателю.
– Не обманывайте себя, инспектор. Я люблю своих читателей. Это они меня сделали.
«Да брось ты эту трепотню», – подумал Сервас, осматривая комнату и позволяя глазам глядеть, куда захотят: на предметы, на мебель, на фотографии… Вдруг он вздрогнул, и взгляд его заскользил в обратном направлении. На стене красовались штук десять черно-белых фото, все примерно одного размера: 50 × 40. Поначалу он не заметил, что у них есть что-то общее, и понял только потом, когда просмотрел еще раз. Это были фотографии змей… Змеиную тему затрагивали все снимки, но это не бросалось в глаза, поскольку снимки отличались друг от друга. Одни фото были сделаны очень крупным планом, когда видна каждая блестящая чешуйка, глаза, глядящие с пугающей пристальностью, или раздвоенный язык. А на других присутствие змеи угадывалось лишь по извилистому следу на песке, или змея – гремучка, гадюка или кобра – была снята общим планом. У Мартена каждая из фотографий вызывала ужас, потому что он вообще боялся змей, и Сервас поспешил переключиться на словесный поединок писателя и Ко.
– Давайте вернемся к Амбре и Алисе Остерман, – говорил шеф. – Как я уже вам сказал, господин Ланг, я прочел письма, которые вы им писали… Те, что мы нашли в родительском доме девушек, в комнате Амбры. Они были тщательно спрятаны в двойной обложке фотоальбома – по всей видимости, Амбра не хотела, чтобы они попались родителям на глаза.
В воздухе повисла угроза. Ланг, прищурившись, загасил в пепельнице сигарету.
– Послушайте, инспектор…