Принц полуночи - Кинсейл Лаура. Страница 20

— Ни разу, — сказал он. — У меня было много женщин. Любовниц. Но я никогда не чувствовал это так, как сейчас. Я думал, что то была любовь, но чувства мои всегда быстро остывали.

Она улыбнулась, чуть-чуть, печальная насмешливая улыбка тронула ее губы.

— Я клянусь, — сказал он.

— Глупый человек. Вы даже не знаете, что такое любовь.

Он немного отстранился от нее.

— А вы, конечно знаете.

— О да, — тихо сказала она. — Я знаю.

Он отвернулся от нее и лег на бок, облокотившись о землю.

— Прошу меня простить. Я не знал, что у вас есть другой.

Ее улыбка стала еще суше.

— Оставьте ваши церемонии. Я полностью свободна от этого романтического вздора. — Она покачала головой, словно ей было жаль его. — Я не влюблена. Не замужем. Даже не невинна. Поэтому — вы можете с чистой совестью удовлетворить свои потребности.

Он закрыл глаза. Он чувствовал ее запах — теплый, пьянящий аромат женщины, от которого ему стало нестерпимо жарко.

— Я знаю, что вы хотите переспать со мной, — сказала она. — Не будем говорить о любви. У меня много долгов перед вами, которые я хотела бы оплатить. Так позвольте мне это. Не страдайте из-за своей галантности.

Он с силой зажмурился.

— Мне ничего не надо. — Он всем телом ощущал ее близость, ее гибкую фигуру, скрытую мужским костюмом. — Чтобы оплатить долги? Мне не нужна продажная женщина.

— Вам нужна иллюзия.

Он открыл глаза.

— Я люблю тебя. — Когда он произнес эти слова, глядя на совершенные линии ее лица, это казалось ему правдой. — С того самого мгновения, когда я тебя увидел.

— Вы хотите переспать со мной. Я не буду вам препятствовать.

— Я хочу получить твое сердце.

Она отвела глаза.

— Вы зря растрачиваете себя на то, чтобы быть разбойником. Мне кажется, из вас вышел бы весьма пылкий трубадур.

Будь она проклята. Все шло не так, как надо. Она реагировала совсем по-другому. Ему хотелось затащить ее в траву и целовать, пока она не перестанет быть способной на насмешку. Пока она не станет податливой, нетерпеливой, беспомощной в своем страстном желании, как и должно быть в любви. Сжав зубы, он уставился в темноту.

— Я ведь не безмозглый жеребец все-таки. Мне не нужно, чтобы меня обслужили, как жеребца.

Она подняла руку и коснулась его щеки, медленно провела пальцем по подбородку и губам. Он почувствовал это прикосновение, и дыхание его участилось.

— Не отказывайте себе в этом, — прошептала она. — Не ждите ответного чувства, которое я не могу вам дать.

Пальцы ее скользнули вниз, оставив прохладный след на его горле и груди, затем медленно приблизились к вороту собственной рубашки. Потеребив завязку воротника, она распахнула его, обнажив в глубоком узком вырезе белоснежную шею.

— Проклятье. — Тихий несчастный возглас вырвался из его груди. — Будьте вы прокляты.

В свете луны ее кожа казалась холодной и белой, как каменные колонны. Он жаждал коснуться губами, припасть лицом к ее груди, вдыхать ее пьянящий аромат.

Она медленными движениями стягивала рубашку. Это было умышленное кокетство соблазнительницы, и он знал это. Он почувствовал гнев — и испытал отчаяние. Ткань соскользнула с мягкой округлой груди. Жар охватил его — он начинался в горле и разливался через грудь по всему телу.

Она закинула руки за голову. Это томное движение приподняло ее тело, словно приготавливая к жертвоприношению. До чего это тело прекрасно: тонкая талия, упругая грудь, дрогнувшая, когда Ли потянулась. Он зачарованно смотрел на ее совершенные формы, загадочную игру на них лунного света и глубоких теней.

Он резко выдохнул.

— Я же сказал, что этого мне не надо. — Он испытывал огромное напряжение и беспомощность, не позволяя себе коснуться ее, не в силах отвернуться. — Нельзя же нам так поступать с собою.

Она продолжала лежать неподвижно, с закрытыми глазами, бесстыдно предлагая себя. В лунном свете она казалась языческой богиней, которую сморил сон на развалинах Капища. Словно через мгновение она проснется, выскочит и закружится в танце с Дионисом, зачарованная исступленно-веселым богом, а потом с беззаботностью дочери природы упадет с ним в заросли травы.

Ли открыла глаза и взглянула на него. Он почувствовал, как разум оставляет его, померкнув перед силой желания. В глубине ночи, среди рухнувших колонн языческого храма, он был оглушен страстью. В нем словно проснулся сатир, воплощение безрассудной чувственности. О, как мучительно было охватившее его вожделение! Зачем он так долго монашествовал? Теперь он не в силах был справиться с собой.

Она равнодушно взирала на него, прекрасная, холодная, волнующая. Со стоном он потянулся к ней, охватив ладонями нежные груди. От резкого движения у него закружилась голова. Кожа ее была теплой, точно под его жадными руками и алебастр мог согреться. Он стал раздевать ее, и она покорно повиновалась. Без нелепого мужского костюма, она казалась такой маленькой, хрупкой и беззащитной, такой неотразимой в своей женственности.

Он целовал ее, гладил, все глубже погружаясь в сладостный хаос, дивясь ее уступчивости.

Возможно, они перевоплотились в богов, некогда царившихздесь. Забыли свои имена, прошлую жизнь, все поглотила тьма; остался лишь круг лунного света: он и она, жесткая трава в росе, два безымянных существа в окружении древних обломков. Он решил не спешить, хотел ухаживать, завлекать, очаровывать долгими ласками, но все сгорало в диком пламени страсти; изысканный танец любви свелся к дикому, восхитительному порыву.

Ее руки нежно коснулись его плеч — и что-то взорвалось в нем. Вопль экстаза разнесся среди скал и эхо его умножило. Он сжимал ее в объятиях, задыхаясь от волнения, нежности, предчувствия счастья. Когда она слабо отвечала ему, он стонал, задыхаясь от благодарности.

Но вскоре он понял, что она действует прилежно, но бесстрастно. Он дышал неровно, а она — нет. Теперь он знал, что она платит по счету, всего лишь оказывает услугу, утоляет его голод, чтобы не оставаться в долгу, а он настолько доведен до отчаяния, что принял как нищий — брошенную подачку.

Он положил голову ей на плечо, испытывая разочарование и стыд, но по-прежнему не в состоянии отпустить ее.

Прядь ее волос лежала на его ладони. Он обвил вокруг пальцев шелковистый локон, пытаясь дышать ровнее и контролировать себя. Еще через мгновение он нежно коснулся ее уха, проведя пальцем по краю, точно обрисовывая его.

Он не мог смотреть на нее, слишком ясно сознавая, что она никак не отозвалась на этот робкий жест, даже не заметила его. Не было никакого сомнения, что все его ласки оставляют ее совершенно невозмутимой. Грудь ее вздымалась и опадала ритмично, ровно, что жестоко ранило его воспаленное самолюбие.

Он вздохнул и, оттолкнувшись ладонями от земли, откатился подальше от нее. Потом сумел встать, неверными руками поправляя одежду, и побрел по прохладной траве к белеющим колоннам. Он сел на крошащийся от времени камень, некогда служивший основанием храма, и, опустив голову, уткнулся лицом в ладони. Какой-то подонок убил всю ее семью, а он не нашел ничего лучше, как попытаться силой завоевать ее любовь. Он был разгневан, унижен и более одинок, чем когда-либо в жизни.

С.Т. лег спать вдалеке от нее, а Немо свернулся рядом в траве. Проснулся он от звуков и запахов готовящегося завтрака, волк уже исчез. Ли энергично двигалась, не глядя на него, даже когда принесла чашку чая и кусок хлеба, обжаренный на костре, который она сама развела. Он молча взял предложенное и, отхлебывая чай, наблюдал за ней через облако пара, поднимавшегося от чашки. Она собрала все вещи в сумку, аккуратно свернула пакетик с чайным листом и положила его в карман куртки. Когда все было убрано, она принесла его сапоги и поставила рядом. С.Т. хмуро посмотрел на них.

— Они не совсем просохли, — сказала она. — Вам нужно будет еще раз смазать их маслом, а то они потрескаются в подъеме.

— Спасибо. — Он не в силах был поднять лицо и взглянуть на нее. Он внимательно рассматривал собственные ступни и потирал выросшую за ночь щетину.