Шопоголик и брачные узы - Кинселла Софи. Страница 14

На мгновение я увидела боль на лице Аннабел. Но она тотчас постаралась улыбнуться и сказала, что понимает это. Люк еще в детстве отчаянно хотел встретиться со своей настоящей мамой, и теперь, когда у него появилась возможность бывать с ней, отказывать ему в этой радости нельзя.

— Представь, что появилась твоя крестная-фея, — сказала она. — Разве ты не будешь ею ослеплена? Не забудешь на время обо всех прочих?

— Элинор не крестная-фея, — парировала я, — а злобная старая ведьма.

— Бекки, она его родная мать, — с мягким укором произнесла Аннабел. И перевела разговор на другую тему. И ни единого резкого слова в адрес Элинор.

Святая Аннабел.

— Просто стыд, что они не могли видеться, пока Люк не вырос, — заливается мама. — Какая трагическая история. — Она понижает голос, даром что Люка нет в доме. — Люк только сегодня мне рассказывал, как мать хотела забрать его с собой в Америку. Но ее новый муж-американец не позволил! Бедная женщина! Как она, наверное, была несчастна. Оставить собственное дитя!

— Ну да, конечно. — Но во мне уже зарождается чувство протеста. — Вот только… Ей не обязательно надо было уезжать, верно? Если она была так несчастна, почему не растолковала этому новому муженьку, куда он может проваливать?

Мама в изумлении смотрит на меня:

— Это же так грубо, Бекки.

— Ну и ладно. — Я передергиваю плечами и тянусь за карандашом для губ.

Не хочу заранее накручивать маму. Потому и не скажу, что думаю на самом деле. А на самом деле я думаю, что Элинор не проявляла к Люку ни малейшего интереса, пока его компания не начала обретать вес в Нью-Йорке. Люк всегда мечтал произвести на нее впечатление, потому и расширение затеял в первую очередь в Нью-Йорке, хотя сам никогда этого и не признает. Но Элинор, карга старая, в упор его не видела, пока Люк не начал заключать по-настоящему крупные контракты и мелькать на страницах газет, — тут она и смекнула, что сынок может ей пригодиться. Прямо под Рождество она взялась за благотворительность — открыла фонд Элинор Шерман, а Люка назначила директором. Потом она задумала грандиозный гала-концерт в поддержку своего фонда — угадайте, кто помогал ей двадцать пять часов в сутки и измотался настолько, что Рождество встречал выжатым как лимон? Но я ничего не могу сказать Люку. Заикнулась однажды, и Люк тотчас встал в оборонительную стойку, заявил, что я никогда не ладила с его матерью (что недалеко от истины), что она жертвует уймой своего времени, помогая нуждающимся, — так чего мне, спрашивается, еще надо?

— Она, наверное, очень одинокая женщина, — размышляет мама. — Бедняжка, все сама. Живет в своей маленькой квартирке. У нее хоть кошка есть для компании?

— Мама… Элинор не живет в «маленькой квартирке». У нее двухэтажная квартира на Парк-авеню.

— Двухэтажная квартира? Что-то вроде коттеджа? — Мама сочувственно качает головой. — О, но это же совсем не то же, что уютный дом, верно?

Все, сдаюсь. Бесполезно.

В холле «Клариджа» толпа одетых с иголочки людей, все пьют чай. Официанты в серых куртках снуют с чайниками в серо-белую полоску, в воздухе висит оживленный гул. Ни Люка, ни Элинор не видно. Я верчу головой по сторонам — и внезапно во мне вспыхивает надежда. А вдруг их тут и нет? Вдруг Элинор не смогла прийти! Господи, благодарю тебя за…

— Бекки?

Я разворачиваюсь — и сердце ухает вниз. Вот они, на диване в углу. Люк сияет — как и всегда, когда видит свою матушку; Элинор сидит на самом краешке, в костюме в мелкую ломаную клетку, отороченном мехом. Волосы — как лакированный шлем, а ноги, затянутые в светлые чулки, смотрятся еще тоньше. Лицо ее кажется бесстрастным, но по сверканию глаз я понимаю, что Элинор устраивает моим маме с папой «обзор по-манхэттенски».

— Это она? — изумленно шепчет мама, пока мы сдаем пальто. — Подумать только… Она до того… молода!

— Ничего подобного, — бормочу я, — Ей в этом очень крепко помогают.

Некоторое время мама непонимающе таращится на меня — и наконец до нее доходит.

— Ты имеешь в виду… Она делала подтяжку лица?

— И не одну. Так что не затрагивай эту тему, ладно?

Мы ждем, пока папа сдаст наши пальто, и я вижу, как трудится мамин мозг: переваривает полученную информацию и пытается ее куда-нибудь приткнуть.

— Бедняжка, — неожиданно объявляет она. — Это должно быть ужасно — ощущать такую неуверенность в себе. Вот к чему приводит жизнь в Америке.

Когда мы приближаемся к дивану, Элинор поднимает голову и растягивает рот на три миллиметра — у нее это равноценно улыбке.

— Добрый день, Ребекка. Мои поздравления по поводу помолвки. Весьма неожиданно.

Это как понять?

— Большое спасибо. — Я выдавливаю улыбку. — Элинор, хочу представить вам моих родителей: Джейн и Грэхем Блумвуд.

— Как поживаете? — дружелюбно произносит папа и протягивает руку.

— Грэхем, не надо церемоний! — восклицает мама. — Мы собираемся стать одной семьей! — И, прежде чем я успеваю ее остановить, сгребает ошарашенную Элинор в объятия. — Мы до того рады вас видеть, Элинор! Люк нам все о вас рассказал!

Наконец мама отстраняется. Обнаружив, что она смяла Элинор воротничок, я невольно хихикаю.

— Разве здесь не мило? — продолжает мама, усаживаясь. — Просто потрясающе! — Она озирается по сторонам, глаза ее блестят. — Ну а что мы будем пить? Просто по чашечке чаю или чего-нибудь покрепче — чтобы отпраздновать?

— Чай, я думаю, — произносит Элинор. — Люк…

— Сейчас! — Люк мигом вскакивает.

Ненавижу, как он суетится вокруг своей матушки. Он ведь такой сильный и уверенный в себе, но с Элинор — совсем другой. Можно подумать, будто она директриса, а он при ней — мелкий прихвостень. Даже не поздоровался со мной.

— Элинор, — говорит мама, — я для вас кое-что принесла. Увидела вчера и не устояла.

Она извлекает золотистый сверток и вручает его Элинор. После небольшой заминки Элинор разворачивает бумагу и выуживает записную книжку в пухлом голубом переплете; на обложке серебряными буквами с завитушками выведено: «Его мама». Элинор таращится на книжку так, будто мама презентовала ей дохлую крысу.

— Их две! — с триумфом провозглашает мама. Она лезет в сумочку и достает такую же записную книжку, только розовую, с надписью «Ее мама». — Называются «Мамин помощник»! Сюда можно заносить меню, списки гостей… А вот пластиковый кармашек для образчиков ткани, посмотрите… Теперь мы сможем действовать слаженно! А эта страничка для идей… Я тут уже набросала кое-какие мысли, так что, если хотите что-нибудь добавить… или если есть какое-нибудь особое блюдо, которое вам нравится… Главное — мы хотим, чтобы вы приняли в этом посильное участие. — Она похлопывает Элинор по руке. — В самом деле, если захотите приехать и погостить, чтобы мы могли по-настоящему узнать друг друга…

— Боюсь, у меня слишком плотное расписание, — цедит Элинор с ледяной улыбкой, и тут появляется Люк с мобильником.

— Чай сейчас будет. И… У меня сейчас состоялся замечательный разговор. — Он обводит нас взглядом, едва сдерживая улыбку. — Мы только что заполучили в клиенты Северо-Западный банк. Новое розничное отделение. Это просто грандиозно.

— Люк! — восклицаю я. — Это чудесно!

Люк обхаживал Северо-Западный банк целую вечность и на прошлой неделе признался, что, кажется, проиграл его другому агентству. Так что это действительно удивительная новость.

— Хорошо сделано, Люк, — говорит папа.

— Это прекрасно, котик, — подхватывает мама.

Единственная, кто не говорит ни слова, — Элинор. Она вообще и ухом не ведет, знай себе роется в сумочке.

— Что вы об этом думаете, Элинор? — осторожно спрашиваю я. — Хорошая новость, правда?

— Надеюсь, это не отразится на твоей работе в моем фонде. — И Элинор со щелчком захлопывает сумочку.

— Не отразится, — беззаботно отзывается Люк.

— Конечно, ведь работа в фонде добровольная, — сладко вставляю я. — А это — основное занятие Люка.