"Метель, или Барыня-попаданка-3. Встречи и расставания." (СИ) - Алексеевна Добровольская Наталья. Страница 16

- Говорят, от лубенских гусар она пошла, а полковник Ростовцев муж крестной владелицы соседней деревни, - выдал часть истории Миша.

Расположившись в тепле, поев и выпив «боевые» сто грамм из запасов винокуренного заводика, гусары перестали чиниться, разговорились.

- Мне тут Анатоль рассказал, как вы тут "грибы да ягоды" собираете. И вижу, что успешно,- начал, усмехаясь, Давыдов.

- Да так, бродим помаленьку, вот сегодня на большую находку набрели, да вы видели.

- Да, кстати, где ящики?- встрепенулся Анатоль.

- Здесь все, ваше благородие, не извольте беспокоиться, охраняем их,- это все тот же солдат отозвался, кого поставили рядом с ящиками.

- Смотри мне, глаз не спускай. Надо потом решить, что с ними делать.

- А пушка, к сожалению, без запала, да и ядер нет, так что оставим вам, незачем ее таскать.

- Хорошо, как французов прогоним, поставим на видном месте, будет напоминать о этих боях,- это Миша, и подмигнув Авдеичу, продолжил знаменитыми строками, известными всем с детского возраста, чуть их изменив:

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!

Недаром знает вся Россия

Про день Бородина!

- Славно сказано, чьи это строки?-заинтересовался Денис - поэт во всем поэт.

- Не знаю, - потупился Миша - перебегать еще не появившемуся на свет Михаилу Юрьевичу ему не хотелось, - в армии, говорят, ходят сии строки, а автор не известен. Нам их граф Ростовцев написал, муж еще одной нашей соседки. Наталья Алексеевна с благословения ее Императорского Величества Елизаветы Алексеевны Женское Общество у нас в губернии организовала, многим помогла.

- Да, Бородино! Славная битва! Великое сражение! А вы знаете, господа, деревня Бородино - ведь имение моего батюшки, она вся сгорела, а жители кто ушел подальше, кто и раненым помогал,- вздохнул Давыдов

- Да, удивительные случаи бывали - я вот под Смоленском видел, как купчина один раненых под обстрелом на телегах вывозил, жизнью рискуя. Как же его звали, дай бог памяти? - это Анатоль вступил в разговор.

- Не Никифор Зайцев? Это знакомец мой, покупки у него делал,- Миша в открытую не хотел врать, но обмолвками намекал на свой дворянский статус - иначе даже в таких условиях не сидеть ему рядом с такими людьми.

- Точно, он! Написал я про него, надеюсь, не забудут купца.

- Да, Никифор - он такой! Многим людям помог. Удивительный человек,- но молчание было ответом на восторги Миши - не принято тогда было так восхищаться простым людом.

Миша решил переключить внимание с этой скользкой темы и сказал:

- Денис Васильевич, просим вас, прочитайте свои стихи, там еще были строки про «эскадрон гусар летучих». Всем потом хвалиться стану, что слышал их из уст самого автора

Окружающие тоже подхватили эти просьбы, и Давыдов, усевшись поудобнее, начал читать свое стихотворение. Было видно, что делал это он ни раз, и делал с удовольствием:

Ради бога, трубку дай!

Ставь бутылки перед нами,

Всех наездников сзывай

С закрученными усами!

Чтобы хором здесь гремел

Эскадрон гусар летучих,

Чтоб до неба возлетел

Я на их руках могучих;

Чтобы стены от ура

И тряслись и трепетали!..

Лучше б в поле закричали...

Но другие горло драли:

"И до нас придет пора!"

Бурцов, брат, что за раздолье!

Пунш жестокий!.. Хор гремит!

Бурцов! пью твое здоровье:

Будь, гусар, век пьян и сыт!

Понтируй, как понтируешь,

Фланкируй, как фланкируешь,

В мирных днях не унывай

И в боях качай-валяй!

Жизнь летит: не осрамися,

Не проспи ее полет.

Пей, люби да веселися!-

Вот мой дружеский совет.

- Браво, отличные строки! За гусар! За Бородино!- возгласы были искренними, стихотворение действительно прекрасное, даже фильм про Давыдова в будущем назвали по знаменитым строкам. Даже Миша, далекий от поэзии, их знал. А Давыдов пригорюнился:

- Как там Петр Иванович, я ведь его адъютантом был. Говорят, он ранение сильное получил.

- Вы про Багратиона говорите? Слава богу, поправляется он, мне об этом муж хозяйки соседнего имения, Дмитрий Иванович Ржевский написал, лечится он под Москвой,- это Миша спешит успокоить Давыдова.

- А вы отнюдь не простец, Михаил Иванович, какие знакомые у вас именитые! - это Анатоль задумчиво сказал, а Миша потупился и промолчал, а про себя подумал, что иначе в этом обществе нельзя.

«Гусарки» гудели теплом, и усталые партизаны, разомлев, уже располагались, кто где смог найти место. Давыдов, видя это, сказал:

- Ну ладно, господа, пора отдыхать. А мы тут посидим с хозяином, покумекаем, что с нашим «урожаем» делать.

- Есть хороший вариант - отвести все находки в Деревенщики, к графине Ростовцевой, это в стороне от дороги, туда французы не дошли, - Мише очень хотелось, чтобы Давыдов согласился с его предложением - он и Полину бы проведал, и Наталья Алексеевна вместе с военными что-нибудь да и придумала.

- Ну что же, так тому и быть. Нам надо руки освободить да и дальше идти.

- Вы спите, Денис Васильевич, а я пойду посты проведаю,- и Миша вышел из избушки.

Глава 16. Ловля Наполеона на живца.

Глава 16. Ловля Наполеона на живца.

Погода стояла ясная, морозная, и Миша с удовольствием дышал этим чистым воздухом, не сравнимым с воздухом будущего. Рядом кто-то заворочался, и Миша насторожился, достал пистолет:

- Кто тут?

- Я это, ваше благородие, Прохор, на часах стою.

- Как тут? Все в порядке ? Что у соседей в заимке?

- Все тихо, коней обиходили, поели каши- им Авдеич сварил, да спать легли.

- А ты откуда знаешь?

- Да приходил он недавно, опять туда ушел, следить за порядком.

- И ты в оба глаза гляди, я пойду вздремну, потом тебя сменю. Не зевай, часовой!

- Так точно, ваше благородие, я больше не буду, - голос детский, виноватый.

- Эх, Проша, совсем ты молод, дите- дитем. Тебе бы с девками деревенскими в салочки играть, а не на посту стоять, - и с этими мыслями Миша зашел в дом.

И вдруг ему так захотелось прижаться к Полине, обнять ее, послушать, как толкается его дочь - а он мечтал только о девочке, Сонечке, что сердце невольно защемило от тоски по близким. И Мише вдруг вспомнилась старая советская песня, очень близкая этой ситуация, и ему очень захотелось ее спеть. И, присев перед печкой, он тихим голосом начал петь шепотом, почти про себя, стараясь не разбудить спящих:

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза.

И поет мне в заимке любовь

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко, далеко,

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти не легко,

А до смерти - четыре шага.

Пой, гитара же, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От моей негасимой любви. (Музыка Константина Листова, стихи Алексея Суркова.)

Миша и не заметил, как к нему подошел Давыдов и так же тихо сказал:

- Чудо песня, кто написал? Даже не знаю, кто мог сочинить такое – «до тебя мне дойти не легко, а до смерти четыре шага». Автор явно наш, военный, - и Миша только смог пожать плечами и развести руками.

- Пожалуйста, запишите мне ее, Михаил Иванович, я ведь не успокоюсь, пока автора не найду.

Тут, на счастье Миши, в избу вошел Прохор и начал громко:

- Ваше благородие, - но увидев кулак Миши, продолжил уже шепотом:

- Там из Славково крестьянин пришел. У них в деревне какой-то важный французский генерал расположился. И офицеров много с ним, а охраны мало.

- Что за Славково?- уточнил Давыдов.

- Да деревушка тут в трех верстах. Важный генерал говоришь? А как выглядит, не расспросили?