Полосатый кот и ласточка Синья - Амаду Жоржи. Страница 5

Надо сказать, что, несмотря на всю свою осторожность, Комолая Корова была склонна к иронии. Однажды, столкнувшись с Полосатым Котом на скотном дворе, куда он пришел, конечно, в надежде украсть немного молока. Комолая Корова сказала ему полуиронически-полупрезрительно, на смеси испанского с португальским:

— Un tipo tan chiquito y ya 5 с усами.

А Кот с явным и непростительным неуважением к такой известной персоне, имел наглость сказать:

— Такая большая тетя и без лифчика!

Корова хотела лягнуть его хорошенько, но Кот уже ушел, зло смеясь в душе. Все в парке сочли, что Корова была ужасно оскорблена, и вечером ее посещали целыми семьями, выражая свою солидарность. Комолая Корова была безутешна и плакала навзрыд.

Душой общества был Преподобный Попугай, который в ту ночь основательно напился и забавлял всех анекдотами, которых он нахватался на кухне в семинарии. Даже Комолая Корова перестала рыдать и улыбнулась, правда, потом она опять заплакала, но уже не так горько.

Когда Ласточка рассказала Корове, каким образом она развлекалась в тот вечер, Корова пожалела, что вместо сухих веточек Ласточке не подвернулся под руку хорошенький булыжник, чтобы раз и навсегда избавиться от противного Кота.

Но когда Ласточка ужаснулась подобной кровавой расправе и призналась, что бросала в него веточки только для того, чтобы завязать разговор с Котом, удивлению Коровы не было границ:

— Hablar com el gato? Piensas, loquita, en hacerlo, в самом деле? Por dios, no seas tonta! 6

Знание испанского не только создавало ей положение в обществе, но и утомляло. И как утомляло! Поэтому она продолжала по-португальски.

— Разве ты не знаешь, что он Кот, противный Кот, и что никогда ни одна ласточка не может, не компрометируя честь своей семьи, не только поддерживать какие-то отношения, но даже здороваться с котом? Разве не знаешь ты, что многие, очень многие твои родственницы погибли в когтях таких же котов, как этот, полосатых или нет, — какая разница.

И она продолжала отповедь.

— Уж не собираешься ли ты, сумасшедшая Ласточка, нарушить давно учрежденные, веками освященные законы, нанести оскорбление друзьям, причинить горе родителям?

— Но он ничего мне не сделал…

— Он — кот, и к тому же полосатый!

— Ну и что, что кот, ну и что, что полосатый?! У него такое же сердце, как у всех нас.

— Сердце? — Комолая Корова завопила так, будто ее укусил слепень. — Кто сказал тебе, что у него есть сердце? Кто?

— Ну, я думала…

— Ты видела его сердце? Говори!

— Видеть не ви…

— Ах, так!

И она говорила еще очень, очень долго. Пересказала все слухи о Коте, вспомнила тот случай, когда он оскорбил ее, и еще раз прослезилась. И опять советы, предупреждения. Давать советы было одним из любимых занятий Комолой Коровы. Правила хорошего тона, законы здоровой нравственности и прочий хлам были ее коньком. Она объяснила, как надо вести себя молодой незамужней ласточке, что ей можно делать и чего нельзя. Выходило, что самое главное, чего делать нельзя, — это разговаривать с котами, тем более с Полосатым Котом. Ласточка выслушала ее, как примерная ученица, и опечалилась. Она не должна разговаривать с Полосатым Котом, она и так поступила дурно, думая об этом. Корова, должно быть, права, у нее такой опыт и такой внушительный и благородный вид. Только Ласточка, упрямица, так и не поняла, какой грех она совершила бы, поговорив с Котом.

Во всяком случае, она поклялась никогда больше не играть сухими ветками над желто-черной спиной Полосатого Кота и не думать о разговоре с ним. Но клятвы ласточек не дорого стоят, тем более ласточек молодых, пылких и любящих опасности. Я подозреваю даже, что, давая эту клятву, она уже знала, что не сдержит ее. Она по-прежнему следила за Котом, правда, не играла больше веточками, но ах! вовсе не из-за данного обещания, а из страха, как бы Кот не рассердился на проказницу.

Вот так и жила она до того самого часа, когда в парк пришла Весна.

Здесь-то и кончается первая глава, а мы вернемся к нашей истории, туда, где мы оставили ее из-за ошибки, вкравшейся в повествование, или, лучше сказать, из-за модного литературного приема.

Конец весны

Родители Ласточки хотели как следует отругать свою дочь. Но они были так взволнованы собственным героизмом, тем, что мужественно, лицом к лицу встретились с Полосатым Котом, чтобы спасти свое дитя — что не слишком бранились. И Ласточка-отец сказал Ласточке-матери:

— Мы любим нашу дочь, мы спасли ее.

И Ласточка-мать ответила:

— Мы хорошие родители, мы защитили нашу дочь.

Они смотрели друг на друга, не скрывая взаимного восхищения. Родители категорически запретили Ласточке приближаться к свирепому врагу.

Если уж клятвы молодой ласточки не имели никакой цены, то такие категорические запреты только будили в ней интерес и любопытство. Но не потому, что Синья была одной из тех ласточек, которым достаточно сказать: «Не делай этого!», чтобы они немедленно это сделали. Напротив, нежная и послушная, она очень любила своих родителей. Это была хорошо воспитанная, вежливая и добрая ласточка. Она соглашалась, когда ее убеждали в чем-то хорошем и добром, но никто и никогда не смог бы доказать ей, что поддерживать добрые отношения с Котом — грех или преступление.

И поэтому, опустив свою красивую головку на лепесток розы, который служил ей подушкой, она решила продолжить завтра прерванный разговор:

— Он некрасивый, но симпатичный, — прошептала она, засыпая.

Что касается Полосатого Кота, он тоже думал о Ласточке Синье в ту первую весеннюю ночь, положив голову на подушку. Но нет, как раз подушки-то у него и не было: кроме того, что кот был злой и некрасивый, он был еще и беден, как церковная мышь, и спал не на подушке, а на собственных лапах. Но Кот не страдал из-за отсутствия роскоши, потому что никогда и не знал ее.

Ему не хватало совсем другого: любви, нежности и, иногда… сосисок.

В тот день он вернулся домой поздно.

До самого вечера он бродил по парку не разбирая дороги, рвал когтями кору на деревьях, мяукал какие-то странные мелодии и чувствовал настойчивое желание пуститься в странствие по черепичным крышам, как бывало в далекой юности.

Чудесный аромат земли щекотал ему ноздри, и его большие усы беспокойно двигались. Он чувствовал себя таким молодым, что готов был поиграть с собаками. Он, наверное, так бы и сделал, если бы щенки, испугавшись, не убежали прочь. Желание это настолько выходило за рамки его обычного состояния скуки и равнодушия, что он прошептал самому себе: «Я болен».

Потом пощупал лапой лоб и заключил:

— У меня сильный жар.

А потом, уже ночью, улегшись наконец на старую бархатную тряпку — это и было его постелью — он посмотрел на какой-то цветок и в нем, как в зеркале, увидел огромные глаза Ласточки.

В лихорадочном бреду спустился он к озеру, чтобы напиться, и в водяных бликах он тоже увидел Ласточку, улыбавшуюся ему. Он узнавал ее в каждом листке, в каждой капле росы, в каждом луче заходящего солнца и в каждой тени надвигающейся ночи. И в свете полной луны увидел он Ласточку, одетую в серебро, и промяукал ей свою скорбную песнь. Только глубокой ночью ему удалось наконец заснуть. Он видел сон — впервые за много лет — и сон этот был о Ласточке Синье. Неужели Полосатый Кот, этот общепризнанный злодей, влюбился?

Сейчас, когда он и Ласточка спят, и только Старая Сова бодрствует, позвольте мне пофилософствовать немного. Это — право, повсеместно признанное за рассказчиками историй, и я должен воспользоваться им, хотя бы для того, чтобы не нарушать заведенный порядок.