Раиет (ЛП) - Коул Тилли. Страница 11
При этих словах толпа зашепталась. Щека Арзиани дернулась, выдавая его ярость из-за допроса в собственном доме. Никто не задавал вопросов Арзиани на этой арене. Так что, кем бы ни был этот мужчина, он, должно быть, был достаточно важен, чтобы Господин не приказал немедленно казнить его.
Гнев Господина не проявился; вместо этого на его губах появилась широкая улыбка, и он заверил:
— Я уверяю тебя, что это был равный матч. Но я разделяю твое мнение, что 901-ый — это в высшей степени исключительный боец.
Он помолчал, затем его мертвенно-бледный взгляд упал на меня.
— Возможно, даже лучший боец, которым может похвастаться моя империя.
Его голова склонилась набок. Гнев, который зародился в его глазах, постепенно угасал.
Его рука опустилась. Я проследил за его действиями: он провел рукой по темным волосам Верховной Моны. Мона напряглась, а мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать внезапное желание оторвать ему руку.
Я чувствовал, как мои зубы заскрежетали. Прежде чем Господин распознает мой гнев, я скрыл его. Но когда снова сфокусировался на нем, то обнаружил, что он пристально, очень пристально наблюдает за мной. Мой желудок сжался, когда его губы изогнулись в короткой ухмылке. Затем, словно ничего только что не произошло, он вытянул руки по направлению к толпе и объявил:
— Чтобы показать, что бои в моей яме не подстроены, я устрою смертельный турнир, который вы раньше никогда не видели. Это будет величайшее из испытаний: собрать вместе опытных и самых безжалостных убийц моей империи. Никаких правил, никаких ограничений: любое оружие на выбор, но никак пистолетов, конечно же.
Толпа стала ликовать.
— Сражаться может любой.
Господин взволнованно кивнул и посмотрел прямо на меня, затем продолжил:
— Тогда мы по-настоящему увидим, кто лучший в поединках смерти. Мы вызовем чемпионов из каждого ГУЛАГа, — он повернулся к мужчине, который возмутился, и добавил, — а мои зависимые предприятия, то есть вы, вольны вступить туда, куда они пожелают.
Мужчина, чьего бойца я только убил, никак не отреагировал, только коротко кивнул:
— Договорились, — ответил он. Затем махнул рукой, чтобы его свита последовала за ним с трибун, окружающих яму.
Господин наклонился и стал поднимать мону за руку. Он поднял ее на ноги и, не отводя от нее взгляда, потянулся к ней за поцелуем. Мона подчинялась, как и все остальные. Но когда я заметил, что глаза Господина открылись и уставились на меня, не отрываясь от ее рта, обжигающий огонь прошел сквозь мои и без того подергивающиеся мышцы.
Когда он отстранился, то оттащил мону от трибун, взмахнув запястьем в мою сторону. Это был мой сигнал покинуть яму. Развернувшись, я побежал к туннелю и пробежал всю дорогу до своей камеры. Как только я подошел к двери, Господин вышел из тени, встречая меня. Один. Он остановился прямо передо мной.
Господин сверкнул глазами. Я видел его сильную ненависть ко мне в каждом напряженном мускуле под его костюмом. Я стоял полностью выпрямившись, глядя прямо на него, совершенно очевидно, стоя на своем. Его челюсть сжалась.
— Ты не подчинился моему приказу, — холодно прошипел он.
Я не двигался. Не реагировал. Ни хрена не делал.
Он шагнул ближе.
— Ты подвел меня в последний раз, 901-ый. Ты нужен был мне последние несколько лет, и ты знаешь об этом. Ты бы не стал так поступать, если бы не знал. Тебе нет равных здесь, в Кровавой Яме, это вне всяких сомнений. А теперь ты вынудил меня организовать этот гребаный Смертельный Поединок, — затем он улыбнулся, склонив голову набок. — Но сейчас, когда успокоился, я понимаю, что чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется… что это правильное решение.
Он помолчал, пожав плечами, и продолжил:
— Подумай обо всех чемпионах ГУЛАГов, привезенных в Грузию, сражающихся в моей Кровавой Яме. Подумай о деньгах, которые я заработаю на том, что вы будете рвать друг друга на части.
Его глаза вспыхнули, и он придвинулся ближе. Его теплое дыхание обдало меня, затем он добавил:
— Среди чемпионов ГУЛАГа или бойцов моего делового партнера, возможно, найдется один, который сможет победить тебя, — его щека вздрогнула. — Представляешь? Ты только представь, что найдется тот необработанный алмаз, который сильнее тебя, быстрее, искуснее тебя, — он подошел еще ближе. — Тот, кто послушен, подчиняется моей воле. А не тот, кто неблагодарен и непокорен.
Мой гнев закипел. Неблагодарный.
Словно прочитав мои мысли, он протянул руку и сказал:
— Я сделал тебя таким, какой ты есть. Бойцом, которому нет равных. Я дал тебе эту жизнь, жизнь война для современной эпохи. В этом месте для зрителей, которых я сюда пускаю, ты — чемпион.
Он сделал паузу, затем добавил:
— Ты — бог, — он опустил руки, его лицо снова стало лишенным эмоций. — Я дал тебе это. И как ты мне отплатил?
Я прикусил язык, заставляя себя не зарычать, что не испытываю никакой благодарности к своему Господину за то, что обрек меня на эту жизнь в аду. Что я не испытываю благодарности за то, что в детстве он накачивал меня наркотиками и заставлял драться. Что не испытываю никакой гребаной благодарности к мужчине, который подарил мне жизнь в одиночестве, где чувство к другому человеку делает тебя слабым.
Никакой благодарности. Только раскаленная ненависть.
Поэтому я был рад этому турниру. Может быть Господин приведет мне бойца, чтобы, наконец, закончить мою жизнь, спасти меня от того, чтобы быть питомцем Господина. Но сделать это было нелегко, и в этом была проблема. Моя честь — это все, что у меня осталось. Единственное, что не отнять. Я сражался и убивал сотни и сотни противников — так много, что потерял счет. Но ни разу ни один из них не был даже близко к тому, чтобы прикончить меня.
На мое молчание Господин отступил назад и рассмеялся:
— Ты думаешь, что сможешь всех их победить, 901-ый? Так ты не подчиняешься моим приказам потому, что не боишься смерти? Ты действительно веришь, что непобедим.
Мои руки крепче сжали Кинжалы. Господин заметил это и с его губ сорвалась еще одна усмешка:
— Точно. Ты правда веришь, что тебя нельзя победить, не так ли?
Я опустил глаза, чтобы сосредоточиться на земле. Когда Господин ничего не сказал, я поднял их и уловил кое-что в его взгляде. Глубоко вздохнув, он сложил руки на груди и заявил:
— Значит, ты только что поднял ставки.
Я с трудом удержался, чтобы не нахмуриться, задаваясь вопросом, что он имеет в виду. Но Господин больше ничего не сказал. Вместо этого он щелкнул пальцами ближайшему охраннику. Дверь моей камеры открылась и меня снова заперли.
Я наблюдал, как Господин повернулся и покинул коридор чемпионов с садисткой улыбкой на лице. Как бы ни старался, я не мог ни подумать о том, что скрывается за этой улыбкой.
***
Моя кожа была покрыта потом, когда я вернулся после спарринга в тренировочной яме. Когда подошел к двери своей камеры, то из камеры напротив раздался громкий рев. Я посмотрел в ту сторону, и тогда более громкий, более болезненный рев рикошетом отразился от сырых каменных стен.
Звук был безжалостным. Крик за криком, потом глухие удары. Я сделал шаг в том направлении, потом еще один, остановившись у соседней камеры, откуда доносились крики.
Внезапно 667-ой, такой же чемпион, как и я, подошел к своей зарешеченной двери. Я не повернулся в его сторону. Я никогда не говорил с ним, хотя он всегда пытался заговорить со мной. Согласно правилам Кровавой Ямы, лучшие чемпионы никогда не должны драться друг с другом. Хоть мы и были все «чемпионами» Господина, но я убил больше противников, был шире и выше 667-ого. Другой чемпион, 140-ой, также был мне не ровней. Они были искусны и жестоки в бою, но мы все знали, что если Господин натравит нас друг на друга, то я запросто убью их.
Господину нужны были чемпионы для того, чтобы привлечь большее количество бойцов на бои чемпионов. У него никогда не было только одного «чемпиона». По крайней мере, раньше никогда. Но я услышал, как тренеры трепались о том, что благодаря предстоящему турниру, Господин хочет найти только одного. Самого настоящего бойца среди всех.