Месть Дангары - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 2

— Никто не зарится на моё место, — не раз с мрачным юмором говорил он. — Мой начальник заглядывает сюда, только когда он совершенно уверен, что здесь нет лихорадки. Я тут полновластный владыка, а Атхон Дазе — мой наместник.

Галлио гордился тем, что ни в грош не ставит человеческую жизнь, — хотя на практике это относилось лишь к его собственной, — и, очевидно, по этой причине проехал до миссии сорок миль верхом с крошечным коричневым младенцем на луке седла.

— У меня есть для вас кое-что, падре, — сказал он. — Бариа бросают слабых младенцев в лесу. Не вижу причин, почему бы им так не делать, но этого ребятёнка вы можете вырастить. Я подобрал его у рукава Бербалды. Подозреваю, что мать все время шла за мной следом.

— Первая овечка моего духовного стада, — сказал Юстус, а Лотта прижала орущую крошку к груди и быстро её успокоила.

Меж тем Матуи, та, что родила ребёнка и, повинуясь законам племени, тут же обрекла на смерть, измученная, загнанная, со сбитыми в кровь ногами, как волчица, бродила вокруг, в зарослях молодого бамбука, следя за домом жадными материнскими глазами. Что сделает всемогущий помощник правителя? И не съест ли её дочь живьём этот маленький человек в чёрном платье? Ведь, по словам Атхона Дазе, это в обычае у всех людей в чёрном.

Всю долгую ночь прождала Матуи среди бамбука, а утром из дома вышла белая женщина со светлыми волосами, какой Матуи никогда в жизни не видела, и на руках у неё была дочь Матуи, облачённая в белоснежные одежды. Лотта почти не знала языка бариа-кол, но когда мать говорит с матерью, они легко понимают друг друга. Увидев молящие глаза и руки, робко протянутые к подолу её платья, услышав страстный гортанный голос, Лотта догадалась, кто перед ней. И так Матуи вновь обрела свою дочь… Она будет служанкой, будет рабыней этой удивительной белой женщины; ведь собственное племя теперь её не примет. И Лотта, беспрерывно сморкаясь в платок, плакала вместе с ней до полного изнеможения, как это водится у немок.

— Первый — дитя, второй — мать, последний — мужчина, все во славу божью, — сказал Юстус Уповающий.

И мужчина явился вооружённый луком и стрелами и очень, очень сердитый, потому что теперь некому было варить ему пищу.

Но рассказ о миссии — рассказ долгий; упомянем лишь вкратце о том, как Юстус, позабыв пример своего неблагоразумного предшественника, с прискорбием ударил Мато, мужа Матуи, за его жестокость к ней; как Мато сильно испугался, но, увидев, что его не убили на месте, воспрянул духом и стал верным союзником Юстуса и первым, кого тому удалось обратить на путь истинной веры; как число новообращённых понемногу росло, к великому негодованию Атхона Дазес; как служитель бога всего сущего повёл тайную войну со служителем бога всего должного и был побеждён; как Дангаре все реже стали приносить в дар птицу, и рыбу, и медовые соты; как Лотта облегчала женщинам ношу Евы и как Юстус делал все, что в его силах, чтобы возложить на мужчин ношу Адама; как бариа-кол восставали против этого, говоря, что их бог — праздный бог, и как Юстус частично преодолел их предубеждение против труда и показал им, что их земля может родить не только земляные орехи.

На все это понадобится не один месяц, и все эти месяцы седовласый Атхон Дазе обдумывал месть за пренебрежение, оказанное племенем богу Дангаре. Со свойственной дикарям хитростью он прикинулся другом Юстуса и даже намекал, что сам перейдёт в христианство, но почитателям Дангары сказал загадочно: «Те, кто ушёл в стадо падре, надели на себя одежды и поклоняются богу, который велит трудиться. За это Дангара поразит их жестокой болью и они кинутся с воплями в воды Бербалды». По ночам Красный Слоновый Бивень трубил и завывал в горах, и верные ему бариа-кол просыпались и говорили: «Бог всего сущего готовит месть тем, кто от него отступился. Будь милосерд, Дангара, к нам, твоим детям, и отдай нам посевы отступников».

Позже, когда спала жара, в край бариа-кол приехали правитель с женой.

— Поезжайте, посмотрите на миссию Кренка, — сказал Галлио. — Он делает по-своему хорошее дело и, я думаю, обрадуется, если вы почтите открытие построенной им церкви. Во всяком случае, вы увидите цивилизованных бариа-кол.

Велико было волнение в миссии!

— Теперь правитель и милостивая леди своими глазами увидеть будут, что мы доброе дело делать и… как это… мы им наших обращённых показывать во всех их новых одеждах, которые они своими руками сотворили. Это великий день будет, во славу господа бога, — сказал Юстус, и Лотта добавила: «Аминь!»

Юстус уже давно в душе завидовал Базельской миссии, где туземцев обучали ткацкому ремеслу, потому что его подопечные ничего не умели делать, но незадолго до приезда правителя Атхон Дазе научил нескольких бариа трепать на волокно стебли растения, в изобилии растущего на горе Пантх. Из этого волокна, шелковистого и блестящего, получилась ткань, почти такая же белая и гладкая, как таппа, которую ткут на островах Южных морей, и в день открытия церкви новообращённые должны были в первый раз надеть сшитое из этой ткани платье. Сердце Юстуса было преисполнено гордости.

— Они в белых одеждах правителя и его высокородную супругу встретить выйдут и «Вознесём хвалу создателю» будут петь. Потом мы церковь открывать будем, и… как это… даже Галлио тогда начинать поверить. Станьте, дети мои, по парам… Лотта, почему они себя так чешут? Нала, дитя моё, изгибаться есть неприлично. Правитель тебя увидит и станет огорчён быть.

Правитель округа, его жена и Галлио поднялись на холм, где стояла миссия. Новообращённые были выстроены в две шеренги — сияющий белизной отряд, численностью около сорока человек.

— Ого! — сказал правитель, которому благодаря собственническому складу ума уже стало казаться, что все это — дело его рук. — Я вижу, они сделали большой скачок вперёд.

И это была сущая правда! Паства преподобного Юстуса вела себя в точности, как он сказал, — сперва они стыдливо переминались с ноги на ногу и подпрыгивали на месте, но вскоре принялись скакать, словно ужаленные оводом лошади, и наконец понеслись вперёд, как обезумевшие кенгуру. На горе Пантх Красный Слоновий Бивень испустил резкий, протяжный вой. Ряды новообращённых дрогнули, раскололись, с криками боли и ужаса они бросились врассыпную. Юстус и Лотта застыли, точно поражённые громом.

— Это месть Дангары! — раздался чей-то голос. — Я горю! Я горю! К реке, не то мы умрём!

Толпа повернула, и, корчась всем телом, на бегу срывая одежды и топча их ногами, обращённые кинулись к скалам, нависавшим над Бербалдой. А рёв Дангары звучал все громче. Юстус и Лотта подбежали к правителю чуть не плача.

— Ничего понять не можно! — тяжело дыша, сказал Юстус. — Вчера они десять заповедей учили, а сейчас… Что с ними делается? Во имя всего святого! Нала! О стыд!

Одним прыжком на скалу над их головами с воплем взлетела Нала, некогда гордость миссии, девица четырнадцати лет, добрая, послушная и добродетельная, сейчас голая — в чем мать родила — и злая, как дикая кошка.

— Так ради этого, — исступлённо закричала она, швырнув в Юстуса юбку, — ради этого я оставила свой народ и Дангару… ради того, чтобы заживо сгореть в твоей скверной геенне. Слепая обезьяна! Жалкий червяк! Сушёная рыба! Ты говорил, что я никогда не сгорю. О Дангара, я уже горю! Пощади меня, бог всего сущего!

Она повернулась и бросилась в воды Бербалды, и в рёве Дангары послышалось торжество. Вскоре последняя из обращённых в Тюбингенской миссии, подхваченная быстрым потоком реки, была уже за четверть мили от своих наставников.

— Вчера ещё, — заикаясь от волнения, сказал Юстус, — она азбука в школе учить. О, это есть козни дьявола.

Галлио тем временем с любопытством разглядывал юбку девушки, лежавшую у его ног. Он пощупал ткань, засучил рукав рубашки и приложил материю там, где кончался густой загар. На белой коже появился ярко-красный волдырь.

— А, — сказал Галлио спокойно, — так я и думал.

— Что это? — спросил Юстус.

— Я бы назвал это рубашкой Несса… Откуда вы взяли волокно для этой ткани?