Повелитель Тьмы: Милый, милый Повелитель (СИ) - "Tomek Wilmowski". Страница 50

Между тем, слова Беветта изрядно напугали его подчинённых:

— Рабы могут восстать! — вскрикнул один из них.

— Не успеют, — успокоил младшего офицера Беветт. — У меня приказ: направить рабов в залы Потока.

Глаза дежурных офицеров широко раскрылись от удивления: Унн Фэкк не мог отдать такого приказа, а значит…

— Слушаюсь… — всё ещё ошарашенно отсалютовал старший из дежурных, — но..

— Что такое, лейтенант? — в голосе Беветта послышались снисходительные нотки человека, хорошо осведомлённого обо всём происходящем.

— Император… — офицер произнёс это священное имя таинственным шёпотом, с придыханием, — он… действительно жив?

Беветт позволил себе взглянуть на подчинённых, как учитель смотрит на любимых учеников, вдруг ошарашивших его невыразимо глупым вопросом:

— Разумеется! Он же Император! А сейчас, — Беветт приосанился, — исполняйте приказ. Настал час нашего триумфа: мы принесем Вечной Империи победу. Раз и навсегда!

Дежурные офицеры вытянулись, как на плацу Тронного Города во время парада, и тут же бросились к алтарю управления.

— Император выбрал цель… — продолжал Беветт.

Лица лейтенантов просияли — небывалое воодушевление овладело ими. Они предвкушали возможность провести жирную черту под долгой историей войны.

Часть 29. Источники силы

Когда выпущенный из-за Грани хрупким колдовством сектантов Последнего Бастиона гул голосов льдистого мрака стал спадать, и рабы-пленники Вечной Империи наконец-то услышали собственные мысли и почувствовали пусть ослабевшую, но собственную волю, было уже поздно.

Двери Залов Потока были накрепко запечатаны.

Своей грандиозностью эти залитые темнотой чертоги напоминали древние храмы позабытых богов — такие же отгороженные от мира толстыми стенами, такие же подавляющие гигантизмом необъятных колонн, и такие же зловещие в своём мистическом предназначении. И, как в любом настоящем храме, здесь тоже были статуи. Много статуй. Каменные колоссы подпирали спинами расписанные заклинаниями стены, и темнеющие своды громоздились на их плечах.

Это были странные боги. Безликие.

На угловатых, нарочито упрощённых каменных головах не было ни ртов, ни глаз. Безымянные скульпторы лишь едва наметили своими резцами эти утерянные черты. Зато руки колоссов были исполнены со всем тщанием. Статуи протягивали странно кривящиеся персты к центру зала — будто в застывшем магическом знамении — и на каменных дланях сверкало тусклое золото колдовских амулетов. Эти ребристые латные перчатки с тонкой чеканкой и крупными рубинами на тыльной стороне ладони соединялись напрямую с жилами «Копья Тьмы». Тяжёлые цепи из колдовского железа тянулись от амулетов, врастая в плечи статуй, и на каждом звене был вызолочен тайный символ — чёрточка в грандиозной схеме великого плана. Но вся зловещая красота Залов Потока была создана не для любования ею, а как инструмент и фон давно задуманного действа.

Всё — ради одного момента…

Собравшиеся под высокими сводами рабы, ещё смущённые черным колдовством сектантов Последнего Бастиона, должны были встретить здесь свою судьбу.

Послужить Вечной Империи и ее Императору.

***

Всё потонуло в нарастающем густом гуле — грандиозное оружие пробуждалось от полусна: в его недрах забились гулкие железные сердца, и тёмная энергия хлынула в искусственные жилы. Подчиняясь гнетущей силе, пришли в движение сложные механизмы машины времён и судеб, и душное рубиновое марево поползло из центральной шахты. Наполненный частицами колдовства воздух нёс горький запах железа и приторно-сладкие ароматы алхимических эссенций. Вся эта гарь от работающих печей «Копья Тьмы» лезла в ноздри, оседала на языках и забивала горло. Лица свиты бледнели, глаза начинали слезиться, а лёгким не хватало воздуха. К неудобствам быстро добавился жар — невыносимым дыханием Преисподней он вырывался сквозь шахту откуда-то из таинственных недр «Копья Тьмы».

Только Император не замечал этого. Сотканный из льдистого мрака металл его Доспеха оставался обжигающе холодным, и где-то в чёрной глубине нагрудника слабые искры света, чудом не потонувшие в железной бездне, колдовским мерцанием отмечали последние мгновения уходящей эпохи раздора.

И приветствовали эпоху Вечной Империи.

— Отсюда — рука в перчатке из чёрного железа обвела зал управления — я позволю вам увидеть, как моя Империя шагнёт в Вечность.

Полный властной силы и божественного могущества голос, без труда перекрывший шумовой вал «Копья Тьмы», звучал ужасающе глухо. Словно эхо иного мира. Будто сокрытый за непреодолимым металлом человек вовсе растворился в объявшей его бронированной черноте.

Расползающаяся от Императора аура холода соперничала с жарким дыханием «Копья Тьмы». Лорд Истрим на себе ощутил касание кровавого пламени и чёрного льда: первое — жгло мозг, превращая мысли и эмоции в вязкий сумбур, в котором так легко потеряться, не разобравшись, что к чему, второе — клыками вгрызалось в шею, мешая сделать вдох, не давая сказать даже слова.

Апофикар шагнул вперёд:

— Мой Повелитель, — его голос не мог тягаться в силе с голосом Императора, и не мог перекрыть гул колоссальных машин, но Истрим почему-то верил, что будет услышан. У него было что сказать… Было… Но он, почему-то, не смог этого сделать.

Холод с новой силой сдавил горло, заморозил связки, сделал язык неповоротливым.

Император взглянул на него: громоздкий латный воротник и увенчанный рогами тяжкий шлем чуть повернулись — достаточно, что пара алых глаз-визоров пронзили взглядом сердце и разум апофикара.

— У вас есть, что сказать мне, лорд Истрим? — голос Императора звучал будто отовсюду, и ниоткуда: он незримыми миазмами льдистого мрака выползал из-под решётчатого железного пола, и вливался в зал управления через кольцо стрельчатых окон. — Полагаете, что лучше своего Императора знаете, что надлежит исполнить?

Истрим почти утонул в этом голосе, будто в разразившемся внезапной бурей море, но смог вспылить, сделать глоток воздуха, и ответить:

— Нет, Повелитель. Я живу лишь чтобы служить вам.

И снова он сказал совсем не то, что хотел. Вернее, не смог произнести то, о чём думал.

— И всё же, вы против моего решения, — тихая печаль в голосе Императора была, скорее всего, просто фантазией апофикара. Тем, что он желал бы услышать. Но он хотел верить в её реальность.

— Да, — краткое, простое словечко далось Истриму сложнее, чем весь путь до «Копья Тьмы».

— Что же… — увенчанный рогами шлем качнулся — совсем немного, но достаточно, чтобы апофикар уловил в этом движении разочарование. Император обернулся к другому своему верному. — Генерал Браксар.

Генерал, всё ещё переживавший потрясение всех основ своего мировоззрения, вызванное разоблачением истинного облика Императора, встрепенулся, и поспешно шагнул вперёд — к темнеющему гиганту из ледяного железа.

— Повелитель? — в его голосе звенело стремление служить, и каждый шагом и вздохом доказывать безграничную верность.

— Вы нужны мне, мой друг.

Слова Императора задели самые чувствительные струны души Браксара, и его глаза зажглись небывалым воодушевлением, а сам он с трудом подавил желание опуститься на колени, и вручить всего себя и свою судьбу в руки этого тёмного владыки.

— Мой Повелитель! — голос Истрима, заслонённого Браксаром и оттеснённого от Императора, зазвучал сильнее. Апофикар не собирался отступать, и холодность Императора только придавала ему решимости. — «Копьё Тьмы» потребует всех ваших сил, сейчас это может быть опасно! — обернувшись к Браксару, он решил искать помощи у него. — Генерал!

Но Браксар не слышал — его разум наполнял обращённый только к нему одному колдовской шёпот Императора. Зато апофикару ответит другой голос:

— Оставьте это, Истрим. Император повелел.

Лорд Гроуввейер, сокрушённый внезапным поворотом быстро несущихся событий, наконец-то дождался момента, чтобы продемонстрировать Повелителю свою безграничную лояльность. На лице одноглазого наместника Тронного Города даже замелькала тень былой надменной уверенности и превосходства.