Наулака: История о Западе и Востоке - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 29

Как-то рано утром, ещё до того, как он обычно отправлялся на плотину, Кейт прислала ему в гостиницу записку, умоляя как можно скорее прийти к ней в больницу. На одно счастливое мгновение он размечтался о невозможном. Но, горько посмеявшись над своей простодушной готовностью поверить в мечту, он закурил сигару и подчинился приказу, полученному от Кейт.

Она встретила его на улице, на ступеньках, ведущих к больнице, и повела в амбулаторию.

Кейт дотронулась до его руки.

— Ник, вы знаете что-нибудь о симптомах отравления коноплёй? — спросила она взволнованно.

Он схватил обе её руки в свои и уставился на неё безумным взглядом.

— Почему? Почему вы спрашиваете об этом? Неужели кто-то осмелился?..

Она нервно засмеялась.

— Нет-нет, речь не обо мне. Речь о нем.

— О ком?

— О махарадже — о мальчике. Теперь я в этом уверена. — И она рассказала ему, как утром к дому миссионера подкатила коляска принца в сопровождении конвоя и одного важного туземца. В коляске почти без признаков жизни лежал махараджа Кунвар. Потом она рассказала, как сначала приписала его болезнь переутомлению, вызванному свадебными торжествами; о том, как малыш пришёл в себя и губы у него были синими, а глаза глубоко ввалились, и как у него начались судороги, и не успевал кончиться один приступ, как начинался другой, и так продолжалось до тех пор, пока она уже не стала отчаиваться. И вот он уснул глубоким сном вконец измученного человека, и она оставила его на попечении миссис Эстес. Она добавила, что сама миссис Эстес считает, что это рецидив старой болезни, которой принц давно страдает: она уже дважды видела у него такие припадки до приезда Кейт.

— А теперь посмотрите вот на это, — сказала Кейт, протягивая ему больничный журнал, в котором записывались симптомы болезни и её течение у двух пациентов, поступивших в больницу на прошлой неделе с явными признаками отравления коноплёй.

— Этих двоих угостили каким-то лакомством бродячие цыгане, — сказала она. — Пока они спали, у них украли все деньги. Прочтите сами.

Тарвин прочёл, кусая губы. Потом выразительно посмотрел на неё.

— Да, — сказал он и подкрепил свой взгляд не менее выразительным кивком, — да… Ситабхаи?

— А кто же ещё отважился бы на такое? — переспросила Кейт, вне себя от возмущения.

— Да-да, я знаю, знаю. Но как остановить её? Как объяснить ей?..

— Надо сказать махарадже! — решительно высказалась Кейт.

Тарвин взял её за руку.

— Хорошо. Я попробую. Но ведь у нас нет и крупицы доказательств.

— Это неважно. Помните о мальчике. Попробуйте. А я должна вернуться к нему.

Они вместе отправились в дом миссионера и по дороге почти не разговаривали. Гнев Тарвина при мысли о том, что Кейт может быть замешана в это отвратительное дело, чуть было не обратился на саму Кейт; но его бурные чувства сразу утихли при виде махараджи Кунвара. Ребёнок лежал на постели в одной из внутренних комнат миссии и был так слаб, что не мог повернуть головы. Когда Кейт и Тарвин вошли, миссис Эстес, дав ребёнку лекарство, встала и, сказав пару слов о том, как он себя чувствует, вернулась к своим делам. Малыш был одет в лёгкое платье из тончайшей кисеи, но у него в йогах лежали его меч и пояс, украшенный драгоценными камнями.

— Салям, сахиб Тарвин, — прошептал он еле слышно. — Мне очень жаль, что я заболел.

Тарвин ласково наклонился над ним.

— Вам не надо разговаривать, малыш.

— Нет, мне уже хорошо, — ответил мальчик. — Мы с вами скоро поедем кататься верхом.

— Вам очень плохо пришлось, малыш?

— Не знаю. Я ничего в этом не понимаю. Я был во дворце и играл с танцовщицами. Потом упал. А потом я уже ничего не помню до тех самых пор, пока не очнулся здесь.

Он залпом проглотил микстуру, которую дала ему Кейт, и устроился поудобнее на подушках; жёлтой, как воск, ручкой он нащупал рукоятку своего меча и играл с нею. Кейт стояла на коленях сбоку от постели, просунув руку под подушку и поддерживая его голову; Тарвину казалось, что до сих пор он никогда не отдавал должного той красоте, которой дышало её доброе, честное и исполненное внутренней силы лицо. Изящная, маленькая фигурка Кейт словно приняла более мягкие очертания, всегда твёрдо сжатые губы дрожали, в глазах сиял незнакомый Тарвину свет.

— Зайдите с другой стороны, вот сюда, — сказал мальчик, делая Тарвину знак рукой (по местному обычаю, он несколько раз быстро сжал в кулачок и разжал пальчики, подзывая своего друга). Тарвин послушно опустился на колени по другую сторону кушетки. — Вот, теперь я король, а вы мои придворные.

Кейт радостно и звонко рассмеялась в восторге от того, что к мальчику возвращаются силы. Тарвин просунул руку под подушку, нашёл там руку Кейт и крепко сжал её.

Портьеры, закрывавшие дверной проем, раздвинулись, и миссис Эстес бесшумно вошла в комнату, но того, что она увидела, оказалось достаточно, чтобы так же неслышно выйти оттуда. Она о многом успела передумать с тех пор, как познакомилась с Тарвином.

Глаза мальчика подёрнулись поволокой, веки отяжелели, и Кейт сделала попытку вынуть руку из-под подушки, чтобы дать ему ещё глоток лекарства.

— Нет, останьтесь, — повелел махараджа, а потом перешёл на местное наречие и пробормотал невнятно: — Те, кто верно служат королю, получат от него заслуженную награду. Я дам им три деревни, нет, пять деревень, свободных от налогов, — Суджайн, Амет и Гунгру. И пусть это будет им свадебным подарком от меня, когда они поженятся — так и запишите. А они поженятся и всегда будут рядом со мной — мисс Кейт и сахиб Тарвин.

Тарвин не понял, почему при этих словах Кейт быстро отдёрнула руку. Он знал местное наречие намного хуже, чем Кейт.

— Он опять начинает бредить, — прошептала она еле слышно. — Бедный, бедный малыш!

Тарвин заскрежетал зубами и, почти не раскрывая рта, послал проклятие Ситабхаи. Кейт пыталась вытереть пот со лба мальчугана и удержать его мечущуюся из стороны в сторону головку. Тарвин держал обе ручки малыша: тот крепко цеплялся ими за пальцы Тарвина и изо всех сил сжимал их во время мучительных судорог, вызванных ядом конопли.

Ещё несколько минут он корчился от боли и метался, призывал на помощь богов, делал отчаянные попытки дотянуться до меча и приказывал своим воображаемым солдатам повесить на перекладине дворцовых ворот этих белых собак и поджарить их там.

Потом кризис миновал, и он стал говорить еле слышно и звать маму.

В душе Тарвина возникло воспоминание о маленькой могилке, вырытой посреди равнины, полого спускавшейся к реке. Так было положено началу кладбищу Топаза. В неё опустили сосновый гробик с телом первого ребёнка Хеклера, и Кейт, стоя рядом с могилой, вывела имя младенца на гладкой сосновой дощечке в палец длиной, которой предстояло стать его единственным надгробием.

— Нет, нет, нет! — закричал в бреду махараджа Кунвар. — Я говорю правду. Ах, я так устал от священного танца в храме, и я только перешёл через двор, как… Это новая девушка из Лакхнау; она пела песню о «Зелёных бобах Мандоры»… Да, я съел немножко миндального творожка. Просто я был голодный. Маленький кусочек белого миндального творожка. Ну, мама, почему же мне не есть, если хочется? Что я, принц или сын трубочиста? Держите меня! Держите! У меня все горит в голове!.. Громче. Я не понимаю. Меня что, отвезут к Кейт? Она меня вылечит. Что же я должен был передать ей? — Малыш стал в отчаянии заламывать руки. — Что передать? Передать! Я забыл! Никто во всей стране не говорит по-английски так, как я. Но я забыл, что я должен был сказать ей.

Да, мамочка, я понял: пока она не заплачет. Я должен повторять все до тех пор, пока она не заплачет. Я не забуду, нет. Я же не забыл в тот раз, что я должен был сказать. Клянусь великим божеством Харом! Я забыл! — И он заплакал.