Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи. Страница 5

Венеранда описала свой дом свиданий: просторный особняк в колониальном стиле, сокрытый в зелени деревьев и обнесенный высокой оградой; огромные комнаты, разделенные на современные альковы; на первом этаже – гостиная с витролой, пластинками, винами, здесь поджидают гостей свободные девушки, на втором этаже – вторая парадная гостиная, где сама Венеранда принимает политических деятелей, литераторов, заводчиков, фабрикантов; столовая, внутренний сад. Тереза могла бы жить в самом доме, если бы захотела. Предлагая жилье в самом заведении, Венеранда выражала тем особое отношение к Терезе, так как здесь жили, в основном, иностранки или женщины с Юга, которые приезжали, зарабатывали деньги и возвращались обратно на Юг. Таким образом, Тереза жила бы на особом положении. Или, если она хочет, может появляться в заведении вечером, когда гости в сборе, и обслуживать всех без разбора, лишь бы платили, а нет – иметь постоянных клиентов, ею же самою и выбранных. Выказывая заботу о Терезе, Венеранда предложила подобрать ей особую клиентуру – с тугим кошельком, не связанную бременем работы, не утомляющую и приносящую прибыль. Если Тереза столь же умна, сколь красива, то, легко заработав деньги, она сможет содержать своих жиголо и накопить крупные сбережения. В доме свиданий Тереза встретится с мадам Жертрудой, француженкой, которая на заработанные деньги купила дом и землю в Эльзасе, собираясь в будущем году вернуться на родину, выйти замуж и иметь детей, если Бог пожелает и поможет.

Венеранда лениво обмахивалась веером, распространяя сильный мускусный запах, плававший в теплом летнем воздухе. Тереза с интересом внимала богатому набору соблазнов, которые рассыпала перед ней Венеранда, а когда та, широко улыбнувшись, кончила, ответила:

– Такую жизнь я уже вела, скрывать не буду, и вернусь к ней, если вынудят обстоятельства. Сейчас я не нуждаюсь в деньгах, но вам благодарна за предложение. Всякое может случиться…

Хорошим манерам её научил доктор, а когда её чему-то учили, она это помнила; даже в школе учительница Мерседес хвалила её за живой ум и прилежание.

– И даже изредка? И за хорошую плату, без ежедневных обязательств, лишь удовлетворяя каприз какой-либо важной особы? Ведь мой пансион посещают лучшие люди Аракажу!

– Я это слышала, но сейчас меня это не интересует. Извините.

Венеранда с недовольным видом покусывала ручку веера. Эта новенькая, с цыганскими чертами лица, о которой столько рассказывают пикантных историй, была бы лакомым кусочком и для беззубых сластолюбцев, и для тех, у кого мощные вставные челюсти, и деньги в кассу заведения потекли бы рекой.

– И всё же, если вдруг надумаешь, извести меня. Где меня найти, скажет любой.

– Большое спасибо. Еще раз извините.

Уже берясь за ручку двери, Венеранда обернулась.

– А знаешь, я была знакома с капитаном. Он был моим клиентом.

Лицо Терезы помрачнело, неожиданно сумрачно стало и на улице города.

– А я никогда не знала ни одного капитана.

– А! Не знала? – засмеявшись, спросила Венеранда и ушла.

5

Да, никто не трогает сердца Терезы, никто не пробуждает спящего в ней желания, никто не способен раздуть пламя из затаившейся искры! Другом может быть и адвокат, и поэт, и художник, и дантист, и владелец кабаре, но любовником – нет! А кто же из них удовлетворится нежной дружбой с красивой женщиной? Да, сердечные дела и понять, и объяснить трудно.

Велик мир Аракажу, где же в нём бродит тот парень-великан? Тот смуглый кабокло, появившийся из морских волн, обветренный и загорелый, где он, что с ним? В тот памятный вечер в кабаре, когда разразился скандал и затеялась драка, она, увидев его, испытала то самое чувство. Но на рассвете, едва забрезжило утро, он исчез, растворился, а они были из одного теста и одного цвета кожи. Из окна такси Тереза видела его в тот уходящий предрассветный час, когда утро сменяет ночь; он легко шел в сторону моря, на голове кучерявилась туча волос. Обещал вернуться.

Он один положил конец драке в кабаре, один, громко смеясь и разговаривая с присутствовавшими и отсутствовавшими, с людьми и божествами, в совершенстве владел капоэйрой [17]. Едва полицейский выхватил револьвер, угрожая выстрелить, Флори отключил свет: в темноте ведь виновника не сыщешь, да и нет свидетелей – никто ничего не видел. Тут кабокло, ловко извернувшись, выхватил оружие, и, если бы полицейский сам не свалился и не разбил свою морду о пол, можно было бы сказать, что кабокло так же ловко, не прикладывая рук и не пуская в ход ног, помог ему сделать это. Таким его увидела и узнала Тереза, и этого для нее было достаточно, чтобы думать о нём.

Когда свет погас, потасовка разгорелась в полную силу. Многие из тех, кто наблюдал за происходящим, тут же ввязались в драку из чисто спортивного интереса, но им не удалось даже согреться, так как следом послышался крик: «Полиция!» – и все разбежались, не дожидаясь идущего подкрепления, за которым сбегал тот, что разбил себе морду. И тут Тереза почувствовала, что чьи-то крепкие руки подняли её с пола и понесли вниз по лестнице, потом на улицу, по переулкам и закоулкам города, всё дальше и дальше от места происшествия – то было молчаливое путешествие Терезы на руках у кабокло, от которого пахло морем и солью, потом, на тихой улочке, за много кварталов от «Веселого Парижа», он поставил её на ноги.

– Жануарио Жереба, к вашим услугам. В Баии меня знают как капитана Жеребу, но тот, кто любит меня, называет просто Жану.

Он улыбнулся, и улыбка озарила его спокойным светом.

– Я унёс вас от греха подальше, ведь полиции лучше не попадаться, ничего хорошего не будет.

– Спасибо, Жану, – сказала Тереза.

Любовь не покупается и не продается, её не завоюешь и ножом, приставленным к груди, но и уйти от неё невозможно, когда она приходит.

Кого-то он ей напоминал, кого-то знакомого, но кого? Он, конечно, моряк, хозяин рыбацкой лодки, его порт – Баия, воды залива Всех Святых и реки Парагуасу, у рыночной пристани он оставил своё суденышко «Цветок Вод».

Нет, таким огромным, каким он показался ей во время драки, он не был, но ростом вышел, это так. От груди, похожей на киль суденышка, от смеющихся глаз, от больших мозолистых рук, от всего целиком, слегка покачивающегося на каблуках, но крепко стоящего на земле, веяло спокойствием. Нет, Тереза поправляет себя, нет, не спокойствием, конечно же – он способен на неожиданные поступки и вспышки гнева, – а уверенностью в себе и надежностью в дружбе. Боже, да на кого же он, этот человек моря, похож?

Нет, не лицом, а общим обликом он на кого-то похож, кого-то Терезе напоминает. Здесь, на улице, Тереза уже не та возбужденная дракой девушка, а скромная и застенчивая. Она слушает, что рассказывает Жануарио: он вошел в «Веселый Париж» как раз в тот момент, когда она плюнула мерзавцу в морду и вступила с ним в драку, храбрая женщина, перед такой надо снимать шляпу.

– И совсем не храбрая… Даже трусливая, только не могу видеть, когда мужчина бьет женщину.

– Тот, кто бьет женщину и издевается над ребенком, вообще не мужчина, – соглашается кабокло. – Я, правда, не видел начала драки. Что же произошло?

Здесь, в Аракажу, он оказался случайно, чтобы помочь своему другу, хозяину баркаса «Вентания», у которого заболел один матрос, а задерживать судно было нельзя никак: хозяин товара торопил, не соглашался на задержки. Вот Каэтано Гунза, кум Жануарио и капитан шхуны, и обратился к нему за помощью. Кто же, как не Жануарио, должен был выручить друга? Жануарио вышел из Баии на своём судне, переход был добрым, легкий ветерок, море ласковое. В Аракажу прибыли они накануне и всё время провели в порту, разгружая тюки с табаком, прибывшие из Круз-дас-Алмас, потом получили груз, который надо было доставить в Баию, чтобы поездка была выгодной. Всего несколько дней, недолго, ну, вроде прогулки. Но кум устал и остался на борту, а он сошел на берег, чтобы потанцевать, танцы – его слабость. Шел на танцы, а попал в драку, да какую!