Сказки и легенды - Дорошевич Влас Михайлович. Страница 77
Кушанье, как говорят, впервые изготовленное Афродитою в Галлии.
Красота умирающей так же поразила легионера, как ее бледность, и он сказал:
- Ешь, госпожа!
Вдова твердо ответила:
- Нет!
Но запах рыбы и вина был убедительнее простых слов простого легионера.
Нет ничего нестерпимее, чем, умирая от голода, видеть, как ест другой.
На этом основана ненависть бедных к богатым. Увидав, как легионер жадно ест похлебку, вдова с отвращением, но сказала:
- Дай и мне.
И, раз начавши есть, оторваться не могла. И поела досыта.
Сердце человеческое не живет без желаний. Так цветок всегда привлекает к себе пчел.
И когда, насыщенное, умирает одно желанье, - на смену ему родится другое.
На полный желудок сильнее бьется сердце. И легионер, который был красив хотя бы и не для простого легионера, сказал, как только мог нежнее:
- Госпожа! Твоя печаль имеет своим источником, конечно, благочестие?
- И покорность воле богов, отнявших у меня с супругом и самую жизнь! - ответила вдова.
- Тем страннее мне видеть благочестие, соединенное с нечестием!
Вдова испуганно воскликнула:
- В чем же ты видишь нечестие, воин?
И легионер продолжал:
- Ответь мне на один вопрос. Не есть ли красота такой же дар богов, как свет солнца? Разве солнце не светит так же всем, ходящим по земле, как красотой любуются все, кто ее видит?
- Ты прав, что это такой же дар богов. Мысль твоя благочестива! подумав, согласилась вдова.
- Итак, красота есть солнечный свет, ходящий по земле. Прекрасно, госпожа. Что же, ты считаешь себя мудрее богов или хочешь быть могущественнее их? Как? Ты даешь трупу то, в чем отказали ему сами бессмертные боги? Если солнечный свет не проникает в могилы, зачем же здесь красота? И нуждается ли в ней труп? Думаешь ли ты этим оживить его? Или соединиться с мертвым по смерти? Разве в одних и тех же рощах в одних и тех же долинах Элизия бродят тени тех, кто умер просто от болезни, и тех, кто умер от любви? Если ты хочешь соединиться с супругом по смерти, подожди, когда ты умрешь, как и он, от болезни. И не умирай от любви! Чтобы не быть разлученной с ним навеки. А пока ты живешь, повинуйся богам: свети живым, а не мертвым!
Быть может, тут случилось то же, что и с похлебкой из рыбы и вина.
Мужественная красота легионера, быть может, оказалась еще сильнее его хитрых слов.
Но только вдова, как плакучая ива склоняется к бегущему и волнующемуся ручью, склонилась на грудь легионера, волнуемую страстью, и прошептала:
- Боги говорят твоими устами.
Так провели они ночь, и факелом Гимена был погребальный светильник, и мертвец был слеп, как Купидон. Наутро, выйдя из пещеры, легионер закричал от ужаса. Ночью, как шакалы подкрадываются к падали, к кресту одного из распятых рабов подкрались его родственники и украли труп, чтобы предать погребению. В ужасе вернулся легионер к своей возлюбленной. Вынул меч и сказал:
- Воздай и мне погребальные почести, хотя бы такие же кратковременные, как ему! Ты будешь оплакивать здесь двоих!
И, смерть предпочитая бесчестью, он острием меча нащупал, где сердце, чтобы умереть от своей руки, а не быть распятым на кресте украденного раба. Но женщина схватила его за руку.
- Остановись, несчастный! Конец наших дней принадлежит богам так же, как начало! Зачем? Мы повесим на кресте его. Ему не все ли равно?
И они распяли на кресте тело покойного знатного человека. И все обошлось благополучно. Так на могилах вырастают цветы.
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ
(Сказка Шахеразады)
... и когда наступила сто двадцать седьмая ночь, Шахеразада сказала:
- Вот что случилось, султан, - один аллах султан! - когда-то в городе Дамаске.
В Дамаске жил купец, по имени Гассан. Он был и богат, и умен, и честен, - что случается нечасто. И Гассана знал весь город.
Он был молод, но уже вдовец. Его супруга умерла, не оставив ему воспоминаний - детей. И он легко согласился на уговор своих родственников - жениться во второй раз.
Его сестры выбрали ему молодую девушку, - прекрасную, как прекрасна бывает луна на свой четырнадцатый день.
Был устроен свадебный пир, роскошный, потому что Гассан был несметно богат, - и когда настал час брачных утех, родственницы жениха отвели невесту в опочивальню, раздели и со смехом и шутками положили на постель, задернув ложе тончайшей шелковой занавеской, какие умеют делать только в Китае.
С весельем вернулись женщины на пир и объявили, что, при добром желании, для удовольствия нет больше никаких препятствий.
И новобрачный пошел в опочивальню.
Его сопровождали родные и друзья, как это бывает всегда на свадьбах и похоронах. Сопровождали женщины, которые любят брачные ночи, потому что это пробуждает в них прекрасные воспоминания, и девушки, в которых это рождает восхитительные надежды. Впереди шли веселые музыканты.
Гассан шел медленно, соблюдая свое достоинство, - чтобы кто-нибудь не подумал, что он, забыв уважение к приличиям, бежит навстречу удовольствиям.
Медленно вошел в опочивальню Гассан и, как подобает уважаемому человеку, сел против постели на расшитые золотом подушки, чтобы еще раз показать, что он совсем не торопится.
Как не торопится человек, который приобрел сад, сорвать в нем все цветы.
Мужчины и женщины, стоявшие направо и налево от Гассана, осыпали его шутливыми пожеланиями, молодежь состязалась в остроумии, старики и старухи - в вольности шуток.
Но вот смолкло тихое пение флейт музыкантов, игравших за дверями. Настал миг всем удалиться.
Гассан поднялся с шитых золотом подушек, чтобы поблагодарить гостей. И в это время, султан... В это время с него упали шаровары.
И, в распахнутом халате, Гассан явился пред гостями в том виде, в каком вы, мужчины, с некоторым конфузом предстаете даже перед банщиками, ничего не видящими для себя оскорбительного в голых мужчинах, потому что они не видели иных.
Женщины начали громко и оживленно говорить между собой, чтобы сделать вид, будто они ничего не заметили.
Мужчины в смущении стали задавать друг другу самые неподходящие вопросы:
- Почем теперь шерсть?
- Какая цена на фисташки?
- Безопасна ли дорога в Багдад?
Молодая, которой сквозь прозрачную занавеску было видно все, что происходит в освещенной комнате, и которой не было видно никому, не могла удержаться от взрыва смеха и начала звенеть браслетами, чтобы заглушить свой хохот. У Гассана покраснели даже ноги.
Он поднял шаровары и, поддерживая их руками, выбежал из спальни и из дома.
Его охватил такой стыд, что он, не рассуждая, вскочил на первого, стоявшего во дворе коня, принадлежавшего кому-то из гостей, ударил его пятками под бока и, колотя кулаками по шее, вылетел на улицу.
Не привыкший к ударам конь летел, как птица, как вихрь. Так семь дней и столько же ночей скакал Гассан, едва останавливаясь на несколько часов, чтобы дать передохнуть измученному коню.
Стыд хлестал Гассана, Гассан хлестал коня. И через семь дней Гассан приехал в чужую, незнакомую страну, в большой город. У Гассана не было денег, - потому что, - ты понимаешь, султан, - никто не берет с собой денег, идя в опочивальню своей жены.
Гассан продал роскошный халат, который было на нем, и проклятые шаровары - причину его несчастья - купил себе скромное платье, но с более крепкими завязками. Продал измученного коня, богатое седло и уздечку.
И на вырученные деньги купил фисташек в сахаре, шербета, орехов в меду, и пошел по улицам незнакомого города, крича:
- Женские утехи! Женские утехи!
Гассан был молод и очень красив, - и во все гаремы звали молодого и красивого торговца, находя, что у Гассана особенно вкусны орехи и особенно ароматен шербет.
Быстро и по хорошим ценам распродав свой товар, Гассан открыл на базаре маленькую лавочку серебряных вещиц, - и, с прибылью распродав серебряные вещи, открыл большую лавку золотых.