Сказки Старой Англии - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 17

— Кто же ещё! Ведь это был день Тора. — Пак снова сделал рукой тот же знак. — Я не сказал сэру Хьюону и его супруге о том, что видел. Храни свои подозрения про себя, если уж ты такой подозрительный, и не беспокой ими других. И кроме того, я ведь мог и ошибиться насчёт того предмета, который выковал кузнец. Может быть, он работал просто для своего удовольствия, хотя это было на него и не похоже, и выбросил всего лишь старый кусок ненужного железа. Ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому я держал язык за зубами и радовался ребёнку… Он был чудесным малышом, и к тому же Жители Холмов так на него рассчитывали, что мне просто бы не поверили, расскажи я им тогда все, что увидел. А мальчик очень ко мне привык. Как только он начал ходить, мы с ним потихоньку облазали все здешние холмы. В папоротник и падать не больно!

Он чувствовал, когда наверху, на земле, начинался день, и начинал руками и ногами стучать, стучать, стучать, как кролик по барабану, и кричать: «Откой! Откой!», пока кто-нибудь, кто знал заклинание, не выпускал его из холмов наружу, и тогда он звал меня: «Лобин! Лобин!», пока я не приходил.

— Он просто прелесть! Как бы мне хотелось увидеть его! — сказала Юна.

— Да, он был хорошим мальчиком. Когда дело дошло до заучивания колдовских чар, заклинаний и тому подобного, он, бывало, сядет на холме где-нибудь в тени и давай бормотать запомнившиеся ему строчки, пробуя свои силы на каком-нибудь прохожем. Если же к нему подлетала птица или наклонялось дерево (они делали это из чистой любви, потому что все, абсолютно все на холмах любили его), он всегда кричал: «Робин! Гляди, смотри! Гляди, смотри, Робин!» — и тут же начинал бормотать те или иные заклинания, которым его только что обучили. Он их все время путал и говорил шиворот-навыворот, пока я набрался мужества и не объяснил ему, что он говорит чепуху и ею не сотворить даже самого маленького чуда. Когда же он выучил заклинания в правильном порядке и смог, как мы говорим, безошибочно ими жонглировать, он все больше стал обращать внимания на людей и на события, происходящие на земле. Люди всегда привлекали его особенно сильно, ведь сам он был простым смертным.

Когда он подрос, он смог спокойно ходить по земле среди людей и там, где было Холодное Железо, и там, где его не было. Поэтому я стал брать его с собой на ночные прогулки, где он мог бы спокойно смотреть на людей, а я мог бы следить, чтобы он не коснулся Холодного Железа. Это было совсем нетрудно, ведь на земле для мальчика было столько интересного и привлекательного, помимо этого железа. И все же он был сущее наказание!

Никогда не забуду, как я впервые отвёл его к маленьким Линденам. Это вообще была его первая ночь, проведённая под какой-либо крышей. Запах ароматных свечей, мешающийся с запахом подвешенных свиных окороков, перина, которую как раз набивали перьями, тёплая ночь с моросящим дождём — все эти впечатления разом обрушились на него, и он совсем потерял голову. Прежде чем я успел его остановить — а мы прятались в пекарне, — он забросал все небо молниями, зарницами и громами, от которых люди с визгом и криком высыпали на улицу, а одна девочка перевернула улей, так что мальчишку всего изжалили пчелы (он-то и не подозревал, что ему может грозить такая напасть), и когда мы вернулись домой, лицо его напоминало распаренную картофелину.

Можете представить, как сэр Хьюон и леди Эсклермонд рассердились на меня, бедного Робина! Они говорили, что мальчика мне больше доверять ни в коем случае нельзя, что нельзя больше отпускать его гулять со мной по ночам, но на их приказания мальчик обращал так же мало внимания, как и на пчелиные укусы. Ночь за ночью, как только темнело, я шёл на его свист, находил его среди покрытого росой папоротника, и мы отправлялись до утра бродить по земле, среди людей. Он задавал вопросы, я насколько мог отвечал на них. Вскоре мы попали в очередную историю. — Пак так захохотал, что ворота затрещали. — Однажды в Брайтлинге мы увидели мужчину, колотившего в саду свою жену палкой. Я только собирался перебросить его через его же собственную дубину, как наш пострел вдруг перескочил через забор и кинулся на драчуна. Женщина, естественно, взяла сторону мужа, и, пока тот колотил мальчика, она царапала моему бедняге лицо. И только когда я, пылая огнём, словно береговой маяк, проплясал по их капустным грядкам, они бросили свою жертву и убежали в дом. На мальчика было страшно смотреть. Его шитая золотом зелёная куртка была разорвана в клочья; мужчина изрядно отдубасил его, а женщина в кровь исцарапала лицо. Он выглядел настоящим бродягой.

«Послушай, Робин, — сказал мальчик, пока я пытался почистить его пучком сухой травы, — я что-то не совсем понимаю этих людей. Я бежал помочь бедной старухе, а она же сама и набросилась на меня!»

«А чего ты ожидал? — ответил я. — Это, кстати, был тот случай, когда ты мог бы воспользоваться своим умением колдовать, вместо того чтобы бросаться на человека в три раза крупнее тебя».

«Я не догадался, — сказал он. — Зато разок так двинул ему по башке, что это было не хуже любого колдовства».

«Посмотри лучше на свой нос, — посоветовал я, — и оботри с него кровь — да не рукавом! — пожалей хоть то, что уцелело. Вот возьми лист щавеля».

Я-то знал, что скажет леди Эсклермонд. А ему было все равно! Он был счастлив, как цыган, укравший лошадь, хотя его шитый золотом костюмчик, весь покрытый пятнами крови и зелени, спереди походил на костюм древнего человека, которого только что принесли в жертву.

Жители Холмов во всем, конечно же, обвинили меня.

По их представлению, сам мальчик ничего плохого сделать не мог.

«Вы же сами воспитываете его так, чтобы в будущем, когда вы его отпустите, он смог воздействовать на людей, — отвечал я. — Вот он уже и начал это делать. Что ж вы меня стыдите? Мне нечего стыдиться. Он человек и по своей природе тянется к себе подобным».

«Но мы не хотим, чтобы он начинал так, — сказала леди Эсклермонд. — Мы ждём, что в будущем он будет совершать великие дела, а не шляться по ночам и не прыгать через заборы, как цыган».

«Я не виню тебя, Робин, — сказал сэр Хьюон, — но мне действительно кажется, что ты мог бы смотреть за малышом повнимательнее».

«Я все шестнадцать лет слежу за тем, чтобы мальчик не коснулся Холодного Железа, — возразил я. — Вы же знаете не хуже меня, что как только он прикоснётся к железу, он раз и навсегда найдёт свою судьбу, какую бы иную судьбу вы для него ни готовили. Вы мне кое-чем обязаны за такую службу».

Сэр Хьюон в прошлом был человеком, и поэтому был готов со мной согласиться, но леди Эсклермонд, покровительница матерей, переубедила его.

«Мы тебе очень благодарны, — сказал сэр Хьюон, — но считаем, что сейчас ты с мальчиком проводишь слишком много времени на своих холмах».

«Хоть вы меня и упрекнули, — ответил я, — я даю вам последнюю попытку передумать». Ведь я терпеть не мог, когда с меня требовали отчёта в том, что я делаю на собственных холмах. Если бы я не любил мальчика так сильно, я не стал бы даже слушать их попрёки.

«Нет-нет! — сказала леди Эсклермонд. — Когда он бывает со мной, с ним почему-то ничего подобного не происходит. Это целиком твоя вина».

«Раз вы так решили, — воскликнул я, — слушайте же меня!»

Пак дважды рассёк ладонью воздух и продолжал: «Клянусь Дубом, Ясенем и Терновником, а также молотом аса Тора, клянусь перед всеми вами на моих холмах, что с этой вот секунды и до тех пор, когда мальчик найдёт свою судьбу, какой бы она ни была, вы можете вычеркнуть меня из всех своих планов и расчётов».

После этого я исчез, — Пак щёлкнул пальцами, — как исчезает пламя свечи, когда на неё дуешь, и хотя они кричали и звали меня, я больше не показался. Но, однако, я ведь не обещал оставить мальчика без присмотра. Я за ним следил внимательно, очень внимательно! Когда мальчик узнал, что они вынудили меня сделать, он высказал им все, что думает по этому поводу, но они стали так целовать и суетиться вокруг него, что в конце концов (я не виню его, ведь он был ещё маленьким), он стал на все смотреть их глазами, называя себя злым и неблагодарным по отношению к ним. Потом они стали показывать ему новые представления, демонстрировать чудеса, лишь бы он перестал думать о земле и людях. Бедное человеческое сердце! Как он, бывало, кричал и звал меня, а я не мог ни ответить, ни даже дать ему знать, что я рядом!