РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич. Страница 26
Под горячую руку огребла Алька, которая вместе со мной осторожно пыталась отговорить любимую от самоубийственного рейда. Как назло, Калидия выбрала самую оскорбительную формулировку, почти дословно совпавшую с тем, что однажды сказал Алиане «отчим Родл»:
— Что ты себе позволяешь, грелка постельная! Не тебе говорить, что мне делать, а что нет!
Алька дёрнулась, как будто её ударили, окаменела лицом, побледнела, на щеках зажгись пунцовые пятна, в глазах выступили слёзы. Развернулась и молча вышла.
Калидия стоит и мрачно смотрит ей вслед. Поняла, что перегнула палку, но уже поздно.
— Если ты сию секунду не побежишь за ней и не попросишь прощения, — сказал я, — вашим отношениям конец.
— Иди к чёрту, старый трухлявый козёл! — промаршировала в комнату и дверью хлопнула.
«Состояние у тебя истерическое, скушай, доченька, яйцо диетическое…» — процитировал я ей вслед, но она меня, конечно, не услышала.
— Вот же бестолочь, — сказал я стоящей молча Беране. — А ведь взрослая, практически, барышня. Я всё понимаю, но знаешь, мне кажется, ей сейчас очень не хватает матери.
Женщина молчит, смотрит вдаль, лицо её пусто. Ну и ладно.
Альку нашёл на стене, в моём караульном гнезде. В горах окончательно стемнело, на улице похолодало, пошёл мелкий редкий снег.
Я сел рядом, замотал нас одеялами в общий кокон, налил из термоса горячего чая.
— А вот и зима начинается, — сказал я ей, подавая кружку.
— Да, первый снег. Вы были правы, Михл.
— В чём?
— Вы как-то сказали, что Кали однажды станет мне вторым Родлом. И это будет куда больнее, потому что я её люблю. Я вам тогда нахамила в ответ, простите.
— Не извиняйся, я предпочёл бы не быть правым.
— Вы сейчас скажете, что она ляпнула в сердцах, что вышло не специально, что она не могла знать, да?
— Нет, Алиана, не скажу. То есть, это, в общем, так и есть, но всё равно — дело не в подборе слов. Она поступила отвратительно. Сорвала злость на том, кто не может ответить. На человеке, который её любит. Это поступок слабого.
— Она же ненавидит слабость! Презирает слабых!
— Потому что в глубине души считает слабой себя. Калидия ненавидит и презирает Калидию. Это предельно саморазрушительный внутренний конфликт, который убил бы её уже сегодня — если бы Берана не заперла оболочку на складе. То, что она сказала тебе, говорилось себе самой.
— И что же, — саркастически спросила Алька, — мне её простить? Опять? Принять во внимание, пожалеть, утешить, ждать следующего раза? И что будет в следующий раз? Она меня ударит? Или сразу мечом рубанёт?
— Нет. Не надо её прощать.
— Нет? Вы сказали «нет»? Я думала, вы пришли спасать наши отношения, наводить порядок и поднимать моральный дух в гарнизоне. Мы же на войне, да?
— Мы на войне, Алька, но я вам не командир, вы мне не гарнизон, у нас нет боевой задачи, мы просто ждём, когда нас убьют. Я пришёл, чтобы ты не грустила одна. Чай вот принёс. С травками и горным мёдом, Анахита заваривала.
— Спасибо, Михл. Мне очень больно сейчас. Мне много раз делали больно, но никогда — так сильно.
— По-настоящему больно может сделать только близкий человек.
— Что мне делать? Скажите, Михл, вы умный — что мне делать? Я ведь её люблю. Понимаю, что надо расстаться, плюнуть и забыть, что будет только хуже… Но как только представлю себе: «Всё, Алька, дальше живём без Кали. Словно её не было», — сразу заливаюсь слезами. Как будто надо своими руками сердце себе вырвать.
Девушка всхлипнула и прижалась ко мне плотнее.
— Я не знаю, что делать, — признался я. — Хорошего решения нет, придётся выбирать из плохих. Видишь ли, проблема отчасти в том, что хотя вы одного возраста, на самом деле ты старше.
— Почему?
— Ты выросла в среде, которая ускоряет взросление, а она — наоборот. Твоя обида и боль — реакции взрослого человека, которого жестоко и незаслуженно оскорбили. Её поведение — идиотский саморазрушительный протест подростка. Она кричала матери: «Я тебя ненавижу», — но Берана не может ответить. Тогда она оскорбила тебя, потом меня, но сделать больно при этом пыталась себе. Когда подростки кричат на родителей, то наказывают не их, а себя. Добиваются, чтобы их ударили, наорали в ответ — хотя бы так дали понять, что им не всё равно. Что ребёнок для них существует.
— Вы опять её оправдываете, Михл.
— Нет, Алька. Я не оправдываю и не обвиняю. Я показываю причины, чтобы ты поняла следствия.
— И какие, по-вашему, будут следствия?
— Она погибнет. Скорее всего, в героически-ненужном бою. Чтобы доказать, что чего-то стоит. С неосознаваемым посылом «Вот буду лежать такая красивая и мёртвая, тут-то они зарыдают!».
— Детский сад какой-то, — буркнула Алиана.
— Детство с нами навсегда.
— И что, я должна её простить и утешить, чтобы этого не случилось?
— Нет. Ты ей ничего не должна. У тебя своя жизнь. Я хочу, чтобы ты поняла — ваши отношения не партнёрские, и не будут таковыми. Но не потому, что ты сирота, а она дочь владетеля, а потому, что это отношения «взрослый-ребёнок», и в роли взрослой оказалась ты. Она выливает на тебя негатив — и одновременно требует одобрения, ждёт безусловной поддержки — но при этом категорически отрицает твою ценность, обижает — и жаждет в ответ любви. Это коммуникация подростка и родителя, а не партнёров.
— Я что, должна её удочерить? — фыркнула Алька.
— Из этого не вышло бы ничего хорошего. Отношения родитель-ребёнок заканчиваются тем, что ребёнок уходит. Ты хочешь нянчиться с Калидией, принимая всё это, чтобы потом она сказала: «Спасибо тебе, теперь я выросла и мне пора. Буду иногда заходить в гости, поплакаться, если что-то в жизни пошло не так. Кстати, познакомься — это Вася, я выхожу за него замуж…»?
— Какой Вася? — растеряно спросила Алиана.
— Любой Вася. Или Петя. Или Маша. Кто-то, с кем она попробует выстраивать взрослые отношения, а не родитель-ребёнок. Ты в этом качестве рассматриваться по определению не будешь.
— Отличная перспектива, Михл. Вы как всегда позитивны.
— Напомню — несколько минут назад, на этом самом месте, ты признала, что мой прогноз был верным.
— Я помню, — вздохнула она. — И не спорю. Наверное, вы правы и сейчас. Но мне от этого не легче. Неужели нет способа разрушить этот дурацкий замкнутый круг?
— Может быть, и есть, — признал я неохотно. — Если вернуть ей мать, то она с ненулевой вероятностью переключится со своими запоздалыми подростковыми проблемами на неё. Может быть — именно «может быть», — это освободит в ней возможность для нормальных, нетоксичных отношений с партнёром. И ещё одно «может быть» — может быть, этим партнёром будешь ты. Уверенности в том, что все эти вероятности совпадут, сама понимаешь, никакой.
— Это лучше, чем ничего, — грустно сказала Алиана. — Но вы же всё равно не знаете, как вернуть ей мать?
Я не ответил ни «да», ни «нет». Мироздание больше не хочет смотреть моими глазами, но, кажется, я знаю, чьими хочет.
Калидия пришла, когда мы допили чай, и Алька, прорыдавшись мне в разгрузку, уже начала задрёмывать. Девушка соткалась из темноты и сказала мрачно:
— Док, вы не могли бы нас оставить?
— Нет, — сказал я спокойно. — Это караульный пост. По уставу я должен спросить «Стой, кто идёт», а потом пристрелить тебя нахрен. Это решило бы кучу проблем морально-психологического свойства.
— Так почему вы этого не делаете?
— Патронов мало.
— Понятно. Алиана, отойдём поговорить?
— Не хочу, — решительно ответила девушка. — Тут тепло, а там снег идёт. Да и говорить нам не о чём. Что за разговоры с постельной грелкой?
— Аль, ну что ты начинаешь! — сморщилась Калидия.
— Я не начинаю, Кали. Я закончила.
— Мы что, при нём будем отношения выяснять? — Калидия невежливо ткнула в меня пальцем.
— Нам нечего выяснять, — упрямо сказала Алиана. — Нет у нас никаких отношений, спать иди. Сама себе постель нагреешь.