РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич. Страница 9

— Иблисова шлюха! — завопил увидевший её Хайрулла. — Бача-пош, ты нацепила женский платок! Шайтанова тварь! Владетель должен покарать тебя!

Я шагнул вперёд и коротко врезал ему прикладом под дых. Помощник муллы задохнулся, скрючился и повалился на камни. Я немедленно навёл оружие на остальных, но они сразу подняли руки и сделали несколько торопливых шагов назад. Один потерял сандалию, и теперь нервно косится на неё.

— Ну, кто ещё хочет рассказать мне, что должен владетель? — спросил я самым неприятным голосом, который смог в себе найти.

Правильно было бы его пристрелить. Со всех точек зрения хорошо — показать решительность настроя, пресечь брожения умов, убрать потенциально опасного фигуранта. Да и вообще — владетель Креон, как я его понимаю, грохнул бы наглеца, не задумываясь: мой меч — твоя голова с плеч. Нормальное владетельское поведение.

Но я не могу, неловко. Не моё это — в безоружных стрелять. Вот если бы он на меня напал…

Хайрулла и не подумал нападать — пополз на четвереньках и встал, только отдалившись метров на десять. Судя потому, как лыбятся в бороды двое погонщиков, большой симпатией он в общине не пользуется. Теперь у него ко мне, кроме амбиций, ещё и личное. Может, всё-таки… Нет, не могу.

— Зря ты его не убил, — сказала Анахита, когда шестиословый караван удалился по тропе. — Он злопамятный.

— Я тоже пока склерозом не страдаю, — буркнул я, глядя им вслед.

С такого расстояния попаду, вдаль неплохо вижу. Но воспитательный эффект уже будет не тот, так что чёрт с ним. Думаю, ещё даст повод.

― По местным обычаям правильно чем-то отдариться, — озабоченно сказала Анахита, разбирая «дары ослов». — Хотя мы тут за владетелей, а всё равно, традиция. Не поймут.

— Поищи на досуге по кладовкам, может, посуду какую лишнюю отдадим или полотенца. Намотают на голову, будет махровый тюрбан в цвяточек.

— На тюрбан метров пять ткани надо, — засомневалась женщина, — не бывает такого полотенца.

— Ну, намотают на ноги, будут портянки.

— Тут не носят сапог, а в сандалии какие портянки?

— Тогда сама придумай. Тебе виднее, на что тут спрос у населения.

— Дедушка Док, — прибежала Нагма. — Мама говорит, вы меня учить будете! Правда?

— А ты хочешь?

— Больше всего на свете!

Вот как надо мотивировать детей к учёбе: запереть в кыштаке, где всех развлечений — козу доить. Такая, прям, страсть к образованию проснётся! Ломоносов, вон, аж пешком за рыбным обозом ломанулся, так его припёрло. И эта готова хоть куда бежать вприпрыжку.

Стены у цитадели из тёмного камня, более-менее ровные — вот тебе и школьная доска вокруг, хоть обпишись на ней. Белого мягкого известняка в осыпях тоже хватает, Нагма тут же притащила с десяток небольших ухватистых камушков. И что я ей преподавать буду? «Мама мыла раму»? Ох, вряд ли она её мыла. Не видел я в кыштаке стеклёных окон.

— Ладно, козявица, буквы знаешь?

— Знаю. Но давно не видела.

— Тогда я пишу, а ты читаешь.

«В одном горном селении жила-была девочка», — старательно вывожу ровные полупечатные буквы. — «У неё была мама и три козы».

— Как у меня! — обрадовалась Нагма. — Или это про меня сказка?

— Как пойдёт, — не стал зарекаться я. — Теперь ты, вот здесь, ниже, пиши то же самое.

У девочки из горного селения кроме мамы и трёх коз в наличии обнаружились многочисленные предметы быта и интерьера: горшок, миска, пиала, стул, кровать. Её дом состоял из стен, пола, крыши, двери и окон. Все они были упомянуты и записаны — сначала мной, потом Нагмой. На улице девочку ждали куры, овцы и ослы, мужчины, женщины и дети. Они ходили, стояли, сидели, лежали и бегали, а также были в единственном и множественном числе, мужском и женском роде.

Читает она медленно, длинные слова — по слогам, но довольно уверенно. Пишет, когда видит написанное, тоже хорошо, а вот когда надо записать со слуха — путается и теряется. До диктантов надо дорасти.

Потом перешли к счёту. Устно Нагма считает хорошо, складывает и вычитает, но идея записывать количество цифрами для неё свежа. Проще нарисовать три рогатых силуэта, обозначающих три козы. В целом, для первого учебного дня неплохо.

— Спасибо, Док, — с чувством сказала Анахита, перехватив меня в коридоре. — Мне стоило больше с ней заниматься. Сначала я пыталась, но потом, когда не стало книг… Решила, что нам не вырваться, и руки опустились. Зачем учить ребенка читать, если читать нечего? В общем, спасибо.

— Не за что. Нагма хорошая девочка.

— Я так хочу, чтобы она была счастлива! У меня не вышло, но может, ей повезёт больше?

Ну, да. Умная, красивая и талантливая девочка в горном кыштаке. Что может пойти не так? Впрочем, умным, красивым и талантливым счастья вообще выделяют скудно.

— Твои дети, наверное, совсем взрослые? — интересуется Анахита. — Нагма напоминает тебе внуков?

— Я вдовец, у меня нет семьи, — сказал я, упрощая ситуацию.

— Ой, прости, мне так жаль! Наверное, ужасно в конце жизни остаться совсем одному… А что случилось с твоей женой? Почему у вас не было детей?

— Анахита, я не хочу это обсуждать.

— О, чёрт, извини. Это не моё дело, ты прав. Я очень тебе сочувствую.

За обедом Анахита ухаживает за мной с каким-то особенным вниманием, а после Нагма то и дело подбегает с вопросом, не нужно ли чего «дедушке Доку». Наверное, им действительно меня жалко: по меркам патриархального общества одинокий старик — крайняя форма жизненного краха, хуже не придумаешь. Вся твоя жизнь прожита зря, ты лузер из лузеров. Ну, или Аллах тебя за что-то наказал.

Да может, и наказал, хрен его поймёт.

Калидия меня радует — ей на глазах становится лучше. Уже сидит, а не лежит, до туалета ковыляет, хотя и при поддержке Алианы, но своими ногами. Давление и пульс вернулись в норму, сердце работает, насколько я могу определить на слух, ровно, без заметных шумов. Начинает скучать, что тоже хороший признак. Развлечений тут никаких, ни книжек, ни телевидения, но они с Алькой треплются часами, не надоедает пока.

Алька от неё не отходит, валяется на кровати рядом, смотрит влюблёнными глазами, кидается исполнить любой каприз. Калидия, как мне кажется, больше позволяет себя любить, чем влюблена сама. Обычное дело. Мы с женой так двадцать лет прожили, я — влюблённый по уши, она — ну как-то так. То, что в ней однажды сломалось, так и не зажило до самой смерти. Не хватило на это моих талантов.

Вспомнил о жене, расстроился, настроение совсем упало. В чём-то правы местные: одинокий никому не нужный старик — говённый жизненный итог. Что жил он, что не жил — один хер. Так себя пожалел, что аж слёзы выступили, от чего я вообще приуныл — с детства не плакал, вообще про слёзные железы забыл. Это что, старческая сентиментальность? Боже, самого от себя тошнит.

Зверски захотелось выпить, но нечего. Вместо этого вышел во двор воздухом подышать. На стене, где мы с Нагмой писали свои прописи, появились многочисленные иллюстрации: и девочка с мамой, и дом с крышей, и козы с курами, и овцы. Всё тщательно подписано: «Две овецы», «Адна каза». Техника рисунка примитивная, но камнем по камню шедевр накарябать сложно. В этом даже есть своеобразный минималистский шарм — передать суть несколькими простыми штрихами, выразить эмоцию парой линий. Талантливая девочка, не видать ей в жизни счастья. Счастье в одну комплектацию с талантом не входит.

Но я хреновый пророк. Может быть, завтра нас зарежут осмелевшие аборигены, вот вам и всё счастье.

Эта светлая перспектива сподвигла меня на то, чем давно надо было заняться, — подгонкой и приведением в порядок снаряжения. Резко постарев, я сбросил мышечную массу. Теперь броник на мне болтается, а разгрузка висит, как на вешалке. Кроме того, автомат до сих пор не чищен, а пострелять я успел прилично. В общем, фу быть таким распиздяем в моём-то сраном возрасте.