Русская басня - Степанов Николай Леонидович. Страница 22
ОБЕЗЬЯНА-СТИХОТВОРЕЦ
Пришла Кастальских вод напиться Обезьяна,
Которые она Кастильскими звала,
И мыслила, сих вод напившися допьяна,
Что вместо Греции в Испании была.
И стала петь, Гомера подражая,
Величество своей души изображая.
Но как ей петь!
Высоки мысли ей удобно ли иметь?
К делам, которые она тогда гласила,
Мала сей твари сила.
Нет мыслей — за слова приняться надлежит.
Вселенная дрожит,
Во громы громы бьют, стремятся тучи в тучи,
Гиганты холмиков на небо мечут кучи,
Горам дает она толчки.
Зевес надел очки
И ноздри раздувает,
Зря пухлого певца,
И хочет истребить нещадно, до конца,
Пустых речей творца,
Который дерзостно героев воспевает.
Однако рассмотрев, что то не человек,
Но Обезьяна горделива,
Смеяся говорил: «Не мнил во весь я век
Сему подобного сыскать на свете дива».
ОСЛИЦА И КОБЫЛА
Себя льзя логикой и физикой ласкать,
И математикой, чтоб истину сыскать;
А инако не можно,
И заключение, конечно, будет ложно.
Четвертый способ был доныне прежде кнут,
Кто добрый человек, узнать, или кто плут.
Лишь только трудно,
Когда не врать,
О вкусе во вещах нам ясно разобрать.
А это чудно:
Ведь истина и тамо есть,
Хотя и нелегко там истину обресть.
Кобыла
Осла любила.
Какой к ослищу жар!
Ослище сух, и дряхл, и стар,
Изморщен, жиловат и мерзок,
Кричать ослиным зыком дерзок,
И недостоин был
Не только он кобыл,
Но ни болотныя лягушки,
Не стоя ни полушки.
Спросили у нея,
Такого скареда с чего любить ей сродно
И что в нем ей угодно?
Она ответствует на то: «В нем я
Всё вижу, что прельстить удобно нежны души:
Большие уши
И с фальбалою лоб,
Кабаньи зубы
И сини губы,
А паче, что Кащей мой пахнет будто клоп».
Читатель! чем гадка скотина, коя чахнет,
И роза чем клопа гораздо лучше пахнет?
АРАП
Чье сердце злобно,
Того ничем исправить не удобно;
Нравоучением его не претворю:
Злодей, сатиру чтя, злодействие сугубит.
Дурная бабища ведь зеркала не любит.
Козицкий! Правду ли я это говорю?
Нельзя во злой душе злодействия убавить.
И так же критика несмысленным писцам
Толико нравится, как волк овцам;
Неможно автора безумного исправить;
Безумные чтецы им сверх того покров,
А авторство — неисходимый ров:
Так лучше б авторов несмысленных оставить.
Злодеи тщатся пусть на свете сем шалить,
А авторы себя мечтою веселить.
Был некто в бане мыть искусен и проворен;
Арапа сутки мыл — арап остался черен;
В другой день банщик тот арапа поволок
На полок:
Арапа жарит,
А по-крестьянски-то — арапа парит
И черноту с него старается стереть.
Арап мой преет,
Арап потеет,
И кожа на арапе тлеет,—
Арапу черным жить и черным умереть!
НЕПРЕОДОЛЕВАЕМАЯ ПРИРОДА
Не сыщешь рыбы в луже,
Колико во трудах прилежен ты ни будь
И целый год хотя ты в луже рыбу удь;
Не сыщешь никогда ты розы в зимней стуже,
Ни мягкости во черством калаче,
Ни жалости во пьяном палаче,
Ни разума в безмозглом рифмаче.
Ворону говорить учил учитель:
Ворону сек и был вороний он мучитель,
И над наукою Ворону он морит —
Ворона ничего не говорит.
Не сделаешь вовек красавца из урода,
Никто того не даст, чего не даст природа.
РУЖЬЕ
Среди дни бела Волк к овечушкам бежит.
Имел пастух ружье; вздремал, ружье лежит;
Так Волк, озревшися, не очень и дрожит.
Ружье его стращает
И застрелити обещает.
А Волк ответствует: «Гроза твоя мелка,
Ружье не действует, с ним нет когда стрелка.
Худая без него тобой овцам отрада»,—
И, к лесу потащив овечушку из стада,
Сказал наш Волк: «Лес этот очень густ.
Так ежели меня, друзья, сыскать вам надо,
Так это буду я, стреляйте в этот куст».
Сокрылся Волк; овца за труд ему награда.
А следующу речь я знаю наизуст:
Коль истины святой начальники не внемлют
И, беззаконников не наказуя, дремлют,
На что закон?
Иль только для того, чтоб был написан он?