Русская басня - Степанов Николай Леонидович. Страница 29
ЛИСИЦА И БОБР
Лисица некогда к Юпитеру ходила
И, идучи оттоль, сошлася со Бобром.
«Куда,— спросил Лису Бобр,— кумушка, бродила?
«Ходила я туда, отколь к нам мещут гром,
И множество с собой я весточек имею,—
Лисица в гордости рассказывала так,—
То ведает не всяк,
Что ныне я, сошед с Олимпа, разумею.
Теперь
Не всякий по земли скитаться будет зверь.
Там вышло повеленье,
И так угодно небесам,
А то определенье
Скрепил Юпитер сам:
Волк с зайцем будут в поле,
Баран, конь, бык и пес
Останутся в неволе;
Медведям, тиграм, львам дремучий отдан лес;
В степях отныне жить слонам дано великим;
Стремнины, горы, рвы — козам, баранам диким;
Болота отданы в дом вечно кабанам;
Бобрам в реках со выдрами вселиться,
А прочее во власть оставлено все нам».
«Но человеку чем осталось веселиться?» —
Лисицу Бобр спросил.
«Сию Юпитер тварь всего того лишил
И не дал нашего проворства ей, ни сил;
Единое ему в утеху он оставил,
Чтоб больше нашего умом своим он правил,
И только, кум;
Для человека лишь один оставлен ум.
Какая для него оставлена безделка!»
Но Бобр Лисе в ответ:
«Ах, кумушка, мой свет,
Худая будет нам со человеком сделка,
И дар сей кончится, конечно, не добром.
Не осердись, что я слова промолвлю грубы:
Он будет лисьи шубы
Опушивать бобром».
Читатели, и вы, мню, скажете здесь то же,
Что качество души телесных сил дороже.
ГОСПОДИН С СЛУГАМИ В ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ
Корабль, свирепыми носим волнами в море,
Лишася всех снастей, уж мнит погибнуть вскоре.
В нем едет господин, при коем много слуг;
А этот господин имел великий дух,
Спросил бумаги в горе
И, взяв ее, слугам отпýскную писал,
А написав ее, сказал:
«Рабы мои, прощайте,
Беды не ощущайте,
Оплакивайте вы лишь только смерть мою,
А вам я всем отпýскную даю».
Один из них сказал боярину в ответ:
«Велик нам дар такой, да время грозно;
Пожаловал ты нам свободу, только поздно,
С которой вскорости мы все оставим свет».
В награде таковой не много барыша,
Когда она дается
В то время, как душа
Уж с телом расстается.
СЛУЧАЙ
Случилось одному прохожему в пути,
Который столь не мог в суме своей нести,
Чтоб мог пробавиться во всю дорогу пищей:
Запас весь кончился. Прохожий стал как нищий;
Сума с припасами пуста;
Через пустые шел прохожий мой места,
А хлеба взял с собой весьма неосторожно;
Проголодался так, что бресть ему не можно.
Однако же еще поел оставших крох.
Лег спать; во сне ему привиделся горох
В горшочке,
К несчастью, позабыл он ложечку в мешочке,
И нечем из горшка ему достать,
За тем он принужден опять голодный встать;
Взяв ложку в пазуху, и спать опять валится:
«Авось-либо мне сон еще такой приснится!
Тогда не буду я дурак,
Не встану так,
Как встал, без ложки;
Я выем весь горох до крошки».
Безумец, хоть с собой сто ложек наклади,
У же такого сна не будет впереди.
Толк басни этой в том: кто случай упущает,
Тот после никогда его не возвращает.
ОТЕЦ И ДЕТИ
Коснувшись жизни края,
Родитель сыновьям твердил так, умирая:
«Из света я гляжу
И к мертвым отхожу;
А вы оставшися, возлюбленные дети,
Когда не хочете вы спýстя рук сидети,
Наставлю вас на лад:
Я в поле у себя зарыл великий клад.
Зарыл, не помню где, так поле вы вскопайте
И, ежели его вы сыщете, владайте».
Сих слов и жития последний был конец.
Преставился отец,
А дети, должное отдав почтенье телу,
Придвинулися к делу,
Искати клад,
Но дело их нейдет на лад.
Не зная подлинного места,
Взрывают поле мягче теста.
«Но, знать, робята, клад в сем поле не лежит!
Насеем жит».
Потом посеяли, и житы их родились,
Труды их им самим сгодились!
Они снимают хлеб и продают.
Им цену за него хорошую дают.
Сторично семена к ним с поля возвратились,
И так, искавши клад, они обогатились.
Кто в хлебопашестве хороший знает лад,
Тот подлинно себе находит в поле клад.
М.Д. Чулков
СОРОКА
Сорока некогда в пустом лесу сидела,
И на небо она, задумавшись, глядела,
Небесны красоты исчислити хотела,
Откуда ж ей зачать, того не разумела.
По случаю тогда Скворец к ней прилетел,
И думу он ее разведати хотел.
И только лишь узнал,
То, глядя на нее, смеялся, хохотал,
И так он ей сказал:
«Когда бы все глупцы побольше рассуждали,
Поменьше бы они, как думаю я, врали.
И что несведомо, того б не разбирали».
Сорока, рассердясь, вельми защекотала
И так ему сказала:
«Ты чести у меня, мой друг, не отымай,
Я русский попугай.
По перышкам моим прекрасная я птица,
Заморским птицам всем родная я сестрица.
Да я ж еще и петь велика мастерица.
Слетаются ко мне все жители лесов
И слушают моих различных голосов;
Не так прелестна здесь пастушечья свирель,
Какая у меня при окончанье трель.
Сижу ли я или стою,
Бесперестанно я все арии пою.
Ни днем, ни ночью я, мой друг, не умолкаю,
Всех в лесе заглушаю
И пением моим всю братью услаждаю».
Потом разинула Сорока свой роток,
И песенку ему воспеть она хотела;
А тот ей дал щелчок,
Что с дерева она на землю полетела,
Ногами задрягала
И так защекотала,
Что птицы все ее смотрети прилетели
И жалости над ней нимало не имели.
Щелкали все ее и в голову и в рожу,
Измяли перышки и повредили кожу.
Однако щекотать она не перестала,
Хотя и лапочку на брани потеряла.